Сегодня ты, а завтра… - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один – ноль в ее пользу!
– По-моему, получилось неплохо! – Она постаралась скрыть злорадство по поводу неудачливого оператора. – По крайней мере, я выгляжу вполне симпатично.
– Сейчас речь не об этом!
– Разве?
– Кончайте дурачиться!… Когда вы выходили из машины, то держали в руках папку, ведь так? – полувопросительно произнес мужчина.
– Нет, это была моя кофта.
– Это была папка!
– Кофта.
– Папка…
– Почему вы мне не верите? – возмутилась Ольга.
– Потому что вы врете. А мы очень не любим, когда нам врут.
Ольга насторожилась, она услышала в словах мужчины неприкрытую угрозу.
– И что же дальше? Я утверждаю одно, вы – другое. Хотя только что видели на экране, что папки у меня не было…
– Тихо! – прикрикнул мужчина. – Раз вы не хотите по-хорошему…
– Вы что, будете меня пытать?
– Надеюсь, вы до этого не доведете.
– Я вам говорю правду, папка оставалась в машине… – Ольга не договорила.
– Сергеев, – мужчина повернул голову в сторону часового, – пригласи старика.
Ольга почувствовала, как уплотнился воздух в комнате и по ее телу пробежала холодная волна. Часовой встал, вытянул руку вперед и развернулся к двери. Мужчина внимательно смотрел на Ольгу.
– Это совсем не трудно – сказать правду. Не правда ли? – произнес он каким-то просящим голосом.
– Я говорю правду…
– Сейчас мы это узнаем.
Тем временем Сергеев вышел из комнаты.
Казалось, время остановилось. Шаги Ольга не услышала, скорее, догадалась, что сейчас в комнату войдут. И в тот же миг дверь действительно открылась – сначала показалась небольшая тележка, ее катил коренастый человек в темном халате и длинном фартуке, на лице человека была надета маска.
Это еще что?…
Почему– то Ольге показалось, что она становится зрителем какого-то чудного представления, все происходило как будто во сне. Человек подкатил тележку к столу и замер. На девушку он не смотрел, словно ее не было в комнате…
– Сейчас с вами поговорят, – не скрывая злорадства, произнес мужчина.
И вышел из кабинета.
Сергеев сел на свое место. Через несколько секунд в комнате появились еще двое – точно в таких же в масках. Они подошли к Ольге и завели ее руки за спину. Девушка почувствовала стальную хватку чужих рук и попыталась воспротивиться. Она сделала резкое движение, но мужчины в масках уже держали ее крепко.
Коренастый снял ткань с тележки, и Ольга, вздрогнув от неожиданности, увидела набор инструментов.
– Нет, – произнесла девушка каким-то чужим голосом, – не нужно.
Но ее слов как будто никто не слышал. Коренастый деловито раскладывал инструменты, двое в масках плотно завязывали ее руки. Они работали слаженно, словно автоматы. Сергеев сидел с невозмутимым видом. Ольга зажмурила глаза. Через секунду послышался металлический звук, девушка тотчас открыла глаза и увидела, что столик уже находится между нею и коренастым, а те, кто ее связывал, отошли на шаг и остановились позади стула. Во всем этом чувствовался какой-то зловещий ритуал. Но самое страшное было то, что эти люди не шутили.
Они же убьют тебя!
Ольга с ужасом наблюдала, как коренастый медленно надел перчатки и протянул одну руку к инструменту… Того, что в следующую минуту сделала девушка, не ожидал никто, в первую очередь – она сама. Ольга резко подняла ногу и толкнула столик, послышался грохот падающего металла, в глазах у коренастого появилось удивление.
– Что же вы стоите?! – гаркнул он. – Быстрей, быстрей!…
Двое в масках сзади подскочили и схватили девушку за плечи.
– Вяжите ей ноги!
– Чем?
– Какая разница… – Коренастый, не стесняясь, выругался. – Держи! – Он протянул кусок проволоки…
– Сволочи, какие сволочи! – услышала Ольга изменившийся до неузнаваемости свой голос. – Немедленно развяжите меня. Прекратите этот балаган. Фашисты!
– Быстрей! – вновь гаркнул коренастый.
В какую– то минуту девушка почувствовала, что в глазах ее темнеет, к горлу подступила тошнота, и Ольга провалилась в спасительную черноту…
В детстве, примерно класса до пятого или шестого, Славика Сергеева дразнили Мамочкой. Длинные, загибающиеся вверх, белесые ресницы, тонкие кисти рук, огромные глаза… А голос? Разве у мальчишек из Люберец бывает такой голос? Писклявый, ломкий, постоянно срывающийся на «петуха». Хочешь крикнуть басом, наберешь полную грудь воздуха, плечи развернешь пошире, нахмуришься (как же без этого!), крикнешь, в конце концов, что есть силы, – а получается сплошной конфуз. Да нет конечно же Мамочка, какой тут может быть разговор!
Он даже не пробовал сопротивляться. Да и попробуй, например, выскажи свое мнение этим «ледовым амбалам» – так в классе называли ребят, которые занимались хоккеем в местном Дворце пионеров. Враз забьют! Как это было, например, с Валяевым из параллельного класса. Он переехал в Люберцы из Воскресенска этой осенью, а когда пошел в школу, был в первый же день избит старожилами. Избит просто так, без видимых причин. Потому что посмотрел не так. Сказал лишнее. Показался заносчивым… А главное – потому что чужак и плохой пример подает другим. Не помог даже разряд по боксу. Налетели «ледовые амбалы» на беднягу Валяева с разных сторон, словно стая голодных волчат, и все – забили, запинали до крови. Хорошо, что еще не покалечили.
И ходить бы Славику Сергееву вечной мишенью для шуток да довольно болезненных тычков, если бы не встреча с Митрошиным…
Митрошин был местным участковым, и его, естественно, никто не любил. А вы можете назвать хотя бы одного участкового, которого любят? Да просто нет таких. Боятся – да, такие встречаются сплошь и рядом. Уважают – наверное, есть и подобные экземпляры. Но чтобы любили! Нет, это из разряда розовых статеек из газет и передач по «ящику». В России издавна повелось опасаться городовых, приставов и прочих жандармских чинов (если задуматься, то разницы между тем приставом и нынешним участковым нет никакой!). Ну не любят у нас власть в любой форме, в любом проявлении, не любят, и все тут!
Милиционера Митрошина не просто не любили, его ненавидели.
Своей колоритной внешностью он напоминал былинных русских богатырей. Рост два метра и почти четыре сантиметра. Вес соответствующий, килограммов полтораста, не меньше (а если зимой, в тулупе, в валенках, да еще при полной амуниции – и все двести кило потянет!). Вечно насупленные густые брови, гигантский нос-картошка и красный цвет лица. В довершение к портрету можно добавить лопатообразные ручищи. Одним словом, как сказал классик, «руки – крюки, морда – ящиком». И если внешний вид участкового вызывал довольно отталкивающее впечатление, то характер – крайнюю степень человеконенавистничества. Словно он, Митрошин, когда-то давным-давно решил: его не любят – хорошо, посмотрим, он будет платить людям тем же…
Участковый будто мстил окружающим за эту нелюбовь. Например, поймает старушек, торгующих семечками возле магазина, и давай над ними изгаляться:
– Ну что, буржуйки недобитые, попались?
– Да мы, Иваныч, не буржуйки…
– Ха! А кто же?
– Так, стоим просто…
– Ну-ну… Значит, стоите просто. А это что? – В голосе участкового звучит уставной металл. – Ведь торгуете?
А что тут ответишь, раз попались. Вон они, сумки-то проклятые, прямо здесь, под ногами. Как с сумками семидесятитрехлетней убежать? Как же теперь от них отвертишься? Но вертеться нужно, вот ведь жизнь настала, так ее растак!
И начинают пойманные канючить:
– Разве это торговля?
– А что это?
– Всего два кулечка с утра продали…
– Два?!
– Ну три. Или четыре. Кто же считает! Отпустил бы ты нас, Иваныч…
Митрошин бронзовеет прямо на глазах. Теперь это не человек, а буква закона. Того самого противного закона, который никому (никому!) не нравится, но за который все голосуют. Голос участкового густеет, и без того свекольное лицо наливается кровью.
– Так, лицензия есть? А накладные? А расходные ордера?…
Молчат старушки, что им ответить. Ну какая у них может быть лицензия?! Они и слова-то эти слышали только по телевизору (у кого он еще есть!).
– Чего молчите?
Молчат.
– Ну?!
И вновь в ответ тишина. Только кто-нибудь вновь жалобно протянет:
– Отпустил бы ты нас, Иваныч…
Нет, не отпустит. И мзду брать не будет. Не такой. Не приучен. А возьмет кошелки с семечками – и в грязь вытряхнет. А еще сапожищами пройдется взад-вперед. Из вредности. Потому что не только с торговками себя так ведет Митрошин. Со всеми. И с вечерней шпаной, и с алкашами возле пивного ларька… Мелкую промашку допустил человек или крупную – не важно. Если к Митрошину в лапы попался, то, считай, все, не вырваться. Пока душу из тебя не вынет – не отпустит. Если хулиганишь, то кулаком в морду двинет и руку вывихнет. Если пьяный лежишь, то последние деньги заберет и на весь белый свет опозорить постарается. Если просто попадешься без паспорта, то задержит – отведет к себе в кутузку, и давай часа четыре мурыжить, поставив посреди комнаты (и не даст ведь присесть, гад!)… Почему? А Бог его знает. Вроде и по службе расти ему некуда, и возраст у него солидный, и третью маленькую звездочку (участковый был в звании лейтенанта) дадут только перед тем, как вытолкнуть на пенсию.
