Там, за Вороножскими лесами - Татьяна Владимировна Луковская

– Зря Евдокии Тимофевны наряды извели, – вздохнул Первуша.

– Не зря, все не зря, – повеселел Олексич.

Отряд, продравшись сквозь сухие камыши, выехал к реке.

Глава II. Весна в степи

1

В сопровождение Демьяну побратим выделил десяток воев черниговцев. Степняки слишком бы бросались в глаза. Придумали незатейливую легенду: мол, едем от князя Романа67 в Курск к баскаку с поручением; в дороге половину ратных скрутила непонятная хворь, от того в град не идем, у Сейма пережидаем. Но все равно чужаков томила тревога, и они явно обрадовались появлению малой дружины Олексича. Всем хотелось побыстрее убраться из неласковой Курской земли.

Отряд всю ночь пробирался на ощупь к верховьям Псела. Демьян и в темноте легко угадывал дорогу. Ему был знаком каждый овраг, холм, перелесок. Да, что там, каждый камень придорожный, и тот приятелем кланялся из ночного мрака. Удлинившимися днями солнышко старательно съедало все новые и новые пригоршни снега. Поэтому лошадки то проваливались копытами в рыхлые сугробы, а то резво бежали по уже просохшей степной земле. Ночной воздух пах весенней свежестью. Утром набежал густой туман, заполнив тяжелой молочной пеленой щели оврагов и низины, но и в тумане ольговцы твердо вели на юг. Отряд делал лишь небольшие остановки, чтобы дать отдых животным.

К полудню в густой балке сделали привал, чтобы перекусить и немного подремать.

– До Псела далеко? – спросил Ерема у Первуши.

– Да, рукой уж подать. А куда мы едем?

И только тут до Демьяна дошло, что он, озабоченный княжеской милостью и поиском денег на выкуп, даже не спросил, куда они направляются и сколько дней им быть в дороге. «То же мне, бывалый муж, колода я дубовая», – ругал он себя.

– Вдоль Псела к Днепру выйдем, там переправимся. В низовьях весна бушует, снега в помине нет. Там на молодой травке и кочуют. Курень68 их стоит. Эй, боярин, за переправу тебе платить. Найдется-то чем?

– Не твоя забота.

Ерема не был ровней Демьяну, но упорно держался с молодым боярином с легкой насмешкой и безо всякого почтения. Олексич это чувствовал, однако поставить здоровяка на место пока не мог, слишком многое в пути будет зависеть от этого наглого и одновременно добродушного на вид человека.

– Беспокоюсь. Пока нищенствовал у вас, многого на паперти наслушался. Например, как добро твое люди добрые растащили. В разлив днепровские перевозчики втридорога дерут.

– Сказал же, не твоя забота, – разговор был неприятен Демьяну.

– Не моя, так не моя, – легко уступил Ерема, и тут же снова стал давить. – Вот дружину свою пожалел, не стал с собой тянуть, а нам из-за вас страдать.

– С чего бы?

– Мы из-за тебя, боярин, и так уж про дом забыли, а хозяин, небось, велит вас и назад провожать. А у меня в Каневе жена, детки. Вот и выходит, тебе дружины своей жаль, а нас нет.

– Об вас пусть княжич ваш поганый69 печется, – вступился за Демьяна его десятник. – То не наша печаль.

– Так я к тому и веду, может вы и переправляться за наш счет надеетесь.

– Заплачу я за переправу, будет об том, – отрезал Демьян, всем видом показывая, что не намерен продолжать разговор.

Больше всего Олексича раздражало, что Дружок, до этого не подпускавший к себе никого, кроме молодого хозяина, вдруг милостиво стал позволять Ереме чесать себя за ухом. Какая-то детская ревность жгла Демьяна.

В коротком привальном сне ему приснилась Агафья. Она стояла на костровой башне и смотрела лучистыми зелеными глазами на степь. Беленький платочек спал на затылок, ветер трепал русые волосы, выбивая из косы пряди. Даже во сне тоска сжимала тугим обручем.

– Демьян Олексич, пора, – его осторожно дергал за рукав Вьюн.

– Да, пора, – Демьян поспешно вскочил на ноги.

Залитая слепящим солнцем степь звала к окаему. За Пселом начиналась чужая земля.

2

Пешими, ведя под уздцы лошадей, вои стали переходить по вздувшемуся почерневшему льду Псела. Река ворочалась за наскучившей ей броней, угрожая вырваться на свободу.

– Ая-яй! – завопил безусый отрок из ратных Еремы, когда от копыта его лошади по льду побежали тонкие трещины.

– Не бойся, здесь брод, – усмехнулся Первуша, – далеко не провалишься.

– Сапоги мыть не хочу, – как можно беспечней ответил вой.

– Это водяной шуткует, с той стороны по льду стучит, – не преминул вставить Проня, привычно отъехав на недоступное для подзатыльников десятника расстояние.

– Успели проскочить, спасибо заступнику Николаю Чудотворцу, – осенил себя крестом Ерема, – если б в обход поехали, так не один бы день потеряли.

Дорога оказалась мирной. Псел, петляя, пологим берегом вел путников к Днепру. На седьмой день отряд вышел к могучей реке. Она широким, вольным потоком уже разлилась, затопив левый берег. И вода лишь прибывала. Демьян задохнулся от величия полноводного Днепра. До этого родной Сейм в разливе казался ему огромной рекой. Как много он не видел еще в божьем мире.

Ни перевозчиков, ни вообще каких-либо людей на этом берегу не оказалось.

– Где ж твой перевоз? – обратился к Ереме Первуша.

– Там, – указал он на правый берег. – Парома сейчас нет, но на лодьях могут перевезти. Подождать нужно, может заметят.

– И долго ждать?

– Как придется. Я что ли в Вороножских лесах до разлива досиделся?

Ждать Демьяну не хотелось. «Эх, Горшени со мной нет. Он бы сейчас, что-нибудь придумал».

– А руками им с этого берега помахать нельзя? – неловко вклинился в разговор Вьюн.

– Хоть об машись, далеко, – Ерема стал развьючивать лошадь, показывая, что застряли они здесь надолго.

«Думай, Демьянка, думай!»

– Костры повыше нужно разжечь. Может увидят, подплывут.

– Подумаешь, костер. Мало ли здесь костров разводят? – отмахнулся Ерема. – Кто к тебе приплывет?

– Два больших костра разведем, рубите ветки, – не обращая внимания на здоровяка, приказал своим Демьян и первым зашагал к поросшему осинками логу.

– Нечем больше заняться, так жгите, а мы станем кашу варить.

Черниговцы сгрудились вкруг своего костра, злорадно поглядывая, как ольговцы старательно укладывают высокие поленницы из сухостоя. Безусый вой, сдружившийся дорогой с балаболом Проней, привстал, чтобы помочь.

– Путша, ты куда это? – одернул его Ерема.

– Я подсоблю, – смущенно покраснел отрок.

– Сиди! Пусть дурни сами убиваются.

Между сучьев и веток ольговцы напихали прошлогодний бурьян и камыш. Столбы получились в два раза выше человеческого роста. Вои подожгли их снизу, пламя лениво принялось лизать пятки гигантов.

Сделав дело, вспотевшие и обессиленные ратные Демьяна повалились на ковер молодой травы. Олексич, утирая мокрый лоб, вглядывался