Пятый крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кассель смотрел во все глаза на Яноша. Никогда он не слышал, чтобы человек рассказывал о себе такое. Он догадывался, сколько все-таки нужно мужества, чтобы признаться в своем ничтожестве. Барону было искренне жаль беднягу. Иштван Янош одним махом осушил чарку с вином и продолжил, глядя себе под ноги:
– Они порвали на ней платье и повалили на траву. Агнесс кричала, рыдала, звала меня на помощь, а я стоял и не мог пошевелиться. И тут, хвала Господу, появились люди отца Агнесс. Они на расстоянии следовали за нами всегда во время наших прогулок, как это выяснилось впоследствии (а мы, влюбленные, их и не замечали!). Так вот, они быстро зарубили разбойников и спасли Агнесс. Они, а не я! Я стал всеобщим посмешищем! Агнесс не хотела больше знать меня, не говоря уже об ее отце! Мои братья посоветовали мне взяться за прялку, а мать… Мама ничего не сказала, а только плакала. Я остался один. Один со своим страхом.
Янош поднял глаза и посмотрел на рыцарей. Лица их были суровы. По щекам его катились слезы. Он вытер их рукавом.
– И я ушел. Собрал все, что оставил мне отец, и ушел. Конь был добрый, кольчуга крепкая, меч длинный… А дух слабый. Мне посчастливилось стать оруженосцем одного сеньора, который отправлялся в Крестовый поход. Он ничего не знал о моем страхе, и, слава Богу, ему ни разу не представилось случая увидеть его. Я больше помогал ему одеваться, прислуживал за столом и помогал охотиться. Перед тем как отправиться в поход, я еще раз побывал в родных местах. Я не стал заходить в дом, чтобы меня никто не видел, и лишь издали попрощался с мамой. Она гуляла в саду, бледная и печальная. Братьев я не видел. Единственное, что мне хотелось больше всего на свете – это напоследок посмотреть на Агнесс. Она к тому времени была уже три месяца как замужем за знатным и богатым бароном. Я увидел ее в окне отцовского дома, куда она приехала погостить вместе с мужем. Агнесс была веселой и беззаботной, лицо ее сияло самой очаровательной в мире улыбкой, и эту улыбку она дарила мужу. Она не видела меня, ибо я спрятался в кустах. Она радовалась весне, ветру, всему миру. И это милое лицо запечатлелось в моей памяти навеки! И вот ветер, ворвавшийся в комнату, сорвал с нее легкий белый шелковый шарф и отнес его прямо к кусту, за которым я сидел. Может быть, это был знак свыше?! Я поднял шарф Агнесс и ушел. Я ни секунду не забывал о своем страхе, но старался преодолеть его именно тем, что бросался в бой. И у меня стало немного получаться! Теперь я не замирал истуканом, видя опасность. Наоборот, я шел на нее. Но руки все же немели, и я не мог полноценно драться, всегда отступая перед противником. Теперь бы это побороть, и тогда все будет в порядке.
– Как же случилось, что ты до сих пор жив, Янош? – спросил Штернберг.
– Люди моего сеньора несколько раз спасали меня. Потом они все погибли. Я не стал больше участвовать в сражениях и полностью покорился судьбе.
– Хорошо жить по милости других, правда, Янош? – с долей презрения бросил Штернберг. – И как ты себя чувствуешь? Совесть не грызет?
– Вы правы, господин граф, я человек пропащий! – сказал Янош и так весь сжался и покраснел, что нельзя его было не пожалеть.
– А сегодня ты снова решил попробовать преодолеть свой страх? – спросил Кассель.
– Мне нанесли оскорбление, и я должен был на него ответить, – тихо произнес Янош.
– Вот видишь – значит, не все потеряно! – подбодрил его барон. – Ты уже почти поборол его! Ты постоял за себя, и это говорит о многом! Ладно, будешь теперь при мне. Осада еще долго продлится, делать нечего, поэтому займемся тем, что будем окончательно выбивать из тебя твой страх.
– О! Большое спасибо, господин барон! – все еще смущенно проговорил Янош, но уже с радостью в голосе. – Я поклялся себе, что буду достоин шарфа Агнесс, которым наградил меня Бог. Я надену его в тот день, когда страх полностью уйдет. И я буду биться в этом шарфе ради Агнесс, ради памяти отца, ради дела Христова!
А тем временем в гавани Тибальдо Орсини устроил целое представление. Он вывалил перед пленным сарацином около пятидесяти тухлых рыбин и под веселые улюлюканья толпы крестоносцев и моряков предложил ему съесть все это в обмен на свободу. Причем для большей убедительности Орсини поклялся в этом на нательном кресте. Сарацину кое-как перевели слова генуэзца, и он с искрой надежды в почти уже потухших от отчаяния глазах набросился на рыбу. Он ел жадно, постоянно озираясь по сторонам, а толпа веселилась, кидала ему какие-то отбросы. На двадцатой рыбине беднягу стошнило так, что он упал и больше уже не поднялся.
Глава тринадцатая. Давид и Голиаф
Осада Дамиетты продолжалась.
31 июля сарацины повели на лагерь крестоносцев новую мощную атаку. После продолжительного натиска они сокрушили христианскую пехоту, сражавшуюся на подступах ко рву, и подступили к частоколу. Рыцари не смогли их отбить. Напрягая все имеющиеся у них силы, сарацины готовы были вот-вот ворваться в лагерь. Тогда магистр тамплиеров с маршалом и остальными братьями через узкий пролом в частоколе, проделанном врагом, ринулись на сарацин. Напор тамплиеров был непреодолимым. Они секли арабов нещадно, давили их копытами коней. Враги заколебались, но все же бой шел, пока его не остановили вечерние сумерки. Смелая атака рыцарей Храма не позволила сарацинам прорвать христианские укрепления. Оставляя во рвах множество убитых и подобрав только раненых, они отступили.
У крестоносцев были восемь огромных требуше, которые постоянно метали в городские стены и башни каменные валуны. Один из них, самый большой, бросал камни по сто восемьдесят пять килограммов. Убойная сила такого удара была велика. Одна из городских башен была полностью разрушена. Камни сбивали защитников со стен, вносили страх и хаос в мирных жителей. Отсиживаться в домах стало губительно, ибо снаряды требуше пробивали их насквозь, но и на улицах тоже грозила смерть, падающая с неба. Гордостью тамплиеров был большой камнемет, прозванный сарацинами «Эль Метерфейс», то есть «Вертушка», из-за того, что он метал камни то в одну сторону, то в другую и всегда на разные расстояния.
Но и
