Тышлер: Непослушный взрослый - Вера Чайковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Обнаженность» одновременно и сила, и слабость, чувственный порыв и бесконечная уязвимость…
В «Модницах» 1960-х годов отчетливее звучит ритм современной городской жизни. В Москве этого времени появился вкус к «нарядам», появились даже мужчины-«стиляги», и красивая, элегантная Флора была тут в первых рядах, как в первых рядах она была среди женщин-автолюбителей, вместе с бесстрашной Ириной Антоновой осваивая этот редкий тогда и для мужчин вид «любительства». Ее бежевый автомобиль «москвич» седьмого выпуска Тышлер ласково называет «Бежиком». Уже в начале 1960-х годов Флора будет подвозить на нем Тышлера в Верею.
В «Модницах» (некогда начатых «мистической» работой 1946 года) героини, изображенные с юмором и нежностью, соперничают по стройности с вертикалями высоток, горделиво сидят на лавочках или демонстрируют в расцветке одежды любимый Тышлером радужный спектр.
Но пока что, в начале 1960-х годов, сеансы рисования и живописания только начинаются. Тышлер и Флора ведут себя как школьники, скрывающие свою любовь от «взрослых». Они вынуждены скрываться от Насти. Так, Флора не может поздравить Тышлера с днем рождения ни по телефону, ни телеграммой. И пользуется услугами общей приятельницы, знакомой еще по ГОСЕТу. Письма Тышлера все наступательнее. Без Флоры он уже себя не мыслит.
Письмо от 4 августа 1961 года — день рождения Флоры, отдыхавшей в эти дни в Гурзуфе в Доме творчества имени Коровина:
«Дорогая Флорочка, я приехал в Москву на один-два дня (из Вереи. — В. Ч.), позвонил Б. М., поблагодарил ее за телеграмму, хотя авторство, конечно, принадлежит Вам. Вот я и Вас благодарю за поздравление. Я много о Вас думаю, хорошо думаю, не расстаюсь с Вами, прямо скажу — скучаю. Последнее наше рисование особенно взволновало меня. (Флора поясняет, что оно состоялось в июне 1961 года, когда Тышлер приезжал из Вереи. — В. Ч.) Вас хорошо рисовать, писать. Вы очень пластичны. Какая досада, что Вас нет сейчас „под рукой“. Ну, что же делать? Буду рисовать девушек, похожих на Вас. (Флора — воплощенный тышлеровский тип женщины, о чем я уже писала. — В. Ч.) Дома у меня все так же — никаких изменений. Были гости, внесли некоторое оживление и все же хорошо, что уехали (подтверждение мысли о том, что сам Тышлер стал со временем тяготиться многолюдством в своем доме. — В. Ч.). Я немного работаю, немного купаюсь и много думаю о Вас. Кончится тем, что я начну писать книгу о Вас (юмор не покидает! — В. Ч.). <…> Ну, вот, дорогая, милая Флорочка! Не хочется мне уезжать. Так бы сидел с пером в руке и разговаривал бы с Вами. Желаю Вам хорошо отдохнуть, поработать и сильней привязаться ко мне — я об этом мечтаю.
Целую Вас. А. Т.».Хочется без конца цитировать эти письма, которые погружают нас в тышлеровскую повседневную жизнь, но при этом всегда приподняты над бытом, одухотворены чувством.
Вот бурный «романтический» финал письма от 5 мая 1962 года:
«Вас я всегда вижу, слышу, чувствую и люблю и, когда пропитаюсь всем, что связано с Вами, я, вероятно, начну работать и буду так работать, что забу… нет, все равно не забуду, буду видеть, слышать, любить Вас».
Стихи, стихи!
Письмо из Вереи от 23 мая 1962 года:
«Милая Флорочка!
Приятно лежать в постели, слушать музыку Листа и писать Вам письмо. Когда к этому прибавляется прекрасный солнечный день, хочется Вас видеть, бытье Вами. Ведь нам вместе хорошо, не правда ли? Пользуясь хорошей погодой, приступил к работе, режу дерево. За это время сделал 5 скульптур. От непривычки болят руки, спина и немного сердце. Работаю на воздухе по 8–9 часов под непрестанным грачиным карканьем (к этому месту Флора делает примечание, что на тышлеровском участке росли две громадные сосны, где гнездились грачи. Жители Вереи их всячески гнали, а Тышлер им радовался. — В. Ч.). Если к вечеру усталость проходит, иду гулять. Один, и как хорошо, что один, никто мне не мешает думать о Вас и чувствовать Вас рядышком. Правда, со мной часто гуляет собака Мишка (Флора поясняет, что это рыжая собака соседа Феди. — В. Ч.). Но Мишка умница и все понимает. Гуляя, увидел абстракционистски раскрашенных кур. Петух был спокоен, терпим и философски поглядывал на этакое оформительство. Петух, безусловно, был прогрессивней Андрея Лебедева (Андрей Лебедев — академик, искусствовед, боровшийся с формализмом. Пикантность фразы в том, что он был директором института, в котором работала Флора. — В. Ч.).
Ну вот, я чувствую, что заболтался и начну говорить неумные вещи, а посему обнимаю Вас сильно, сильно, поцелую мою родненькую Флорочку.
Ваш Тышлер».В приписке к письму Тышлер просит Флору пойти на выставку акварели, где есть и его работы. Не выглядит ли он на общем фоне «абстракционистом».
Как видим, шутка в адрес петуха и кур обозначала проблему, достаточно актуальную и в начале 1960-х годов. Я, кстати, заглянула в книгу еще одного Лебедева с инициалом «П» — «История русского советского искусства», изданную в 1963 году. Тышлер в ней упоминается трижды и каждый раз в негативном контексте. Репутация «формалиста» и «мистика» в «номенклатурно-искусствоведческих» кругах за ним прочно закрепилась.
Что же касается лирического содержания письма, — то мы наблюдаем некое смещение привычных акцентов. Обычно женщины чего-то хотели от Саши Тышлера, а он «ускользал». Теперь же стареющий Тышлер эмоционально и творчески зависит от Флоры и с надеждой ее спрашивает: «Ведь нам вместе хорошо, не правда ли?»
В письме полным-полно животных: грачи, петух и куры, собака Мишка. Тышлер животных любит и дорожит их обществом. Об этом я еще буду писать. А пока — следующее письмо из Вереи, написанное через три дня — 26 мая 1962 года:
«Дорогая Флорочка!
Мне кажется, что я Вас век не видел. А иногда кажется, что Вы и вовсе не существуете. Вы мое воображение. Мой сон. Но так или эдак, я по Вас скучаю. Чувствую я себя хорошо, даже поправился. Закончил серию скульптур. Немного отдохну и возьмусь за эскизы „Они знали Маяк[овского]“. Хотя делать эту работу у меня особого желания нет, но ничего не поделаешь, деньги очень нужны и заработать их нужно честно, благородно и даже красиво. (Тышлер уже оформлял эту пьесу В. К. Катаняна в 1954 году для Государственного академического театра драмы им. Пушкина. Вероятно, это был какой-то „повтор“ для Художественного фонда. — В. Ч.)[208] Я, кажется, Вам писал, что я все дни оглушен грачиным карканьем, и когда они смолкают, им на смену приходит соловей, видимо, не первой категории — поет небрежно, с большими интервалами, будто от астмы, а может быть, ему надоело повторять одно и тоже. Словом, „всюду жизнь“. Но вот если бы я хоть мизинцем мог бы коснуться Вас — совсем была бы жизнь, большая, красивая…
Целую Вас крепко, крепко.
Ваш А. Тышлер.
Вы мне часто снитесь. К чему бы это?»
Письмо написано как стихотворение. С рифмующимися «кольцевыми» темами. В начале возникает тема «сна» — Тышлеру кажется, что Флора — его сон. А в конце выясняется, что она и впрямь ему часто снится. Кстати, многие графические и живописные образы Флоры и впрямь словно привиделись во сне.
Тышлеру надоело оформлять один и тот же спектакль, но и соловью, возможно, надоело «повторять одно и то же». И вот Тышлер усердно, а соловей — небрежно делают свое дело — и это «жизнь». Однако влюбленный тем и отличается от прочих смертных, что постоянно мечтает о своем «предмете» — письмо завершается опять-таки Флорой, присутствие которой сделало бы жизнь «большой и красивой».
Письмо слагается почти в стихи, причем это происходит очень естественно и непринужденно. У Тышлера — врожденное чувство формы.
Тут появляется мотив усталости от театральных работ. В письмах к дочери он появился гораздо раньше.
В сущности, в 1961 году Тышлер делает свою последнюю осуществленную театральную работу: оформляет оперу молодого Родиона Щедрина «Не только любовь» в Большом театре. При этом возник какой-то конфликт, о котором можно лишь догадываться по косвенным материалам. Судя по всему, творческая воля Тышлера опять не совпала с режиссерским замыслом, а также с «помпезными» традициями Большого театра. В фильме, посвященном дирижеру Светланову, тот говорит Щедрину (с которым некогда учился на композиторском отделении Московской консерватории), что на опере «Не только любовь» его единственный раз освистали, а Щедрин подтверждает: «Было много свисту».
Не везло Тышлеру с операми! Прямо рок какой-то! Во время работы над «Семеном Котко» Прокофьева — был арестован Мейерхольд.
В 1947 году Тышлер оформил в ленинградском Малом оперном театре оперу Мурадели «Великая дружба». Ее показали в Ленинграде за два дня до гибельной премьеры в Большом, на которой присутствовал Сталин. Ему опера не понравилась, и она была повсеместно запрещена и «отмечена» постановлением ЦК.