Семья Рэдли - Мэтт Хейг

Ей нечего ответить, кроме как пожаловаться на немилосердную головную боль. Это лишь провоцирует мужа на очередную агрессивную тираду.

— Голова болит! — восклицает он, вещая уже на полную громкость. — У меня, знаешь ли, тоже. У всех у нас болит голова. И всех тошнит. Все мы вялые. Наши стареющие кости ноют. У нас нет ни малейшего стимула вставать по утрам. И мы не вправе принимать единственное лекарство, от которого нам станет легче.

— Ну так прими, — огрызается Хелен. — Прими! Проваливай со своим братом и живи в его чертовом фургоне. И Лорну с собой прихвати!

— Лорну? Ты про Лорну Фелт? Она-то тут при чем?

Хелен ничуть не верит в его притворное удивление, но продолжает все-таки уже тише:

— Да ладно, Питер, ты же с ней флиртуешь. На вас прямо смотреть неловко.

Она составляет в уме список, на случай если ему потребуются примеры.

В пятницу за ужином.

В очереди в гастрономе.

На каждом родительском собрании.

На барбекю у Фелтов прошлым летом.

— Хелен, это просто смешно. Лорна! — И неизбежная подначка: — Да и не все ли тебе равно?

Она слышит, что где-то в доме скрипнула половица. Через некоторое время раздаются знакомые шаги сына — он проходит мимо их двери.

— Питер, уже поздно, — шепчет Хелен. — Давай спать.

Но Питер разошелся не на шутку. Кажется, он ее даже не услышал. Он не умолкает, стараясь, чтобы все в доме услышали каждое слово.

— Я серьезно, — говорит он. — При таких отношениях зачем вообще быть вместе? Подумай. Дети скоро пойдут в университет, и останемся только мы, в ловушке этого бессмысленного бескровного брака.

Она даже не знает, смеяться или плакать. Если начнет то или другое, остановиться уже точно не сможет.

В ловушке?

Именно так он сказал?

— Питер, ты даже не представляешь, о чем говоришь. Абсолютно!

Забившись в маленькую темную пещерку под одеялом, Хелен вопреки собственной воле страстно жаждет вернуть чувство, испытанное семнадцать лет назад, когда она напрочь забыла о насущных проблемах — работе, изнурительных визитах к умирающему отцу, замужестве, насчет которого не была уверена. Вместо них в том самом проклятом фургоне она создала себе новую проблему, затмевающую все прочие. Хотя тогда это не ощущалось как проблема. Это ощущалось как любовь, любовь хлестала через край, в ней можно было купаться, смыть с себя все лишнее и ступить в чистый покой тьмы свободной, как в мечте.

И хуже всего то, что она знает: мечта эта сидит тут, неподалеку, в патио, пьет кровь и ждет, когда она передумает.

— Ах, не представляю? — доносится голос Питера с другой стороны кровати. — Не представляю? Это очередное соревнование, которое ты выигрываешь? Соревнуемся, кто прочнее застрял в ловушке?

Хелен выглядывает из-под одеяла:

— Прекрати вести себя как ребенок.

Она осознает горькую иронию своих слов, осознает, что сама такой же ребенок, как и он, потому что взрослое поведение противно их природе. Они могут только притворяться, надевая панцири на свои томящиеся жаждой детские души.

— Твою мать, — медленно выговаривает Питер. — Я просто пытаюсь быть собой. Это что, преступление?

— Да. И не одно.

У него вырывается сдавленный стон.

— Ну и как, по-твоему, прожить всю жизнь не собой, а кем-то другим?

— Не знаю, — честно отвечает Хелен. — Правда не знаю.

Тысячи лет

Чувствуя прикосновение жесткой щетины мужа к внутренней стороне бедра, Лорна Фелт недоумевает, что же на него нашло.

Они лежат под розово-желтой тантрической диаграммой правой ступни с ее символами просветления.

Маленькая раковина и лотос.

Они лежат голые на кровати, и, к удовольствию Лорны, Марк лижет ее, целует и покусывает так, как он никогда в жизни ничего не лизал, не целовал и не покусывал.

Лорне приходится не закрывать глаз, иначе ее покидает уверенность в том, что это тот же самый мужчина, который обычно предпочитает в постели говорить о просроченных арендных платежах.

Марк поднимается над ней. Их поцелуи жестки и примитивны, так, наверное, целовались тысячи лет назад, до того, как изобрели имена, одежду и дезодоранты.

Лорна внезапно чувствует себя такой желанной, вожделенной, с каждым его толчком по всему ее телу растекается тепло и сладкая истома. Она хватается за это ощущение — и за мужа — с каким-то отчаянием, вцепляется пальцами в его спину, льнет к его соленой коже, как будто он скала, а вокруг бушующий океан.

Она шепчет его имя, снова и снова, а он шепчет ее имя. Затем слова кончаются, и она обхватывает его ногами, и они уже не «Марк» и «Лорна», не «супруги Фелт», они становятся чем-то чистым и бесконечным, как сама ночь.

Безумный, злой и смертельно опасный

Один из основных симптомов Роуэна — обезвоживание, которое он испытывает и прямо сейчас, несмотря на то что перед сном выпил целый пакет яблочного сока с бузиной. Во рту пересохло. Горло слипается. Язык как кусок шершавой глины. Глотать трудно.

Когда родители начали ругаться, он сел в кровати и допил всю оставшуюся «Ночную сиделку», но она и жажду не утолила, и уснуть не помогла. Так что он спустился в кухню и налил себе воды из кувшина с фильтром.

Из прихожей ему видно, что двери во внутренний двор открыты, и прямо в пижаме он машинально направляется на улицу. Ночь выдалась довольно теплая, и возвращаться наверх, пока ссорятся родители, его не тянет. Хочется с кем-нибудь поговорить, хотя бы и с Уиллом, лишь бы отвлечься.

— Чем ты занимаешься? — спрашивает Роуэн в разгаре беседы. — В смысле, работа у тебя есть?

— Я преподаватель. Литературы эпохи романтизма. В основном специализируюсь на поэтах-вампирах. Хотя приходилось затрагивать и Вордсворта.

Роуэн уважительно кивает.

— А в каком университете?

— Повсюду доводилось работать. В Кембридже, Лондоне, Эдинбурге. Иногда выезжал за рубеж. Год провел в универе в Валенсии. Потом осел в Манчестере. Там безопасно для вампиров. Всегда можно найти поддержку.

— Значит, ты сейчас там работаешь?

Уилл качает головой. Его глаза подергиваются печалью.

— Я начал смешивать работу и удовольствие, связался со студенткой. Точнее, с аспиранткой. Она была замужем. Ее звали Тесс. Дело зашло слишком далеко. Хотя в университете правду не узнали, я решил уйти. Это было два года назад. Потом я на целый месяц уехал в Сибирь, чтобы мозги встали на место.

— В Сибирь?

— На Декабрьский фестиваль. Масштабное мероприятие, посвященное искусству и кровопитию.