Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Лебедева Ива

Вот только для этого с ними надо сперва побеседовать.

Что не совсем просто — на голове прежний мешок. С прорезью для носа, но говорить, даже кричать, из него несподручно. Придется ждать остановку.

Ожидание было мучительным скорее психологически — разбойники подложили мне под голову какую-то сумку, похоже даже ту, что я снарядила доктору. Накинули сверху грязную рогожу, небесполезную в прохладную ночь.

Наконец тройка остановилась. Перед этим особо потряслась, и я поняла, что мы свернули с большака.

— Жива, сударыня?

Я не стала отвечать и не ошиблась с последующим действием — с головы стащили мешок, удостовериться.

Судя по звездам и прохладе, ночь подходила к концу. Удалось если не разглядеть похитителей, то сосчитать — трое. Разумно: двое украли, третий был у коней.

Я продышалась, прочистила горло. От первого контакта будет зависеть многое.

— Жива. Коли меня сударыней величаете, обращаетесь как с сударыней.

— Что угодно, сударыня? — спросил ближайший разбойник с насмешливым уважением.

— Ноги по траве поразмять. Сами знать должны и не бояться: барыни по полям не бегают.

— Ножки размять — дело важное. Только знаем мы, что барыня вы необычная, мало ли что. Так что не обессудьте.

Обычная барыня после этого закричала бы что-то вроде «не прикасайтесь ко мне, хамские отродья!». Но в моем положении это значило бы плакать по волосам. И я безмолвно позволила надеть на себя настоящий ошейник, да еще с добротной цепью, длинной и позвякивающей. Зато развязали затекшие руки.

— Прогуляйтесь, барыня. Мы зырить не будем, но и вы не шуткуйте.

На секунду, видно от радости, что руки свободны, мне захотелось гавкнуть в знак согласия. Нет, ни шутковать не буду, ни шутить.

Конечно же, я сразу проверила сбрую. Без иллюзий — технология явно отработана, и кожу с медной прокладкой, и цепь ножом не срежешь. Так что пока без технических попыток. Разминаем ножки у кустов и думаем, глядя на блеклые звезды.

Барыня я необычная — похитители знают. Еще бы, недаром лжеслужака выдал подробный рассказ об эфирном наркозе. Что бы мне сделать с репутацией «необычной барыни»? Вообще-то, как супруга следователя я могла бы их просветить не хуже, чем любого другого контрагента, медика или фабриканта. Хоть стать атаманшей неуловимой шайки, что не берется за дело меньше чем на миллион.

Легкий, но все же ощутимый рывок. Что-то размечталась на свежем воздухе. Пока что надо узнать, чего они хотят от «атаманши».

Двое лиходеев — Данила и Гараська — вполголоса что-то обсуждали, отдалившись от повозки. Донеслось неразборчивое: «Так и они тугаменты сулят, да надежные, а золото завсегда бумажек получше… первый уговор важнее… второй посул больше».

Они что, не определились с заказчиком? Не стоит им мешать. А вот почему не побеседовать с третьим, похоже не допущенным к серьезному разговору?

— Слышь меня, добрый молодец? — молвила я свистящим шепотом.

— Ась? — чуть испуганно произнес разбойник — по фигуре и голосу парнишка не старше Алексейки.

— Добрый молодец, хочешь миллион? — произнесла я столь же маняще-свистяще.

— Чаво? — переспросил парень. Я поняла, что переборщила: эта шестерка за всю свою недолгую несчастную жизнь ни разу не слышала такое число.

— Золотом десять тысяч рублей. И паспорт. И подорожную — уехать, куда хочешь.

— Как же ты это дашь, ты же на привязи? — удивленно и не совсем тихо ответил парень. — Это ж мы тебя украли.

Да, понимаю, почему этого юношу не допустили к стратегическому планированию. Только упрощенные прямые приказы.

— Вы меня украли, а я тебя — покупаю! — произнесла я страстно-ожесточенным шепотом. — Тебя и тройку. Трогай, гони, до заката будешь богач…ом!

Никогда не представляла ощущение собачек на поводковом выгуле. Жизнь полна новых опытов.

Данила накрутил веревку на руку, подошел, спросил:

— Чего те сулила?

— Мильён, десять тысяч, паспорт, подорожную. Меня самого с тройкой купить хотела, — затараторил парень. Без страха, искренне, как послушные дети отвечают на вопросы взрослых.

— Ясно, — вздохнул Данила. — Вот что, сударыня, еще слово от вас — мешок на голову и рот заткну. Уж не обессудьте.

— Скажи, атаман, что вам за меня обещали? — с невинной улыбкой спросила я, постаравшись посмотреть одновременно и на Данилу, и на Гараську.

Данила вздохнул, достал мешок и неторопливо натянул на меня.

— Это на первый раз. Еще слово — кляп.

Не прошло и минуты, как экипаж тронулся.

М-да, серьезные ребята. Как же быть? С кем же договариваться?

Глава 47

Меня еще немного потрясло, а потом поехали ровнее и быстрее — опять большая дорога. Несмотря на дискомфорт, я задремала. Сквозь сон доносились обрывки неоконченной дискуссии.

«Мутный ховрей… Думал, к нему вондырить, да и делу конец — ан нет…. Вондырить, покантать ховрейству, опять вондырить, куда скажет, да караулить… За караул — сары юхтить надо… ох, неладно… надо вондырить — потом шайтанам пропулать».

Слова незнакомые, зато грамматика понятная. Что-то вроде «глокой куздры». Самое же неприятное — бокрячить, в данном случае вондырить и кантать, предполагалось меня. Разбойнички оказались сообразительны: сперва говорили обо мне на понятном языке, но после моей попытки к бегству, через подкуп, перешли на жаргон. Не очень-то им самим понятный — говорили с паузами, вспоминали нужные лексемы. Но мне они были понятны еще меньше.

Что-то запомнила, и грамматика в помощь. «Мутный ховрей» — видимо, заказчик, причем заказ на непривычных условиях — не просто «вондырить», а «вондырить, покантать», потом «вондырить, куда скажет». И неведомые шайтаны, каким теперь решили меня перепродать, совсем не радуют.

Словарь, если вспомнить, немножко знаком — торговцы так говорят. Слышала на ярмарке: «кантай шабар» — и продавец, озираясь по сторонам, развязал мешок, показал покупателю какой-то, похоже, запрещенный товар. Мне тогда пояснили, что безакцизную соль. Значит, меня хотят кому-то показать. «Вондырить» — надеюсь, не резать… Может, возить? И кто «ховрей»-заказчик? И что значит «ховрейство»?

Так вот я и дремала, ненатужно пытаясь разгадать лингвистические загадки. Благо я хоть за Лизу пока не беспокоилась. Девочка осталась с моими людьми, ее первым делом отвезут к родной Павловне. И Михаил Первый обещал позаботиться о ребенке. Пока я не найду способ вернуться, с Лизой ничего не случится. Я на это очень надеюсь.

С этими мыслями и заснула, так крепко, что даже сумка с укутанной склянкой с эфиром показалась подушкой. Проснулась, когда край мешка нагрелся от солнечного луча.

Блин, я же в этой дерюге ужарюсь.

Этого не произошло. Повозка остановилась.

— Покантать шабар надо, — сказал Данила.

Вы бы сказали, сколько «шабар» стоит, я бы сама заплатила!

После чего мешок с моей головы стянули. В лицо брызнуло солнце, но не успела я что-то рассмотреть, как слепящая яркость сменилась обычной слепотой: мне не просто надели повязку на глаза, но забинтовали их в несколько слоев, будто ожидалась вспышка сверхновой звезды.

Неподалеку заржал конь. Именно что неподалеку, а не вблизи. Значит, тот самый таинственный ховрей решил на меня взглянуть, а так как кот в мешке его не устраивал, велел показать товар лицом. Но с дистанцией, чтобы я не услышала его голос, тем паче не успела разглядеть.

Смотрины продолжались минут десять. Обсуждение тоже. Донеслась реплика Данилы: «Сторожить денег стоит, барин». Вот что значит «ховрей». Одно обидно: сам ховрей тон повышать не стал, и я его голос не услышала.

Видимо, злодеи получили ожидаемую доплату, и мы продолжили путь. Похитители общались вполголоса, и я радовалась, что им не пришло в голову заткнуть мне уши. Из разговора поняла, что каждый ховрей — кульмас, потому его окульпашить не грех.

Ну ладно, кульмас так кульмас, пусть его окульпашат, или, по созвучию, облапошат. Что меня-то ждет?