Король Давид - Давид Малкин

Вечером в долине Гадитов Амаса собрал остатки войска, пробившегося через лес. Бойцы тяжело дышали, все были исцарапаны ветками и колючками, большинство ранено. Только теперь, с ненавистью разглядывая далёкий и тихий стан на другом конце долины, Амаса догадался, что никого там нет, что всё войско Давида билось с ним в лесу. Сейчас Рыжему нужно только спуститься вслед за разгромленной армией Авшалома и прикончить оставшихся в живых. Наверное, командующий Давида так и поступит, когда поймёт, что победил.

«Битву в лесу мог подсказать только Господь Бог! Значит, воистину, король Давид – Его помазанник, а Авшалом… Кстати, куда он девался? Струсил и ускакал обратно к обозу? А может, и вовсе в Город Давида?» – думал Амаса.

И было сражение в лесу Эфраима. И произошёл в тот день великий разгром: пало двадцать тысяч. И распространилась битва по всей той местности. И лес погубил в тот день больше народу, чем меч.

***

Когда-то праотец Яаков, возвращаясь в Землю Израиля, перенёс через Ябок своих детей, родившихся в стране Паддан-Арам. Яакова встретили ангелы, и он сказал: «Вот – стан Божий!» и нарёк это место Маханаим[18]. Теперь через заболоченный, покрытый скользкими камнями Ябок слуги перенесли молодого короля и его мула. Авшалом со своей армией шёл уничтожать Маханаим. Советники отговаривали Авшалома, просили предоставить ведение войны Амасе, натёртые ноги горели, зудело искусанное комарами тело, но златокудрый король настоял на своём и торопил слуг, не желая отстать от армии, уже начавшей подъём в гору.

За Ябоком пошла равнина, и Авшалом поскакал по ней, подбадривая бойцов взмахами руки и, конечно, улыбкой. Его привело в восторг огромное скопление мужчин, собравшихся со всей Земли Израиля воевать за него, Авшалома. В самом начале бунта, когда они с Амасой ехали из Хеврона впереди армии, ему и тогда казалось, что строй воинов за спиной доходит до края неба, а теперь, когда к иудеям присоединились ополчения ещё нескольких племён, количество его солдат удесятерилось. Какое может быть сравнение с отрядом Давида! Возможно, вся иерусалимская армия, пока добралась до Маханаима, разбежалась по стране.

Напевая и поглаживая мула по холке, улыбающийся Авшалом поднялся в гору. Лес Эфраима ему сразу не понравился: тёмный, угрюмый, он всё время гудел. Тени в нём было много, но прохлады не больше, чем внизу, у подножья горы. Авшалом придержал мула, поджидая отставших слуг и пытаясь разглядеть что-нибудь в чащобе, потом осторожно двинулся внутрь, проехал шагов сто, прислушался, откуда поднимается его армия… Откуда же она поднимается?

Он повертел головой во все стороны, нервно потянул на себя поводья, и… зацепились волосы головы его за ветви фисташкового дерева, и повис он между небом и землёй, а мул, что был под ним – ушёл.

Я участвовал в принесении жертв и проводах нашей армии, потом зашёл к себе в палатку, чтобы надеть пояс с мечом и взять колчан со стрелами, а когда вернулся на пост, увидел, что король Давид сидит между двумя воротами и не отрывает взгляда от долины Гадитов, раскинувшейся перед Маханаимом.

Я приветствовал короля, он помахал мне рукой.

Время остановилось. Я перекликался со стражниками, разговаривал с Давидом и, борясь с дремотой, вглядывался в расплывающиеся очертания покрытой лесом горы за долиной. Несколько раз со скрипом раскрывались ворота Маханаима, оттуда выходил обоз со свежей водой и направлялся к лесу.

Король поднялся и, растирая затёкшие ноги, разговаривал с пожилым стражником.

– Помнишь, как я ждал известий в Городе Давида? Тогда я тоже донимал охрану, не появился ли на дороге вестовой.

Я знал, о чём говорил король. Тогда в Город Давида вдруг ворвался слух, будто Авшалом заманил к себе в Баал-Хацор сводных братьев и всех зарезал.

– Может, господин мой король приляжет? – предложил стражник, очищая от щебня место в тени под стеной.

Давид покачал головой: нет.

Иоав, кряхтя, присел на пень. Меч сунул в ножны, обе руки прижал к груди – кололо после бега. Он приказал преследовать солдат Авшалома, сквозь одышку велел оруженосцу Нахраю:

– Беги со всеми, я догоню.

Прикрыл глаза, хватая воздух ртом, отцепил от пояса флягу, смочил горло, стало легче. Иоав пил, по груди стекал на землю пот, спина и ноги налились больной тяжестью. «Эх ты, старичок, – с ехидцей сказал себе Иоав. – Тебе не врага преследовать, а завалиться под куст, чтобы никто не видел, и постонать вволю».

Он приоткрыл веки и тут же сжал их ещё крепче.

Сколько Иоав себя помнил, столько он воевал. Жил в военном стане, учил солдат, водил их в походы, осаждал города – из боя в бой! Но то, что происходило сегодня, не принимали ни его разум, ни сердце. Лес Эфраима походил на разрытое кладбище, и не было сил глядеть на землю, но нужно было смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о труп, не полететь и не напороться на собственный меч.

Всё это были иврим, о многих он даже не знал, на чьей стороне они воевали. Но вестовые называли имена, и Иоав только подвывал, осознавая, что в лесу Эфраима полёг цвет ивримского войска. «Еаш бен-Шмая из Бейт-Галы, Уриэль бен-Зхарья, Ясиэль бен-Авнер…» Возле пня, на котором сидел Иоав, из каждого куста виднелись дорогие ему лица: вон лежит пожилой гатиец Барух, а вон…

Жар висел над лесом. Неподвижный воздух наполняла вонь, хрипы, крики раненых. «Зачем? – звучало в голове у Иоава. – Ну, зачем?!»

Он зажмурился и увидел самое ненавистное лицо: улыбающегося Красавчика Авшалома. «Это я во всём виноват! Зачем просил короля помиловать Красавчика! Лицедейку нанимал, ходил за ним в Гешур… И ведь привёл, старый дурак! Давида пожалел…»

Кто-то тряс Иоава за плечо, он открыл глаза и обернулся: Чернявый. И этот всю жизнь при армии – ещё мальчиком пристал к отряду скороходов Асаэля, брата Иоава.

– Чего тебе? – спросил командующий, удивлённый выражением испуга на смуглом лице воина.

Чернявый, заикаясь, выговорил:

– Вот, видел я, что Авшалом висит на фисташке[19].

– «Вот видел я», – передразнил Иоав. – Почему же ты не поверг его там же на землю? Я дал бы тебе десять шекелей серебра и пояс[20].

– Если бы дали мне в руки тысячу серебряных шекелей, я не поднял бы руку на королевского сына! – отрезал Чернявый, и по дерзкому тону солдата командующий понял: тот говорит правду.

Чернявый приблизил к нему прищуренные глаза и продолжал:

– При нас всех приказал король вслух тебе, Авишаю и Итаю: «Сберегите, кто бы там ни был, отрока Авшалома!» И если бы я солгал, рискуя жизнью своей, это не утаилось бы от короля, а ты, конечно, оказался бы в стороне.

Увидев, что командующий приподнимается, Чернявый отскочил, чтобы не получить оплеуху, но Иоав только крякнул, схватившись за поясницу и проговорил:

– Где он?

– Вон там, – показал Чернявый и напомнил: – Король приказал тебе взять Авшалома живым!

Командующий локтем отшвырнул солдата с тропинки и крикнул оруженосцам: за мной!

И сказал Иоав:

– Нечего мне тут мешкать с тобой!

И взял он три стрелы в руку свою и вонзил их в сердце Авшалома. Но тот оставался ещё живым в ветвях фисташкового дерева. Тогда окружили Авшаломадесять отроков-оруженосцев Иоава и поразили, и умертвили его.

И затрубил Иоав в шофар, и вернулись люди из погони, ибо Иоав пожалел народ.

Он стоял возле трупа Авшалома и слышал у себя за спиной, как по лесу бегут сюда, на поляну солдаты и останавливаются, притихшие, увидев поверженного на землю сына Давида. Иоав бен-Цруя носком сапога столкнул тело Красавчика в яму и кинул в неё камень. То же стали делать его оруженосцы. Яма быстро заполнилась доверху.

Иоав вышел из оцепенения и обернулся к солдатам.

– Победа! – заорал он. – С Божьей помощью мы их одолели!

Сигнал шофара и разнёсшийся по лесу слух о смерти сына Давида сделали своё дело. Солдаты сбегались к могиле Авшалома. Толпа на поляне росла с каждой минутой.

– Кто же известит короля о победе? – спросил командующий.

Ахимаац бен-Цадок сказал:

– Позволь, я побегу и извещу короля, что Господь судом своим избавил его от руки врагов.

Но Иоав ответил ему:

– Не бывать тебе сегодня добрым вестником. В другой раз, но не сегодня: ведь сын королевский-то умер.

И сказал Иоав Чернявому:

– Ступай ты, доложи королю, что ты видел.

И поклонился Чернявый Иоаву, и побежал.

Опять сказал Ахимаац бен-Цадок Иоаву:

– Что бы ни случилось, я тоже побегу, как Чернявый.

И сказал Иоав:

– Зачем тебе бежать, сынок, ведь у тебя весть несчастливая.