Книга вторая По сложной прямой - Харитон Байконурович Мамбурин

Нету. Трагично. На этом моменте, конечно, Юлия готова сделать огромную скидку человечеству, так и не придумавшему чего можно дать «призраку». Готова была, прямо скажем. Но, а если… она придумает, что ей надо?

Вот она и придумала. Меня. А так как я, тащем-та, довольно херовато котируюсь по сравнению с тем объёмом благ, что Юленция уже произвела на пользу всем, то спрашивать моего согласия на такую банальность, как отношения, Палатенцо и не думала. Впрочем, она и сами понятия «отношения» или «брак» не особо понимала.

— Ты меня раздражаешь, — заявила она мне тогда, — В нейтрально-позитивном ключе. Я хочу гарантий на продолжение этого процесса вне зависимости от итогов эксперимента.

«Хочу». Очень важное слово.

— Изотов, — через десяток минут заявила мне по телефону Окалина-старшая, — Что ты там говорил? Будешь делать, что скажу? Ну вот и говорю — либо мы идём у неё на поводу, либо наши имена и подноготную будут трепать по всему Союзу. А значит и по всему миру.

— Так и так будут! — взвыл я.

— А вот это мы еще посмотрим, — хмыкнула майор, — Не забывай, что в случае твоего неминуемого позитивного ответа, мы приобретаем определенное дополнительное влияние на мою дочурку. Это раз. Во-вторых, по словам Нины, ты продолжаешь раскачивать её лодку, процессы идут, изменения изменяются. В-третьих, ей как женщине, всё это может надоесть. В-четвертых…

— Что, даже в-четвертых есть?! — неприятно изумился я, проглотив слов тридцать возмущенного мата.

— Изотов, после всего, что ты сделал с моей дочерью, — почти гыгыкнула блондинистая стерва, — Ты и так обязан на ней жениться. Даже того, что я видела, хватило бы!

Ну йоооомана!

Хотя, ситуация скорее комичная, чем трагичная. Юлька и сама понятия не имеет, что делать дальше и что ей теперь хочется, а я, при здравом рассуждении, к которому привык в последнее время, уже думаю — а не джекпот ли это часом?

Нет, ну подумайте. Неуязвимая молниеносная жена. Спокойная (надеюсь, что так и будет). Я могу без особых проблем брать её с собой (если не будет сопротивляться) куда захочу. На машине, опять же, экономим. Со жратвой тоже проблем нет, она на самообеспечении. С сексом, конечно, надо будет что-то решать. А кроме? Знаменитая, неуязвимая, не стареющая, с большой и страшной тещей… Хм, я уже был женат, причем неоднократно, но такого букета позитивных бонусов обычно не видел. Даже на треть. Да какой на треть… даже на десятую долю. Обычно получаешь девочку, да, приятную, глазки большие, ручки из жопки по причине молодости, но она всего хочет, всем интересуется, ничего не умеет. Плюс стареет.

Хм…

В общем — всё сложно! Как от любви до ненависти один шаг, так и от убийцы до жены. Такие дела.

Вздохнув, я выкинул из головы тщетные мысли, а затем выскребся из спальни, лелея мечту выкурить сигарету. Кстати да, Юльке же и дым не мешает… Благостный настрой, правда, тут же испарился при виде сидящей за столом и допрашивающей Палатенцо Кладышевой, но на этот раз моя светлость этой нимфетке была глубоко побоку — та азартно потрошила мою «невесту», стимулируя исповедаться по всем фронтам. Юлька глубокомысленно потрошилась, видимо, используя неисчерпаемую энергию девочкобабушки в личных целях, то есть, для самоанализа.

Так, пошёл я отсюда… за водкой. Надо запить вчерашнее, потому как единственное, что меня отвлекало до этого момента от воспоминаний, как я поломал чердак чертовой куче народу, были лишь переживания по поводу Палатенца. А я их, эти самые переживания, еще и так неосторожно успокоил. Недальновидный я.

Торговцев смертью мне было не жалко совершенно, но подсознание было другого мнения, уж больно они все были человекоподобны. С другой стороны, все эти люди остались живы и здоровы, а что спать плохо будут и дергаться? Ну так они с самого начала так и должны были! Из-за угрызений совести. Так что я просто их починил. Вот.

Дойти до магазина была не судьба. Одетый, я вышел в студеную зимнюю пору, чтобы тут же споткнуться о непривычный вид группы молодых людей и детей, окруженных суровыми милиционерами с автоматами. Было этих детей десятка два-три, зябнущих у паркового пруда, испуганных и ежащихся. Наши доблестные стражи порядка вели себя как-то странно — то ли как конвоиры, то ли как окружившие добычу волки.

Заинтригованный, я тут же забыл о своих планах, достал сигарету и принялся наблюдать, встав у крыльца.

— Шипоголовый, — донеслось сзади ворчливо-благодушное, — Хорошо.

— Да разве я — это хорошо? — философски спросил я, не оборачиваясь. Интересно, что у нас на Коморской забыла такая группа людей? И кто их сюда пустил?

— У тебя в деле написано, что ты знаешь английский, — внезапно произнесла вставшая около меня китайская старушка, — И немецкий выучил тоже.

— Еще немного японский, но… слабо, — словоохотливо признался я, — Его сложно по учебникам учить, разговорная практика нужна.

— Японцев там нет, — ткнула длинным сухим пальцем китаянка в толпу, окруженную милицией.

Что-то этот поворот мне не нравится!

— Так, я молоко на плите оставил…, — засобирался я отсюда нафиг домой, но встал, увидев, как из дверей выходит с чрезвычайно недовольным видом на своей детской моське Вероника Кладышева, причем одетая! У нее всё было спрятано! Прямо в штанах и свитере выволоклась! А за её спиной, видимо, за место отсутствующего плаща с кроваво-красным подбоем, летела Палатенцо, имея на лице живость и любопытство.

— Шипоголовый, — устало вздохнула старая китаянка, — Я не люблю пускать сюда… лишних. Это беженцы. Иностранцы. Их много. Мы можем взять их на себя, а можем поселить тут еще людей. Переводчиков, охранников, сторожей…

— Бардак получится, — тут же сделал вывод я. В группе, охраняемой милицией, было человек тридцать. Нет, не человек. Неосапов. Это же Коморская.

— Уже получился! — злобно фыркнула компактная нимфоманка, рассматривая толпу детей как своих персональных неприятелей, — Чтобы меня от важнейшего проекта отвлекали вот этим?!

— Давайте для начала сунем их в тепло, а потом будем жаловаться друг другу на жизненные несправедливости, — буркнул я, — Если это французы с англичанами, то они же мерзнут!

— Окалина, лети за мной и улыбайся мягко и сочувственно! — неожиданно проявила активность наша психологическая мелюзга, — Баба Цао, смотрите, там Ползунова выходит! Поругайте её за что-нибудь, пока тут кто-то от страха не обоссался! Изотов, снимай маску нахер!

— Я без неё еще страшнее, — хрюкнул я протестующе, но