Переворот - Джон Апдайк

— Проснись, черножопый! — мне в ухо прокричал тарги, и моей первой мыслью, когда я очнулся, было, что это, наверное, русские, которые украли голову короля, ибо только они могли быть настолько антропологически тупоумными в своей любвеобильной изолированной культуре и безбрежных территориях и не знали, что туареги — исконные враги Ванджиджи: они порабощали приречное королевство, когда были сильны, и отступали в пустыню, когда слабели.

Туареги считали нас рабами, а мы их — дьяволами, дьяволами пустыни, которые воют, как харматтан, и закрывают материей рот, потому что у них нет челюстей и их мерзкие, жестокие крики вырываются прямо из дырки в горле. У туарегов, пришедших мне на помощь, были замотаны рот и нос, — видны были лишь светлые волчьи глаза и слышен приглушенный голос.

— Эта черная девка — ничего живчик, а?

— Спокойно, у них у всех сифилис.

Они обменивались этими замечаниями так, будто у меня нет ушей. Один из них был в очках в стальной оправе, и, когда его товарищи увидели, что я проснулся, он обратился ко мне на арабском, принятом в Ираке, и, попав в затруднение со словарем, перешел на сентиментальный французский.

— Поднимайтесь, господин президент! — воскликнул он, справившись с языками. — Вы почти подошли к концу вашего путешествия! Дорога стала легче! Да здравствует Куш! Vive le peuple et la fraternité socialiste et islamique! Écrasez l'infâme capitaliste, monopolisé et trés, trés décadent![50]

Несколько туарегов с бесстрастными незавешенными лицами и синими запястьями и щиколотками мыли Шебе ноги и расчесывали волосы. Хотя моя дорогая девочка слабо улыбнулась мне, веки ее свежеподсурмленных глаз то и дело невольно закрывались.

Это правда: дорога вверх стала легче. Ближе к вершине она была менее крутой, и там, где тропа могла показаться непроходимой, была проложена полоса асфальта, достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать тележка для игроков в гольф, а со стороны пропасти сделано заграждение из выкрашенной в зеленый цвет трубы. Желтые надписи предупреждали: «СЫПЛЮТСЯ КАМНИ» и «ПРОХОД СЕРНОБЫКОВ», другие уведомляли о приближении к ПЕЩЕРЕ ОРАКУЛА, ГОВОРЯЩЕЙ ГОЛОВЕ и по-русски к МАВЗОЛЕЮ ЭДУМУ ЧЕТВЕРТОГО. Мой старый бурый багажный верблюд, которому дали баррель украинского проса (а может быть, небрасского сорго?), чуть не танцуя, шел на своих тощих ногах, неся роскошное маленькое тело Шебы, которой потихоньку кто-то дал несколько орешков колы, и она их жевала, погружаясь в экстаз. Я чувствовал себя как человек, еще не вполне оправившийся после очень глубокого сна: физически я спешил, чувствуя, как от ожидания усиленно бьется сердце, а духовно бродил в тумане, пытаясь найти причину смутного сознания вины от чего-то недоделанного, чего-то грозящего бедой. Дорогу, наспех проложенную по розовым скалам и пропастям, пересекал недавно проложенный фуникулер. Место пересечения, помеченное крестиком, вызвало у меня в памяти что-то неприятное, о чем я все время старался забыть.

— Ты рехнулся, — решительно, убежденно сказал Оскар Икс, точно произнося заученную речь. — Посланец называет таких, как ты, черным человеком с головой белого. Человече, ты чего-то грустишь. Ты зловредный, и ты грустный. Я умываю руки: снимаю с себя ответственность за тебя. И хочу выбросить тебя из головы. Ана ля аарифука[51]. Народ ислама на тысячу процентов против того, что ты затеял. Смешение рас — это преступление против чистоты. Слово Господне недвусмысленно объявляет: лучше пусть черный мужчина спарится с ленивой, вымазанной в дерьме свиньей или с самкой крокодила, чем позволит белой дьяволице завладеть его черным пенисом.

В образах этого приговора Феликс усмотрел наспех сделанную подсечку, издевку. Но не увидел на лице Оскара издевки или сострадания. Ты перестаешь узнавать людей, когда они заходят за завесу веры. Он сказал:

— Ты же знаешь Кэнди. Ты любишь ее.

— Я терплю ее, — сказал Оскар. — Но я никогда не любил ее. Она отпрыск тех, кто нас порабощает, кто плюет на нас, когда пожелает. Эта женщина плюет и на тебя, а у тебя не хватает смекалки вытереть свое проклятое лицо. — Он глотнул овальтина, и на губах у него осталась пена.

Малыш Барри попытался прийти на помощь Феликсу.

— Ее вырастили слишком чистенькой, — сказал он. — Ей надо немного опуститься, но она не хочет вымазаться в настоящей грязи. И вот она в темноте рассказывает себе сказку. Она представляет себе тебя одновременно сутенером и клиентом. Так эти благополучные девчонки из высших слоев общества доставляют себе удовольствие, и ты тут ни при чем. Принимая это на свой счет, ты глубоко ошибаешься. Я не говорю, что белые и черные не могут жить вместе, они вынуждены жить вместе. То, что черные должны держаться своего народа, о чем без конца твердит Элиа Пул, — это же чистый бред. Но в данном случае, имея в виду тебя и маленькую мисс Каннинхэм, я говорю: это будет полнейший бред. Ты не знаешь Америки, а она не знает Африки.

— Возможно, мы знаем друг друга.

— Вы знаете друг друга в темноте, — сказал Барри. — А что вы увидите на свету? Ее мамочка — тряпка для мытья посуды, а ее папочка — деревенщина, который поджарит тебя, если найдет нужную кнопку. Поцелуй ее и простись — ты окажешь этим услугу и ей, и себе. Я не говорю о черных или коричневых, — я просто говорю с тобой. Если бы вы с ней были оба зеленого цвета, я бы все равно сомневался в объединении вас как людей.

— Слепым к цвету быть нельзя, — вставил Репа Шварц. — Такого не существует.

— Вы все говорите с парнем так, будто у него есть выбор, — возмутилась Эсмеральда. — Если у него и был выбор, теперь выбора у него нет. Ему его навязали. Он увяз выше головы и уже не может сказать «нет».

— Садись на самолет в Тимбукту — вот и будет «нет», — сказал Репа.

Феликс чувствовал себя загнанным в угол, затолкнутым туда в деловитой американской манере. Его возмущала их попытка заставить его раскрыться и вмешаться в его судьбу, в планы, которые он выращивал; не мог же он объяснить им, что все те истины, которые они выдвигали, были осторожно учтены в его плане, включены в его хитроумно построенный бюджет, так что в конечном счете все будет сбалансировано. Кэнди, правда, навязалась ему и увлекла его, но мы способны заставить себя выйти за свои пределы лишь чуть-чуть, а в остальном вынуждены вести игру с силами, которые пытаются на нас воздействовать. Феликс в упор посмотрел на Оскара и сказал:

— Я читал Книгу книг, как рекомендовал Посланец. «Женщины — это твои поля, ну и иди в свои поля, если тебе хочется».

Оскар поморгал и ответил цитатой:

— «Не сочетайся браком с язычницами, если они не твоей веры. Верующая рабыня лучше идолопоклонницы, хоть она и может пленить тебя».

— Господь сохрани нас, — произнесла Эсмеральда.

В двери закусочной показалась Кэнди — даже издали, сквозь дым и звон посуды, будущий Эллелу заметил, что она плакала. Новые неприятности с родителями, или с Крейвеном, или с какими-нибудь другими белыми лекторами. Она, стесняясь, подошла к их черному столу, чувствуя, что и тут ее недолюбливают. Тем не менее в честь весны она надела желтый свитер и белую плиссированную юбку. Феликса, словно приливной волной при появлении луны, приподняло со стула.

Разозлившись, Оскар Икс вскочил с места.

— Не желаю я больше заражаться, — объявил он так, чтобы все слышали, — общаясь с клоунами-полукровками и лакеями обреченной расы дьяволов. — А Феликсу повторил, четко выговаривая слова, точно отрепетировав: — Ляанату Аллаху алейка[52].

И ушел, забрав с собой Второй храм и Третий храм, веселые совместные поездки, Братство. Словно волна горячего воздуха ударила в лицо Феликса от его проклятия, — впервые он это почувствовал в детстве, узнав, что у него не было отца. И этой горячей волной был Аллах. Аллах — это суть вещей, невозможность их изменить. Друзья наши все для нас умирают, некоторые еще прежде, чем мы родились.

Давайте на минуту отступим на тонкую почву психоисторической гипотезы. У нашего молодого героя (не такого уж молодого в глазах его шумных советников: к 1958 году он подходил к двадцати шести годам) была жажда абсорбции, которая побуждала принимать то, что должно было бы его отталкивать: он увез из Соединенных Штатов не только испуганную Кэнди Каннинхэм в голубом льняном костюме, но и Народ ислама, воспринятый им как некий вариант бежевого идеализма, состоящего из смешения суровости, ксенофобии, порядочности и изоляционизма. Подобно тому как иммигранты, поселившиеся в Новом Свете, сохраняют в местах своих этнических поселений народные танцы и кухонные рецепты, которые уже давно отошли в прошлое на родине, Эллелу придерживался иссохшего стилизованного варианта веры, от которой отошел в середине шестидесятых Оскар Икс, когда скандалы, связанные с сексуальным блудом Посланца (от него забеременели не одна, а две секретарши!), привели к кровавому исходу — на 166-й улице Западной стороны Нью-Йорка был убит его шеф-министр раскольник Малкольм. Так что Народ ислама был просто еще одной преступной шайкой. Разочаровавшийся Оскар поступил стажером в чикагскую полицию и с ненаигранным энтузиазмом помогал топить длинноволосых демонстрантов во время съезда демократов в 1968 году, а в это время его отринутый брат разжигал революцию, которая сбросила Эдуму IV и принесла в Нуар, переименованный в Куш, исламский социализм.