Сент-Экзюпери - Марсель Мижо

Мне было девятнадцать лет, я страшно сочувствовала ей, переживала вместе с ней... С ней была все время истерика, то и дело она хотела покончить самоубийством... Наш общий друг дал нам ключи от своего домика в Ангьене, на озере под Парижем, и сказал, что ей лучше уехать, успокоиться. И я, значит, в качестве такой няньки поехала с ней в Ангьен. Три дня и три ночи я то и дело бегала вытаскивать ее из озера, ночью она не давала мне спать своими отчаянными истериками, и я все боялась, что она либо вскроет себе вены, либо отравится...

На третий день прибыла телеграмма – Консуэло начала танцевать.

«Что такое? В чем дело?»

«Он приезжает!»

«Кто „он“?»

«Тот самый, кого я люблю».

«Как! Ведь его расстреляли на твоих глазах?!»

«Понимаешь, я не хотела любить этого человека, я думала – он меня покинул, изменил... И вот я придумала, что он умер!»

Я возмутилась невероятно. Ведь мне было девятнадцать лет! Так возмутилась, что перестала с ней встречаться. Подумать только, трое суток я с ней возилась, как с малым дитятком... так переживала... и так меня обмануть!..

Прошло некоторое время – и он действительно приехал. Помню, там было что-то со свадьбой... То ли его родные возражали (ведь у него такая католическая семья из обедневшей провансальской аристократии), то ли еще что-то... может быть, припасли ему кого-то... какую-то благородную девицу... Она все же была вдова... она была... Знаете, они не любят этого... Они, конечно, не хотели ни за что этого брака. А он относился с большим уважением к своим родным, в особенности к матери. Наверное, на этой почве (ведь мать его, кажется, как раз в это время приезжала в Буэнос-Айрес), а может, и на какой-то другой, я сейчас не помню, между ними и произошла размолвка в Аргентине.

Но тут все произошло очень скоро. Помню только, мы с ней помирились, и я у нее была. В это время пришел Сент-Экзюпери – такой большой, неуклюжий в этой обстановке... он как-то заполнил всю квартиру. При этом она мне говорила, что, он замечательный красавец. А я нашла его совсем некрасивым, вырубленным топором... и очень широко расставленные глаза... длинные-длинные... Но очень подвижные черты, и такая обаятельная, застенчивая, какая-то детская улыбка...

После этого я ее несколько месяцев не видела. Потом я снималась на юге Франции – и мы с ними встретились. Они жили, не помню сейчас точно где, но не у родителей. Такая была чистенькая комната, очень модерн... Дом я не помню, помню только комнату, где мы правили корректуру вот этого... «Ночного полета»... все вместе... Комната была с выбеленными стенами, и очень веселый чинш на окнах. Удобные большие кресла...

Всю ночь мы работали... Ему надо было во что бы то ни стало сдать корректуру «Ночного полета». Мы где-то пообедали, потом ужинали – и никуда уже нельзя было пойти, он засадил нас за работу. Помню еще, он водил машину как бешеный, прямо страшно было... как самолет...

Она мне рассказывала про свою свадьбу... очень смешную. Она как-то не принимала всерьез эту свадьбу... испанский костюм, в который нарядилась... часовенку... У родных его там была своя часовенка. Очень все было торжественно. Все принимали это очень всерьез, и она потешалась над ними. Она так смешно рассказывала, пела даже исполнявшиеся при этом псалмы, чтобы показать мне, как все происходило и как она строила из себя такую приличную девочку... благовоспитанную... В общем они сбежали оттуда.

В Париже я их уже не встречала. Хотя, помнится, еще раз я ее видела. Это я помню как-то смутно. Не то она мне рассказывала, не то я была у нее, когда он пропал в Ливийской пустыне... Нет, наверно, была у нее. Помнится, она все слушала радио и то и дело повторяла:

«Не хочу вторично остаться вдовой! Э, нет, не хочу!..»

Это у нее был основной лейтмотив... Основной!

Потом я ее потеряла из виду. Они, кажется, куда-то уехали. Да и вообще в Париже сходишься, расходишься с людьми... Попадаешь в другую компанию. Это все разные миры.

Я их еще видела в разгар их любви. В полном согласии, веселыми, счастливыми. Мне казалось, что Консуэло внесла в его жизнь какую-то поэзию, фантазию, легкость... и очень много ему этим дала. У нее была масса того, что французы называют «персоналите», а у нас своеобычностью. Но в большой дозе она была утомительна. Я знаю, во всяком случае, что после двух-трех дней, проведенных в ее обществе, мне необходимо было переменить атмосферу. Я больше не могла: мне, знаете, где-то уже нужно было найти землю и воздух... и чтобы деревья стояли на месте, а не вниз головой... Понимаете, с ней все было вверх тормашками! Она, например, никогда не рассказывала что-нибудь просто. Все всегда было невероятно запутано... Факты перемежались с необузданнейшей фантазией... даже самые интимные... и притом сумасшедшие вещи!.. Она, наверно, не могла и мыслить иначе. У Сент-Экзюпери, должно быть, тоже возникала необходимость где-то отдохнуть спокойно, съесть яичницу с луком и поговорить о самых обыкновенных вещах...»

Из этого рассказа, не вызывающего сомнения в своей достоверности, возникает образ взбалмошной, эксцентричной женщины, немного мифоманки, но обаятельнейшего, грациозного существа, полного поэзии. Не удивительно, что Консуэло могла привлечь к себе внимание и вызвать глубокие чувства в душе такого человека, как Сент-Экзюпери.

С другой стороны, рассказ этот освещает и один побочный вопрос. Действительно, для людей, хорошо знающих Париж, могло показаться странным, что Сент-Экзюпери, как это указывается во всех его биографиях, избрал местом жительства одну из улиц, пользующихся, как говорят, «дурной репутацией». Если же, как вытекает из рассказа К. А. Куприной, это была квартирка Гомеца Карилльо, то все объясняется очень просто.

Гомец Карилльо был журналистом, и, как для журналиста, для него представляло несомненный интерес находиться поблизости от редакций больших газет. Между тем иностранцам, живущим в Париже, если они не обладаю? большими средствами, очень трудно найти подходящую квартиру в центре города, на «хорошей» улице. За такую квартиру в старом доме с регламентированной квартирной платой надо обычно заплатить большие «отступные». Поэтому нет ничего удивительного, что иностранцы, которые в силу своей профессии заинтересованы в том, чтобы жить в центре города, часто селятся на улицах с «дурной репутацией». Домовладельцы на таких улицах менее притязательны и разборчивы и не требуют «отступных». В противном случае иностранцу остается на выбор либо жить в меблирашках, либо в гостинице. Для семейного человека, естественно, это не выход. Есть, правда, и третий выход: снять большие апартаменты, сдающиеся без «отступных», но с очень высокой квартирной платой. Однако этот выход иностранцу не всегда доступен, даже если его доходы ему это позволяют. Домовладельцы, как правило, люди осторожные, и если об иностранце не известно, что он обладает большим состоянием, ему, как пришлому элементу, такую квартиру не сдадут.