Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

Но утро встретило вовсе не песенной прохладой, а трубным воплем Хиля, который при виде меня лежащего в койке заорал своё знаменитое: «Вакханалия!!! Совсем обнаглел!!! А ещё коммунист!!!» Дальше он кратко, но очень громко и доходчиво объяснил мне, перемежая свою речь непарламентскими выражениями, что будет, если он и у клуба увидит меня в последних рядах.

Звуки хилевской «вакханалии» мгновенно развеяли сонливость, и я оделся с такой скоростью, которой не достигал с момента окончания «курса молодого бойца». После чего пришлось трусить к клубу, стремясь обогнать кого-нибудь из таких же сонных разгильдяев.

У входа в клуб клубилась огромная толпа курсантов со всех 4-х курсов, да ещё и солдат из ДОУПа, тоже стремившихся «исполнить долг в первых рядах». Хиль, уже торчавший там на лестнице, свирепо зыркнул на меня. Но ничего не сказал, и это – было самое радостное моё впечатление на этом празднике.

Время подходило к 7.00, когда должны были изнутри открыть стеклянные двери клуба и запустить страждущих проголосовать к заветным столам и урнам.

Гиббон тоже стоял в группе офицеров и любовался толпой энтузиастов. Он был счастлив и сиял, как медный чайник. Неожиданно Гиббон очень громко и радостно прокричал всем, что в 7.15 в зрительном зале начнётся показ новой французской комедии!!!

Это ещё более распалило энтузиазм народа. Надо было успеть проголосовать до начала фильма! У двери началась нешуточная давка. Как только часы радиотрансляции «пропикали» 6 раз, толпа ломанулась к дверям.

Раздались отчаянные вопли, многоголосый мат и громкий звон разбитого стекла. Первым у двери был зажат толпой Саша Керогаз, и именно им, как тараном выбило обе створки толстенной стеклянной двери. Толщина стекла была не меньше двух сантиметров, но под напором сотен тел оно лопнуло на множество осколков.

Просто чудо, что Керогаза не порезало при этом осколками стекла на куски. Он отделался только несколькими царапинами и изрезанным, буквально на полосы, парадным мундиром.

Кроме Саши, при этом штурме пострадал начальник клуба майор Милетичев. Он как раз подошёл к двери, чтобы открыть её изнутри. Тут дверь лопнула, одуревшая толпа сбила майора с ног и едва не затоптала.

Гиббон в это время смотрел на эффект, произведённый своей речью, с неописуемым изумлением.

Больше на тех выборах происшествий не случилось.

Потом Керогаз довольно долго носил повязку на голове, на манер Щорса, а Хиль, подводя итоги выборов на следующее утро, поставил его нам всем в пример и объявил благодарность. «Пока некоторые наглецы (тут Хиль грозно уставился на меня) спали, сержант Коротаев в первых рядах прибыл к клубу выполнить свой воинский и конституционный долг!!!» Мы потом смеялись, что Керогаз пролил свою кровь за депутатов «нерушимого блока коммунистов и беспартийных» на выборах, и едва не был раздавлен «волной народного энтузиазма».

Последний раз в армии я встретил Сашу Керогаза в Кубинке, среди абитуриентов при поступлении в академию. Керогаз поступал на заочное отделение и был настроен оптимистично:

«Поступлю – хорошо, не поступлю – еще лучше! „Полосатый рейс“, и домой в Севастополь!!».

В Севастополе была часть, в которой Саша служил тогда.

«Полосатым рейсом» (по аналогии со знаменитой комедией) в шутку называли попытку неудачного поступления в академию.

Приехал в лагеря, получил полосатый матрас на складе, отнёс в палатку. «Завалил» экзамен, отнёс полосатый матрас на склад, уехал домой. Совершил «полосатый рейс»!

Через несколько дней я увидел Керогаза, тащившего на плече матрас.

«Всё, „полосатый рейс“, и домой!» – весело прокричал мне Саша.

Спустя почти 30 лет после выпуска мы с Сашей снова нашли друг друга, благодаря Интернету. Он рассказал мне про финал своей службы. Севастополь, благодаря решениям, принятым на знаменитой попойке в Беловежской Пуще, внезапно оказался не «городом русской славы», а чужим, «нэзалэжным» портом. Россия, на птичьих правах, арендовала в нем часть бухт и флотских сооружений, и то на время. Про объект ПРН (Войск предупреждения о ракетном нападении) никто из наших власть имущих, понятное дело, и не вспомнил.

«Подарили нас Украине с потрохами и семьями, даже не спросив нашего согласия. Так один помещик дарил другому крепостных крестьян в 18 веке» — рассказывал Саша. «Спустя некоторое время вызывают меня в Киев на беседу в Министерство обороны Украины.

Там сидят три наших бывших выпускника. Не буду называть их фамилии, кстати, русские. Они, исключительно на «державной мове», предлагают мне принять новую присягу на верность украинскому народу и его государству.

Я им по-русски объяснил, что два раза офицеры не присягают, если они не шкуры продажные, и послал их на родном языке, куда полагаются. Поняли, как ни странно, хотя они уж очень мне демонстрировали, что русский язык – напрочь позабыли. Написал я заявление «по собственному желанию» из рядов той армии, в какую меня Ельцин без меня записал, и уехал в Россию.

Демократическая Родина тоже встретила неласково. В штабе армии предложили пару капитанских должностей либо в Печоре, либо на Дальнем Востоке. А когда я сказал им, что за Полярным Кругом уже 2 года отслужил – предложили уволиться, что я и сделал.

Пришлось в 38 лет, имея 20 лет выслуги в армии и звание «подполковник», начинать жизнь с «нуля».

Ничего, справился».

Часть вторая

«Кто в армии служил – тот в цирке не смеётся».

В войсках ПВО страны

«…и мы, как на фронте —

всегда на ремонте,

На то – и войска ПВО!!!

Четыре года учёбы пролетели незаметно, и настала нам пора ехать в «войска», применять на практике полученные навыки по укреплению дисциплины и сплочению воинских коллективов. Распределение всегда было сложной процедурой. Размеры страны и наличие в ней областей и районов, «куда Макар телят ещё не гонял», а радиолокационные роты уже стояли, внушали благоговейное почтение.

Отвечать на «распределении» о желаемом месте будущей службы нам следовало словами: «Куда Родина пошлет!».

В основном Родина «слала» в края вечнозеленых помидоров и непуганых медведей, в горы, в пески, в тайгу и болота. На Крайний Север и Дальний Восток, на острова в Тихом океане и в Балтийском море, в Группы войск в Восточной Европе и в 39 Армию, развёрнутую в Монголии. Наши ребята служили на островах Земли Франца Иосифа и Новой Земле (где тогда дислоцировалась целая дивизия ПВО), острове Врангеля и Итурупе, Валааме и Гогланде. Радиолокационные роты стояли на высотах больше 4 тысяч метров на Памире, в жарких песках Кара-Кум и глухой сибирской тайге. Везде были тяжёлые бытовые условия, сборно-щелевые казармы и дома, и везде «тащили службу» наши выпускники гореловского училища.

На тему распределения у нас была масса анекдотов:

Выходит от кадровика отличник и говорит: «Спасибо родной партии, что вырастила, выучила и направила служить в Москву!»

Выходит хорошист: «Спасибо родной партии, что вырастила, выучила и направила служить в Сибирь!»

Выходит разгильдяй: «Спасибо Александру Второму, что хоть Аляску продал!»

Был и другой вариант:

Попадает молодой лейтенант в жуткую «дыру» (где обычно и дислоцировались ПВО-шные роты), проходит месяц, он прибывает в полк и просит командира перевести его служить на родину, в Москву.

На вопрос, «с чего бы вдруг?» он мотивирует семейными обстоятельствами: «У моего дедушки есть в Москве 3-х комнатная квартира, где и я прописан. Дедушка одинокий, старенький. Прислал мне медицинское заключение, что ослеп, оглох и нуждается в постоянном уходе. Кроме меня у него никого нет».

«Хорошо», – говорит озадаченное командование. «Подумаем, как тебе помочь, через месяц сообщим!»

Через месяц вызывают лейтенанта. «Всё в порядке», — говорят. «Пусть твой дедушка едет к тебе, а мы вам дадим квартиру, будешь за ним здесь ухаживать!»

«Вы не поняли», – отвечает лейтенант. «Дедушка ослеп, оглох, но пока не охерел!!!»

Мы на летней стажировке попали в архангельский зенитно-ракетный полк. Один из его дивизионов располагался на острове Лапоминка в дельте Северной Двины. Место невеселое, туда, в свое время, ссылали «раскулаченных», а аборигены называли свой остров «Лапомойкой».