Виртуоз боевой стали - Федор Чешко

— Но ведь это же в Прорве было! Кто же сумел найти, достать? — От волнения Нор даже осип. Старец отмахнулся:

— Неважно. Ты помалкивай да слушай... — Он тронул кончиками пальцев пластинку, негромко вздохнул: — Когда-то (твои родители, верно, в те времена еще не спознались друг с дружкой) был у меня верный ученик и душевный приятель — почти как сын. Он ушел в Серую. Сам ушел, по собственному ненавязанному желанию...

Нет-нет, Нор ничего не сказал, и во взгляде его было лишь почтительное сосредоточенное внимание, но старик вдруг гневно исказил губы и зашипел змием:

— Нет на мне никакой вины, слышишь?! Я все силы своего красноречия вымучил, удерживая дурака! А другими силами не смел пользоваться, мне было нельзя, он же сам!.. Сам... Сказал:

«Не терзайтесь опасениями, почтенный учитель, беды не случится». Не терзайтесь... Сказать-то легко...

Старец удавил свои чувства так же внезапно, как и выпустил их на свободу. Лицо его вновь приобрело странное выражение доброжелательного ехидства, голос стал приветлив и мягок.

— Прости, маленький. Чем дольше жизнь, тем больше всевозможной досады копится в душе. А моя жизнь изнуряюще, бесконечно долга, и душа полна до краев — вот и не совладал с содержимым-то. Прости.

Парень мельком отметил, что дряхлый щеголь уже второй раз намекает на свой немыслимо древний возраст. Пожалуй, и обмолвка, будто бы он всемеро старше Нора, была не просто ради меткого словца выдумана. Но разве люди умеют жить так долго? Выходит, он родился чуть ли не до Мировой Катастрофы? Чушь какая-то...

Хозяин особняка снова притронулся к пластинке, вздохнул:

— Это я делал для него. Нелегкий труд, долгий. Я ни разу больше за такое не брался — не рискнул. Нет, вру... Однажды попытался — для себя, когда хотел отправиться на поиски ученика. Только не вышло — я ведь на себя со стороны взглянуть не могу, изнутри же видна лишь малая толика нужного... — Миг-другой он молчал, слепо ощупывая полированный металл, словно рассчитывал почерпнуть в нем силы для продолжения разговора. — Мне придумалось много догадок о том, чего именно ты мог лишиться в Прорве, но когда увидел эту пластинку — веришь ли? — от удивления едва не упал в обморок. Понимаешь, маленький, я ведь делал ее для одного человека, остальным она бесполезна. Но, похоже... Страшно верить в этакую удачу, однако мне кажется: по ту сторону Прорвы (да-да, он так и сказал: «По ту сторону...») нашелся могучий ум, сумевший переделать ее для тебя. Ежели я прав, то, надев сию вещицу, ты вспомнишь...

Он вдруг запнулся и стал торопливо запихивать пластинку обратно в мешочек.

— Сделаем так, — сказал этот странный человек, пряча мешочек в карман. — Сегодня я жду к обеду префекта припортовой территории — буду вразумлять почтенного господина касательно твоей персоны. Завтра ко мне съедутся ценители песнетворчества, люди почтенные и влиятельные; ты им споешь то, что сочтешь нужным. Не бойся, они смогут оценить твое дарование. Со своей подружкой сам управишься, помогать не буду. Только совет дам: не сиди с разинутым ртом под плодоносящей веткой. Ты ведь покуда и пальцем не удосужился шевельнуть, чтоб добиться любви. Вот только шевельни — сам увидишь, что получится. Дней пять я тебе дам. Пробуй, думай, живи. Потом скажешь, что выбрал: быть мне помощником или просто душевным знакомцем.

Старик шагнул было к двери, но, вспомнив о чем-то, вновь обернулся к Нору:

— Послушай-ка, маленький, я ведь несколько раз упоминал господина Тантарра, а ты ни о чем не спросил. Тебе, что же, совершенно безразличен твой бывший учитель?

Парень потупился, краснея. Старец нетерпеливо притопнул, однако вместо ответа дождался робкого вопроса:

— Не скажет ли господин, кто он?

— Кто — кто? Господин Тантарр?

— Нет, почтеннейший, вы. Вы — кто? Дряхлый франт прищурился не без сарказма:

— Ты производишь впечатление паренька, которому приходилось сиживать над книгами. Попадалось ли тебе когда-нибудь этакое заковыристое словечко: «ученый»?

— Я не о том! — Нор насупился. — Ему не без основания показалось, что над ним насмехаются. — Вы очень похожи на кого-то, только я никак не могу припомнить, на кого?

Старец ухмыльнулся:

— Говорят, я очень похож на одного из своих внуков. Ты же, наверное, не единожды видал портреты Всеобщего Заботливого Поводыря? Вот этому самому первосвященству и выпало несчастье иметь столь взбалмошного деда. Правда, забавно?

7

Деревенька была крохотная, не более десятка крыш. Приземистые дома лепились почти вплотную друг к другу, будто перепутанные бараны; деревню окружала высокая каменная стена, а из вершины ближнего холма выпирала к небу караульная вышка. Люди здесь жили неулыбчивые, немногословные; при разговоре они часто замолкали, оглядывались, втягивая голову в плечи.

Давным-давно, когда отец еще состоял в свите, Нору однажды пришлось побывать в предгорьях. Архонт-префект крайних территорий устраивал тогда грандиозную охоту в честь его стальной несокрушимости господина Адмирала Флота, а этикет требовал, чтобы свитские капитаны сопровождали Адмирала вместе со своими наследниками (естественно, в случае наличия таковых). Нор был тогда слишком мал и совершенно не обращал внимания на местных жителей. Ведь вокруг было столько интересного! Оружие, кони, охотничьи медведи и псы, его несокрушимость (пару раз он проезжал совсем близко)... Как-то вечером к их костру подобрался чей-то дурно воспитанный медведь-попрошайка, и сидевший рядом блистательный господин так потешно перепугался, спьяну приняв его за одно из порождений Прорвы!.. А наутро господа капитаны развлекались стрельбой по мишеням, и отец впервые позволил Нору выстрелить из крохотной седельной аркебузы. Ушибленное отдачей плечо болело два дня; попасть, конечно же, не удалось (кстати, родитель позже проговорился, что поостерегся вкладывать в ствол пулю), но все равно сладкие воспоминания об этом великом событии не умерли до сих пор.

А вот других впечатлений не сохранилось. И прошлогоднее путешествие в Повозке Отлученных тоже не оставило памяти о предгорьях — тогда было не до особых любований окрестностями. Поэтому теперь парень на некоторое время забыл даже о том, для чего и куда везет его взбалмошный дед орденского адмирала.

Нора поразило и взволновало увиденное. Толстостенные дома, приплюснутые собственной тяжестью к щебенчатой бурой земле; бойницеобразные щели окон; окованные железом двери, в которые приходится вползать едва ли не на карачках... Деревня, напоминающая укрепление; крестьяне, лица которых искалечены въевшейся в привычку тревогой... И над всем этим, застя полнеба голубым зубчатым гребнем, нависает Последний Хребет.