Наследники - Гарольд Роббинс

Я пока не понимал, куда он клонит, поднялся, подошел к бару и налил себе еще виски. Отпив немного, я вернулся к дивану.

— У меня — тридцать процентов, у фонда — двадцать пять, с твоими акциями это семьдесят процентов, — перечислил он и, вздохнув, признался: — И нет никого, кому я мог бы все это доверить.

— У тебя полно хороших работников, — сказал я.

— Они хорошие работники, но они совсем не то, что ты. Это люди, которые работают на своих местах. Если другая телесеть предложит им завтра зарплату выше, чем у меня, они уйдут. Они не люди Синклера.

— Ты — единственный Синклер, — сказал я.

— Нет, — возразил он. — Ты тоже Синклер. Это не только имя. Это отношение, сущность. Ты понимаешь, о чем я говорю.

Я понимал. Он говорил об образе жизни. Человек Синклера не просто занимался бизнесом ради бизнеса или даже ради денег, он строил памятники. Мосты в будущее, которые переживут его. Только он не понимал, что это был памятник ему. А вовсе не мне.

Я так долго молчал, что он снова заговорил:

— Я никогда не хотел, чтобы ты уходил. Ты ведь знаешь это.

Я кивнул.

— Это лучшее, что я мог сделать. Для всех нас.

— Я тогда был с тобой не согласен. Не согласен и сейчас, — сказал он. — У других были ошибки покрупнее, и то они не обращали внимания.

— Но это были они, а не я.

— Опять ты и твое чувство совершенного. — Синклер поморщился. — Неужели ты не можешь до сих пор понять, что в мире нет ничего совершенного?

— Дело не в этом.

— А в чем же? — спросил он. — Ты сделал то, что вознамерился сделать. Ты спас дело своего глупого друга, а ему было наплевать, что случится с тобой. Его интересовало только, сможешь ли ты заплатить ему деньги. С чего же тебе чувствовать вину? Зачем тебе казнить себя? В конце концов, это никому не принесло вреда — ни твоему другу, ни нам. Только тебе.

— Дело и не в этом, — повторил я.

— Так в чем же? Ты должен мне сказать.

— Я просто вымотался…

— Не понимаю.

Я отпил немного виски.

— Здесь нет ничего сложного. Я вел все эти войны снова и снова, и всегда одни и те же. Война за рейтинг, война за привлечение новых талантов, война за бизнес. Сколько войн надо выиграть, чтобы доказать, что ты чего-нибудь стоишь? Может, я выиграл слишком много войн. Может, подошло время, и я проиграл одну, просто для того, чтобы ощутить новизну поражения. В конце концов, это было нечто другое.

— Но ведь это не все, — сказал Синклер.

Он был хитер.

— Верно, — признался я.

— Так что же еще? — спросил он.

— У меня была мечта, — признался я. — У меня была прекрасная, уникальная возможность что-то сказать другим людям, но мы ее упустили. Все из-за этих войн. Столько всего мы могли сделать — и не сделали.

— Еще не поздно, — сказал он. — Если вернешься, ты сможешь сделать все, как хочешь. Я поддержу тебя.

— Слишком поздно. Теперь это все в прошлом. Слишком много всего случилось. Да и все стало гораздо сложнее.

Он испытующе смотрел на меня, потом вздохнул:

— Жаль.

Я ничего не ответил.

— Ты действительно хочешь отдать свое право голоса мне? — спросил он.

— Да.

— А ты был бы против, если бы мы продали компанию?

— Ни в коем случае, — ответил я. — Если ты считаешь, что так лучше…

— Ко мне уже обращались из многих мест, — сказал Синклер. — Я тогда с ними не говорил, может, стоит это сделать сейчас?

Что-то должно было случиться. За все то время, которое мне показалось целым веком, я впервые стал оживать.

— Ты действительно собираешься это сделать?

Он кивнул.

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— У меня есть мысль, — сказал я. — Предположим, я покажу тебе, как получить все финансовые выгоды от продажи компании, не продавая ее на самом деле?

— Мне и раньше предлагали слиться с какой-нибудь другой компанией.

— Я немножко не то имел в виду.

— А в чем разница?

Целых три минуты я объяснял ему. Было заметно, что он заинтригован.

— Ты думаешь, это выгорит? — спросил он, когда я закончил.

— Не знаю. Дай мне шесть часов, и я сообщу тебе о результатах.

— Я дам тебе больше времени, — сказал он. — Я не спешу.

— Я узнаю все через шесть часов. Где ты будешь сегодня вечером, чтобы я мог связаться с тобой?

— Здесь, — удивленно ответил Синклер. — А где я еще могу быть? Я уже слишком стар для ваших игр.

Я выехал на бульвар Сансет из ворот «Бель-Эйр». Было темно, и фары встречных машин ослепляли нас.

— А он не совсем такой, каким я его представляла, — сказала Джейн. — Он такой обаятельный.

— Он может быть обаятельным, когда захочет.

— Я думала, он холодный как лед, — продолжала она. — Но он совсем не такой по отношению к тебе.

Я посмотрел на нее.

— Мы с ним в некотором роде еще и родственники.

— Не понимаю, — сказала она.

— Когда-то я был женат на его дочери, — сказал я.

— А-а, — протянула она. — Понятно. — Она взяла сигарету, я поднес зажигалку. — Может, лучше отвезешь меня сейчас в аэропорт?

— Почему? — спросил я.

Джейн затянулась сигаретой.

— Ну, у тебя, кажется, сегодня дела, я буду тебе только мешать.

— Не говори глупости, — сказал я. — Если бы я не хотел, чтобы ты была здесь, я бы не привез тебя с собой.

Она молчала.

— Ты хочешь переспать со мной, так?

— Да. В том числе.

— Почему «в том числе»?

— Потому что ты еще и адвокат, — засмеялся я. — Будь рядом. Возможно, ты мне скоро понадобишься.

Не знаю, понравилось ей это или нет. До самого дома она молчала. Я загнал машину под навес, заглушил мотор и выключил фары.

Она не сделала попытки выйти из машины, будто ждала, что ее поцелуют. Я обнял ее. Губы ее были горячими и страстными. Мы долго просидели так — обнимая друг друга. Наконец она высвободилась.

— Не надо начинать. Я не смогу пережить разлуку вновь.

— По-моему, ты все хорошо пережила.

— Откуда ты знаешь? — горько сказала она. — Я ведь не играла. Почему, ты думаешь, я умчалась обратно в Сан-Франциско?

— Там тебя ждала работа.

— Я и себя убеждала в этом. Для тебя я была просто очередной девушкой. Ты даже имени моего не мог вспомнить. Но у меня-то все было по-другому.

Я ничего не ответил.

— Все это продолжалось больше трех лет, — призналась Джейн.

— Дай руку.

Она положила свою ладонь в мою руку, и я почувствовал, что ее пальцы слегка дрожат.

— Я ведь не чудовище, — улыбнулся я.

— Ты хоть вспоминал обо мне? Хоть раз за эти четыре года? Ну хоть раз?

— Я вспомнил о тебе сегодня днем, — сказал я. — Достаточно тебе этого?

— Нет. — Она выдернула свою руку и посмотрела на нее. — Поверишь ли, с тех пор, после тебя, я не была ни с одним мужчиной?

— Тогда все понятно. Ничего странного, что ты вся такая дерганая. Пойдем-ка лучше в дом.

Она бросила на меня злой взгляд и вышла из машины, хлопнув дверцей. Я поймал ее, когда она обходила меня, и притянул к себе.

— Это все, что ты можешь сказать? — спросила она.

— Все еще может быть очень хорошо, — сказал я. — Не отказывайся, не попробовав.

Она вырвалась и пошла по дорожке к дому. Я пошел за ней.

Когда я открыл дверь, послышались громкие голоса. Мы пошли по ступенькам мимо спальни.

Сэм и его сын стояли в центре гостиной и кричали друг на друга. В углу стоял включенный телевизор, по которому показывали разгон демонстрации в Беркли.

— Привет, — сказал я и, обойдя их, подошел к телевизору, чтобы выключить его.

— Ты не настолько большой, чтоб я не мог надавать тебе по заднице! — кричал Сэм, наступая на Сэмюэля-младшего.

Я вклинился между ними. Сэмюэль-младший схватил меня за руку.

— Это он выдал нас полицейским, это он заложил нас! Спроси его! Он даже не отпирается!

— Успокойся! — резко сказал я.

Он бросил на меня злобный взгляд, затем повернулся и выбежал на террасу. Закурив, он стоял, глядя вниз на город.

Я повернулся к Сэму. Он смотрел на меня, лицо его свело в злобной гримасе.

— Тебе было недостаточно, что ты забрал у меня дочь, — горько сказал он. — Неужели ты хочешь забрать у меня и сына?

ГОЛЛИВУД, 1960–1965

СЭМ БЕНДЖАМИН

Глава первая

Полицейский у ворот компании «Транс-Уорлд» отдал ему честь, когда лимузин въехал на студию.

— Доброе утро, мистер Бенджамин.

— Доброе утро, Джон, — сказал Сэм с заднего сиденья. — Похоже, сегодня будет хороший денек.

— Конечно, мистер Бенджамин, — ответил полицейский. — Даже смога нет.

Лимузин свернул вправо и проехал перед первым рядом административных зданий, остановившись у двухэтажного особняка. Машина въехала на стоянку, где на асфальте было написано: «Личная стоянка мистера Сэмюэля Бенджамина».