О чем молчит лед - Райдо Витич

Эти двое, которых наг осквернил, отчего молкнут рядом с ним, смирно ведут себя, неперечливо. А она сама почто его слушает? Запугал? Кто же она тогда раз ее запугать можно и кто он, что с такой легкостью это проделывает?

Не может быть, чтоб победить хитрость нагов нельзя. Не должно ей руки опускать и смиряться, а вот лукавить придется. Да простит Дусу Щур и предки с родичами, однако, чтобы победить, нужно, сперва понять ворога, а знать — где-то и душой покривить. То трудно, но необходимо.

Шахшиман одним движением рубаху с нее сдернул и всех мыслей разом лишил.

Дуса сжалась, руками наготу прикрывая и стояла ни жива, ни мертва, ожидая чего угодно. Наг же кругом ее обошел, любуясь и на сестру посмотрел свысока:

— Хороша.

— Хороша, — согласилась та, придирчиво оглядев ее. — По мне, немала. Достаточно развита.

— Нет, только в самый сок входит…

Дуса сквозь пол провалиться была готова, до того стыдно было, что ее как плод какой осматривают и судят.

— Мадуса Шиман, — прошептал змей, убирая ее руки от груди, прижал к себе. Дева вскрикнула, забилась в панике и даже силовую магию применила, о которой все дни будто не помнила. Шахшиман засмеялся, шутя парализующую волну остановил, развеял. — Полно, Мадуса, не трону.

И на сестру глянул. Та чуть лицом посветлела, кивнула:

— Что ж, нехудые задатки. В ведуньи прочили?

— Было, — самодовольно улыбнулся наг.

— А коргона лишняя.

— Не помеха. Сдает Рарог, из последнего держится. Ее дар против нее обернем, труда то не составит. Впредь не полезет. До того пусть тешится.

— Пусть. Мадуса Коргона Шахшиман — неплохо звучит. Своей сделаем, а Рарог в том замешана будет.

— Уже.

Наг и нагайна улыбнулись друг другу. Странник вышел, а Шимахана платье, что на руках держала, рабыням кинула:

— Госпожу одеть надобно. Да проворней, нерасторопные! Застыли тут, дармоедки!

Черноволосая дева, что платьем в лицо получила, поспешила приказ выполнить, и глаз не поднимая на Дусу, давай на нее одежу вздевать.

— Как зовут тебя? — тихо, чтобы нагайна не услышала, спросила девушка.

— Она не говорит — язык вырван, — усмехнулась Шимахана. Девочка обмерла: как же то можно?…

— Перечлива была больно, хозяина оскорбить вздумала, — пояснила. У Дусы горло перехватило: что же это творится? — Рабов метить надо, согласна?

— Нет!

Женщина прищурилась недобро:

— Гляжу, шибко въелось в тебя арье. А сестра твоя хлипче была.

— Афина?

— Она. Масурман ее в наложницы свои приглядел, так что, свидитесь еще.

Дуса от ужаса замерла, что сказать не знала и все больше себя куклой чувствовала. Служанки ей уже тесьму на платье завязывали, ворот да рукава широкие поправляли. Шимахана к сундуку подошла, украшения выбрала и возложила на запястья браслеты широкие, рукава ими зажала. А браслеты то хоть и хороши, глаз не отвесть, но весу в них, что в наковальне. Манисто чеканное, что на шею ей легло и того тяжелей. Дуса упасть под грузом забоялась.

Шимахана гребень узорный с каменьями светловолосой служанке кинула, Мадусу на сундук мехом укрытый усадила. Девушка чесать волосы начала — змеи коргоны проснулись и ну шипеть на нее, а одна и вовсе укусила, ожгла руку несчастной. Та отпрянула и выронила гребень. Он упал и камень один потерял. Дуса огорчилась за укус, утешить да залечить ранку деве хотела, но нагайна ту наотмашь по лицу ударила, собой от подруги брата закрыв:

— Так то ты за хозяйскую милость служишь? За пищу и крышу над головой вещи ломаешь?

— Не со зла она, — попыталась вступиться девочка, но Шимахана глянула на нее, как язык обрезала, и служанке на гребень кивнула:

— Поднимай и продолжай! А ты что встала? Другой гребень бери да красу волосам хозяйки наводи. Плохо сработаете, хозяин недоволен будет, — подогнала черноволосую.

Теперь обе волосы Дусе чесали и от шипящих змей уворачивалась. Дева уж кляла подарок Рарог и утихомирить пыталась, а все без толку. Шимахана ладонью повела, ребром ее повернула и те стихли, свернулись в ленту, будто не было их. Из сундука на голову украшение принесла — сетку чешуей, чеканную золотую с длинными спиралью до груди свисающими змейками с глазками изумрудными. Дивно украшение, но тяжело. И к чему столько на себя вздевать, дева понять не могла — лучше бы рез дали. На него она бы все эти сундуки поменяла.

— Вот теперь любому понятно, кто ты, — оглядев ее, с удовлетворением заметила Шимахана. — Идем. Здесь побудешь, — заявила, препроводив всех в соседнюю комнату с прорехой в поле. Рабынь в клетушку за шкурой на стене справа подтолкнула, на засов закрыла, и плавно опустилась в проем.

Дуса тут же с головы чешую сняла, с груди чеканы сдернула и вздохнула облегченно: почитай от пуда лишнего избавилась. К клетушке пробралась, сторожась, чтобы кто не увидел, дверь приоткрыла. В маленькой комнатушке без окон, на меху постеленном на пол рабыни сидели, деву увидели испуганно отпрянули.

— Не ворог я вам, сама полонянка как вы, — зашептала она. — Одной тяжко, да вместе сдюжим авось. Как выбраться ведомо ли вам?

Девы переглянулись. Черненькая головой мотнула, светленькая потупилась.

— Что ж, сама выведаю и путь найду. Со мной ли вы? Много ли еще полоненных?

— Все, почитай, — тихо светленькая сказала, пытливо на Дусу покосившись. — Но ты не полонянка.

— Кажется тебе то. Меня Дуса зовут, я из рода Рана и Ма-Геи, дочь их.

— Кнеженка? — видно это доверия прибавило, потому как лица дев разгладились, взгляды не так дики и насторожены стали. — Меня Свет зовут, я из рода Стригора, а это Избора, дочь Тана и Иренеи, тутошняя.

— Как же попались вы?

— А ты? …

— Выбора не было. Не ушла бы с Шахшиманом, он бы весь род положил. В том я виновна, сама нага в крепище пустила. Он под мужней личиной явился, а мы о том не ведали и Рарог не предупредила.

— Рарог давно с ними. Как Стынь с навьими сошлась так и у Рарог выбора не стало, иначе ей рабой, как нам быть.

— Откуда весть такая?

— Слух идет да ведун наш Маар, о том сразу прознал. Наше-то крепище на щепки волной разбило. Меня да еще пару родичей волной к хребту кинуло. Дале сами шли куда придется и как. Натерпелись. У Храмна сестра в роде Мары за мужа ушла, он нас сюда и вывел… на погибель.

Дуса рядом села, колени обхватив, как и девушки, затосковала.

— Черно здесь… Я сразу смекнула, лучше не перечить. Избора же поперек нагу встала, он на ее глазах отца задавил, а мать Мара убила. Страшен он, сил нет. Бежать не думай — пыталась одна, так ее поймали и при всех разорвали. Черно здесь, говорю. Ни воли, ни чести нет, а закон навий и ползет он по всей землице. Худо, не выбраться нам. Ихние шибко за приплодными глядят. Как на улицу выйдешь, по леву руку дом будет огороженный — там все наложницы от нагов затяжелевшие томятся. Ходят как опоенные — в радость им навьих детей вынашивать. Уж и кормят их и обихаживают. Нас тоже ни сегодня-завтра туда отправят. С нами еще одна была — Найна. Так все убиться хотела, только б змееныша не родить, а как туда ее свели — утицей величавой ходит. Морочат они люд. На дев Мариных погляди…