Виртуоз боевой стали - Федор Чешко

Гуфа умолкла. Потрескивали во тьме крохотные огоньки, падение далеких капель отсчитывало умирающие мгновения, и Леф старательно думал о шныряющих по залу созданьицах (древогрызы это или кто?), о сочащейся со сводов воде (где именно сочится, откуда она берется и откуда взялась странная мысль, что течением воды можно мерить течение времени, как Хон меряет глубину и длину веревочкой с узелками?). Парень очень боялся представить беды, которые могли натворить послушники, — боялся, хоть и понимал бессмысленность своих детских уверток. Ведь через миг-другой все равно придется узнать правду...

— Они много людей успели убить?

Это Ларда. Шуршала травой, ерзала на своем ложе, похныкивала, а теперь вот и боль позабыла, и сухие стебли, которые даже сквозь накидку колются. Да, уж тут и не про такое забудешь...

— Убить? — Судя по голосу, Гуфа улыбалась; улыбка эта наверняка была невеселой, но пусть уж хоть так... — Думаешь, им пришлось убивать? Ты зря так решила, ты, маленькая глупая девочка, не успевшая толком узнать людей. Погибель досталась лишь троим, а прочие... С некоторыми приключилась беда, а с многим множеством совсем ничего не случилось. Ты пожалей их, глупая Ларда, слышишь? Ты именно их пожалей!

Старуха опять замолчала. Может быть, это она встала, подошла к корчаге с водой и долго, громко, жадно пила; даже, кажется, плескала себе в лицо. Но возможно, что внезапная жажда одолела Хона или Торка, — было не разобрать, кому принадлежала еле заметная тень, на миг перекрывшая тусклое свечение очага. Уверенно Леф мог бы сказать только, что это не его тень. И не Лардина: девчонка вряд ли сумела бы идти без чужой помощи. И скорее всего, это не Нурд пил из корчаги — он тоже не смог бы добраться до нее сам. Хотя... Ведь добрался же он недавно до подъемного ворота! Гуфа говорит, что ворот этот когда-то был огорожен каменной стенкой, но кладка давно осыпалась. Теперь там и зрячему упасть проще простого. А Нурд не упал. И спас всех. Едва лишь короб оказался под защитой, Хон кинулся наверх. Он хотел помочь Нурду, увести его с узенького ветхого выступа, но не успел. Нурду удалось вернуться. Или надо сказать иначе: «не удалось умереть»?

Опять негромкие медленные шаги; на фоне темнеющих углей еще раз промелькнула смутная тень. И снова зазвучал голос потерявшей ведовское могущество старухи. О постигшем ее несчастье Лефа и Ларду поторопились предупредить в самое утро их возвращения — срывающимся шепотом, опасливо взглядывая на сутулую спину бредущей впереди щуплой фигурки, подсвеченной чахлым огоньком лучины. Едва оправившись от горячки схватки и бегства, Торк с Хоном перепугались, что возвратившиеся дети по незнанию могут неосторожным словечком сделать старухе больно. А теперь Лефу родительский испуг казался напрасным. Вряд ли кто-нибудь способен причинить Гуфе боль посильнее той, которой она вымучивает себя сама...

И все-таки Гуфа не до конца растеряла ведовское умение. Вон Ларда обмолвилась: старуха только огладила сухонькой ладошкой хворое место, только шепнула что-то недлинное, и боль ослабела, сделалась терпимой. И Нурда Гуфа, кажется, лечит; ему вроде бы иногда тени да сполохи какие-то видятся... Может, вылечит? Может, ее ведовская сила потерялась не навсегда и потихоньку вернется? Взять хотя бы нынешний старухин рассказ: о том, чего даже издали подглядеть не могла, Гуфа говорит так, будто бы это именно с ней приключилось. Будто бы она сама глядела на все глазами Хона или Витязя, думала их мысли, чувствовала за них... И ведь сидят же рядом отец, Торк, Нурд — молчком сидят, не спорят, не поправляют. Значит, нечего им поправлять.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ