Академия Клементины (СИ) - Юлия Цезарь

— Винс? — охрипшим голосом произнесла его имя Ева. И что ему понадобилось в такую рань у нее? Ещё и с едой припёрся. Хотя она потеряла счёт времени с того самого вечера, когда убежала от Йеона.

Стоило ее мыслям вернуться в тот момент, как ком опять образовался в горле. Но слезы уже все были выплаканы, она сделала вид, что поперхнулась, и прокашлялась, одновременно заглядывая в зеркало. Отражение ее напугало. Такой она была только после Винса. Нет, тогда было хуже.

В комнате царил бардак не лучше, чем ее внешний вид. Пакеты с покупками так и не разобраны, лишь из некоторых были вывалены вещи прямо на пол. Постель, из которой она вылезла, была вся мятая, будто в ней ворочались из-за кошмаров, но все ещё горячая. На столе разбросаны бумажные салфетки, которыми она втирала слезы, не желавшие останавливаться.

Раз уж Винс пришел, выгонять его все равно не было сил. Смахнув использованные салфетки прямо на пол, Ева освободила поверхность, чтобы он поставил еду, а сама забралась в кресло вместе с ногами и обняла колени.

— Ты зачем пришел? — все также хрипло спросила она. За окном было пасмурно, поэтому определить, который сейчас час, не получалось, но спросить было стыдно.

— Ну… судя по всему, привести комнату в порядок, — цокнул языком Винсент. Он не смущал её тем, что обращал внимание на внешний вид, но скомканные салфетки дали ему понять, что она действительно плакала. — В чем дело? — прямо спросил он, поставив тарелку на стол и… Начиная убираться. Он действительно начал убирать комнату. Потому что только после этого нужно было приводить в себя Еву. Да и бардак его самого раздражал. — Ты из-за Генриха так расстроилась или другие причины?

Не было смысла врать ему — уж Винсент знал Еву вдоль и поперёк. И он внимательно слушал её, когда поднимал салфетки и выбрасывал в ведро. С ними покончил быстро, пока Ева отходила от шока, после чего подошел к кровати и стал её заправлять. Да с такой педантичностью, что у неподготовленного человека аж зубы могло начать сводить.

— Ты взгляни на себя, — с укором сказал он. — Неужели в твоей жизни могло случиться что-то более страшное, чем случилось то, что было у нас?

Потому что нет! Не было такого! В их жизни больше не будет ничего страшнее! И пусть он ткнул пальцем в их общую рану, она напомнит ей, что всё остальное — лишь мелкие ссадины.

С кроватью он закончил быстро, но успел заметить, что на кресле тоже были вещи. Потому он впервые взглянул на Еву, подошёл к креслу и поднял её за руку.

— Вставай давай, мешаешь! Иди есть.

— Приходит как к себе, с кресла сгоняет, кровать заправляет, — ворчала она, пока шла к столу, но, взяв тарелку, села вместе с ней на кровать. Вот так по-детски, как маленькая недовольная девочка. Недовольная тем, что пришел злой папочка и заправил ее кровать без спроса!

Отвечать на его вопрос она не спешила. Но он прав, что хуже быть не могло, и то, что Йеон разбил ей сердце — такая мелочь! Просто все события случились с ней друг за другом, расшатали ее спокойствие, а последнее ее добило. Ей нужно было выплакаться, побыть немного наедине с собой, чтобы вернуться. В этот раз собрать себя по кусочкам у Евы получилось быстро.

— Дело не в Генри, — со вздохом рассказала она. — Я просто поняла, какой дурой была. Вот и жалела себя день… Два?

Вот она и призналась, что даже за временем уследить не могла. Отставив тарелку, упала на подушку и прикрыла лицо руками. Ей было тяжело говорить все это Винсенту, но с кем ещё она могла поделиться? Роднее и ближе у нее никого не было. И лишь ее глупость разделила их.

— Ты знаешь? У меня никого не было после тебя. Профессор Ридмус, — на этом имени ее голос снова надломился, но она тут же вернула ему твердость, — стал первым, кого я попыталась впустить в сердце, но… Все равно ничего бы не вышло. Когда я уже поумнею? Боги, как же я хочу вернуть тот день три года назад и сделать все по-другому…

По виску скатилась слеза. Казалось, браться им уже неоткуда. Но всегда корнем всех ее переживаний был тот день. Прошло три года, но боль ничуть не утихла. Уже ничего не исправить, но как же хотелось! Однако она упорно отталкивала Винса до сегодняшнего дня. Если она снова причинит ему боль, она себя никогда не простит. Хотя она и так не может себя простить.

— Прекрати, Ева.

Её слезы для Винса были больнее, чем все удары мечом в самое сердце. Он замер, когда она призналась, что была одинока все эти три года, и этот Ридмус… Винсент хотел было сжать зубы со злости, но просто не успел. Он уложил собранные вещи с кресла в шкаф и подошёл к кровати, смотря на Еву сверху вниз.

— Ты сама себя слышишь? Пыталась впустить в сердце? Кого? Я уже не говорю о том, что это вампир. Это взрослый мужчина, который на тебя внимания обращает ровно столько же, сколько на любого своего ученика. То, что вы общались больше из-за того, что ты ему всю плешь проела, — ничего не значит. Ты просто разделась на улице и стояла голой, отыскав понравившегося тебе человека, который знать тебя не знает. И ждешь, когда он тебя обнимет. Вот о чем ты говоришь.

Это больно, это жестоко, но, черт возьми, хоть кто-нибудь мог ей за целый год об этом сказать? Кажется, у Генриха не было на это яиц. А раз стена, не дающая им говорить, отодвинулась в сторону, наконец-то Винс мог сказать об этом. Ну, и нельзя отменять того факта, что в нём еще и говорила ревность к этому мужчине.

Но всё же Винсент переборщил. Он сел на край кровати и, вздохнув, заговорил уже мягче, кладя ладонь на щеку Евы и смахивая большим пальцем её слезы.

— Былого не воротишь, Ева. Закрой уже эту страницу прошлого и двигайся дальше. — Легко сказать, когда он сам давит на рану. Ну а что еще ему приходилось делать? Как её вернуть в строй?

— Я знаю. Теперь знаю, — ответила она на слова о Йеоне. Ему до нее не было дела, все остальное она придумала себе сама. Глупые попытки привлечь его внимание были такими детскими. Разве можно было так заинтересовать взрослого мужчину? Теперь Ева это понимала. Ему