Вольные стрелки - Михаил Нестеров

Разлогов поднял голову в тот момент, когда рядом, как из-под земли, вырос стильный Крист. Спецназовец направил ствол «абакана» на Вейсберга и добил его короткой очередью.

– Не вставайте, товарищ генерал, – «проявил заботу» Крист. – Здесь сейчас будет еще жарче.

И он кинулся к очередной цели – Бажаеву.

Глумов тем временем уводил пятерку бойцов к берегу, где свои посты заняли пять или шесть чеченских боевиков. Трое бросились в воду. Сергей, припав на колено, форсированными очередями достал одного. Сменив магазин, более или менее точно определил, в каком месте реки появится над водой голова другого. Снова форсированная очередь, и боевик пошел ко дну.

Третий все же добрался до берега. Но он настолько обессилел, что привлек к себе внимание громким стоном. По нему отработали сразу два «абакана».

Этот редкий частокол группа Глумова преодолела без труда.

Глава 38. Откровение

Цыплаков почти с ужасом смотрел в глаза человеку, контролером которого он являлся. Это он подтверждал информацию, которую Моль сливала Разлогову, а не наоборот. По сути дела, он все это время искал самого себя, но выполнял функции второго номера...

– А ведь я мог догадаться... – чуть слышно прошептал он. Ему не потребовалось никаких разъяснений. Он словно читал с листа. Когда они в кабинете секретаря жилкомиссии арестовывали Глумова, Ипатьева не знала о связи того с Мирковичем, как и не знала, что тот в это время находится в смежной с кабинетом комнате, иначе бы предупредила его. Она сделала себе алиби: легла с Костей в постель и не вылезала из нее. Ловко. И она же сегодня вывела из игры Джумагулова, сказав, что видела Игоря, снимавшего лимузин Харламова. А Цыплаков помог ей вспомнить не только дату, но и точное время. Цыплакова, своего контролера, вычислила без труда, он был ходячей рекламой.

Цыплакову необходимо было выиграть время, и он нашел хороший предлог для этого. Им стал Костя. Он только что пришел в себя, и Цыплаков приветствовал его как ни в чем не бывало.

– Привет! Я хочу рассказать про убийство Мирковича. Теперь я это представляю так четко, как будто сам стрелял в него...

И тут Цыплаков понял, что сейчас выступает не как обвинитель, а как адвокат Светланы Ипатьевой.

– Миркович не открыл бы дверь Сергею Глумову: он был осторожным человеком. Скорее всего Глумов назначил встречу в каком-нибудь уединенном месте, а в качестве альтернативы предложил переговорить у Мирковича дома. И последний клюнул на эту приманку. И даже отослал жену из дома, чтобы приватной беседе никто не помешал. Он считал свой дом своей крепостью. Но что такое крепость для спецназовца? Глумов легко взял ее.

Шелковая Моль вышла вперед, встала рядом с Костей и, приготовившись дослушать рассказ Цыплакова, закурила. Огонек от сигареты отразился в ее глазах. Цыплаков словно смотрел не на живого человека, а на фотографию с красными глазами от вспышки.

– Миркович открыл дверь Глумову и посмотрел ему через плечо: нет ли кого за спиной. Глумов, собираясь на встречу с секретарем, прихватил с собой двух человек – братьев Гекко. Они без труда смяли сопротивление хозяина квартиры. А скорее всего, Миркович и не сопротивлялся. Страх парализовал его. Он выполнил странноватую команду: «Руки вниз! Заведи их под сиденье стула». Один из братьев опустился на колени и защелкнул «браслеты» на руках Мирковича. Он был надежно связан и не мог даже встать, не подняв за собой стул. Другой Гекко несколько раз сильно ударил его по почкам, заклеил его рот скотчем. Миркович кричал внутрь себя. А когда у него пошла носом кровь, он стал задыхаться. Но не Глумов и не братья Гекко нажали на спусковой крючок. Убийца появился в квартире Мирковича в последнюю очередь, на ходу надевая медицинские перчатки, нервно, но тем не менее эффектно щелкнув уплотнительными резинками. Не спуская глаз с жертвы, принял от Сергея Глумова пистолет. Не моргнул, даже когда передернул затвор. И только самый наблюдательный мог заметить, как мышцы глотки убийцы сократились... Убийца вселил в Мирковича больший страх, нежели эти трое сильных мужчин, привыкших убивать, – хотя как можно еще больше напугать человека, голова которого уже лежала на плахе, а «воротничок рубашки для удобства расстегнут»? Миркович запрокинулся было на стуле, в надежде упасть вместе с ним на пол, наделать шума, взбудоражить соседей, но его попытку легко пресек Гекко: он просто поставил на пути Мирковича ногу. Он и его старший брат одним расчетливым движением придвинули стул с Мирковичем вплотную к столу и быстро отошли. Вооруженный бесшумным «макаровым» человек сделал шаг вперед и поднял руку для выстрела. Он смотрел на висок Мирковича, пока что тронутый только сединой, но видел безобразное выходное отверстие от пули с другой стороны... Три пары глаз подбадривали его на американский манер: «Давай, детка, давай». Глумов и братья Гекко не спускали с него глаз. Он отдался им, чувствуя непреодолимый позыв внизу живота. Палец скользнул со спусковой скобы на крючок и плавно выбрал свободный ход. Короткая, неуловимая пауза, и...

– И я дожала его.

Бойцы Глумова, зачистив этот городок, организованно и на глазах музыкантов, лазер-джеев и нескольких гостей, застывших на своих местах, отошли к центральному зданию. К этому времени лазерная панорама сверхнового небоскреба рухнула, один лишь световой луч подрагивал на уровне цокольного этажа. Двое бойцов остались на подстраховке, остальные по одному исчезли в подъезде. Вслед за ними свои места покинула последняя пара. Когда она присоединилась к товарищам в подвале, в тоннель уже спустилось несколько человек. Замыкал группу Крист. Он хлопнул по плечу командира: «Давай» – и, прежде чем последовать за ним, окинул взглядом это помещение, в которое через окна-бойницы проникал свет с площади.

Лазер-джей переглянулся со своим музыкальным коллегой и спросил:

– Кто писал концовку сценария?..

Востриков и Бобышев встречали спецназовцев все теми же тревожными взглядами. «Что дальше?» – спрашивали они. Ответ, который поразил их, дал командир группы. По его приказу с них были сняты наручники.

– Забирайте свою подопечную, и... – Глумов присвистнул, – гуд-бай.

Дальше он обращался только к Вострикову:

– Не навреди своему шефу. И не говори ни с кем, кроме него. Харламов не станет заявлять о похищении задним числом.

– Это почему?

– Ну, это же просто, – ответил Сергей. – Иначе и его обвинят в теракте. Если бы он вовремя заявил о похищении своей жены, спецслужбы пресекли бы теракт. Не пошел бы на поводу у террористов – сорвал бы торги по продаже военного городка...

– Это была авантюра, – заметил Востриков.

– Но она сработала.

Ступив на подъемник, он признался самому себе, что знал планы и похуже, но они в свое время тоже сработали.

Сергей Харламов опустил трубку спецтелефона на рычаг. Он вдруг начал понимать, что за похищением его жены стоят не деньги – слишком большой риск брать в заложницы жену вице-премьера ради личного обогащения. Он был на волосок от разгадки, когда в его кабинет влетел адъютант:

– Сергей Васильевич, только что пришло срочное сообщение: группа боевиков в городке Черный совершила теракт. В милицию поступило несколько звонков от гостей. Юлий Вейсберг...

– Убит? – опередил подчиненного Харламов. – А генерал Разлогов не пострадал?

– Об этом мне ничего не известно.

Костя не смел поднять голову. Он смотрел на Цыплакова, как в зеркало. Но Цыплаков не был готов стать чьим-то отражением, он даже собственную тень плохо отбрасывал.

– В тот день я была рядом, – сказала Шелковая Моль, обращаясь к Цыплакову. – Как и положено партнеру. Я бы пришла тебе на выручку, если бы что-то пошло наперекосяк.

– Кто бы сомневался, – усмехнулся Цыплаков. – Не объяснишь, почему в конторе Разлогова тебе перестали доверять настолько, что понадобился контролер?

– Я – женщина. И могла морально сломаться. Ты оказался ценнее меня. Я бы многое отдала, чтобы ты меня не нашел. Но прошлого не вернешь.

С этими словами Ипатьева, не в силах сдержать внутреннего напряжения, разрядила оружие. Один, два, пять выстрелов в потолок, а когда пистолет щелкнул затвором, она бросила его в лужу. И первой вышла из бункера.

Вместо эпилога

Цыплаков сел напротив Грина. Ему было чертовски жаль этого человека, который вернулся на службу, переступив через боль... и стыд, как бы странно это ни прозвучало. Павла успокаивала надоедливая, как единственная муха в палатке туриста, мысль о том, что Гриневский без работы не останется. Но что он пишет в своем блокноте?.. Цыплакову так ни разу и не довелось заглянуть в него. Даже когда ему доводилось одному оставаться в кабинете начальника, он не мог отпустить свой ручной тормоз. Блокнот был пухлым, исписанным почти наполовину. Другая половина смотрелась монолитом; Грину только предстояло разделить слившиеся воедино страницы, заполнив их своим аккуратным почерком. И вдруг Цыплаков заметил, что Грин не продолжает, а заканчивает блокнот, заполняет последнюю или предпоследнюю страницу. А как же другие, так и останутся чистыми?..