Отвергнуть короля - Элизабет Чедвик

Но Гуго усмирил нетерпение и воспользовался собственным опытом, чтобы подчинить Махелт своей воле. Он вошел в нее, и солнце заиграло на их телах, двигавшихся в коконе света. Гуго целовал веки, нос, шею и губы жены, соотнося каждое движение губ и языка с движением бедер. Аромат надушенных простыней, едкая нотка их общего пота, пряный запах ее волос наполняли каждый его вдох и становились его частью. Гуго ощутил, как Махелт напряглась под ним, молотя головой о валик, и понял, что развязка близка, но он хотел, чтобы происходящее сейчас длилось вечно, потому что оно было совершенно и, возможно, никогда больше не будет таким. Гуго заключил жену в объятия, и она обхватила его ногами и в свою очередь вобрала его, отдавая и получая и снова отдавая, сливаясь в одно целое.

После ослепительной вспышки облегчения Гуго повернулся на бок, чтобы не раздавить жену своим весом. Ее ладонь ласкала его вздымающуюся грудную клетку.

– Сердце вырвется из вашей груди, – пробормотала Махелт.

– Тогда вы заберете его на хранение. – Гуго погладил ее по волосам. – Так и должно быть, ведь оно принадлежит вам.

Когда на него снизошла умиротворенная усталость, Гуго ощутил, что в мире может происходить что угодно – ему все равно. Лишь бы они с Махелт остались здесь навсегда.

– У меня есть жена. Моя женщина, – с улыбкой добавил он.

Махелт зарделась, когда он произнес «моя женщина». Потому что теперь она действительно ощущала себя женщиной. Теперь она знала то, что знали другие женщины. У нее появился опыт, и она благодарна Гуго за то, что он сделал его таким приятным. Приподнявшись на локте, Махелт провела свободной рукой по его телу. Солнечный свет смягчился и из белоснежного стал светло-золотым. Руки и запястья, лицо и шея Гуго были темнее, чем остальное тело, и казалось, что на нем надето нижнее белье из плоти… под которое она только что проникла, чтобы коснуться его истинного «я». Махелт охватил такой приступ любви, что ее глаза наполнились слезами.

– Мой муж, – ответила она. – Мой мужчина.

В последующие дни Гуго брал Махелт на верховые прогулки по поместью и показывал ей поля, леса, овечье пастбище. Он баловал жену маленькими сюрпризами: изящное кольцо в виде двух соединенных рук, венок из роз на голову, шелковые подвязки для чулок и золотые ленты для волос. Они играли как дети, занимаясь любовью при открытых окнах, на залитой светом кровати, до изнеможения и пресыщения, – на этот раз некому было их останавливать или бросать суровые взгляды.

Однажды в поместье заглянул путник, направлявшийся в Йорк. В его заплечном мешке лежали драгоценности: блестящий черный гагат, гранаты и балтийский янтарь.

Гуго в особенности очаровал неправильной формы кусок янтаря, в котором виднелось странное насекомое, словно утонувшее в меду. Детали были такими отчетливыми, что можно было разглядеть изящные жилки на расправленных крыльях и тонкие волоски на ножках. Гуго купил янтарь у разносчика, а также темно-красный гранат для отцовской шляпы и большой голубой камень – вставить в подвеску для матери. И жемчуг для Махелт, чтобы пропустить сквозь волосы, будто звезды.

Разносчика звали Мэтью. Он оказался словоохотливым молодым человеком, который хотя и сознавал собственное место в этом мире, но не раболепствовал и весьма гордился своим ремеслом. Мэтью надеялся продать бóльшую часть камней ювелирам из Йорка.

– Вам надо быть поосторожнее, – предупредил его Гуго. – Вас могут ограбить из-за содержимого вашего мешка.

– Ограбят так ограбят, – пожал плечами Мэтью, – но со стороны я выгляжу бедным разносчиком, который не стоит внимания. Я не ношу богатой одежды, у меня нет доброй лошади, только ослик и простое вьючное седло.

Гуго кивнул. Слова торговца заставили его задуматься. Возможно, Мэтью стоит привечать, на случай если понадобится отправлять послания отцу или кому-либо другому не столь очевидным образом, как с гонцом в ливрее Биго.

Махелт открыла глаза и, очнувшись от сна, выглянула в открытые ставни. Ей нравилось, как лившийся в окно свет менялся в течение дня – от белого к золотому и охряному. Гуго спал рядом с ней, его спутанные волосы были пронизаны солнцем, окруженные блестками щетины губы расслабились. Острый приступ любви пронзил Махелт от сердца до лона. Прошлой ночью Гуго сказал, что пора возвращаться во Фрамлингем. Она знала, что муж прав, но стремилась насладиться оставшимися днями и выжать их до последней капли золота, поскольку, когда они вернутся в Суффолк, их жизни немедленно будут скованы долгом перед другими. Махелт как раз размышляла, не разбудить ли Гуго поцелуем, когда услышала во дворе стук копыт, звон упряжи и добродушный обмен шутками.

Махелт накинула сорочку и поспешила к окну, заплетая косу. К величайшему изумлению девушки, во дворе спешивались ее братья Уилл и Ричард, а также еще один молодой человек, которого она раньше не видела. Подняв взгляд, Ричард заметил, что сестра смотрит из окна, улыбнулся и помахал рукой. Махелт поспешно скрылась из виду и встряхнула Гуго.

– Проснитесь! – Голос ее звенел от возбуждения. – Проснитесь, мои братья приехали!

Гуго заворчал, с трудом разлепил глаза и нашарил рубашку.

– А они не торопились, – пробормотал он.

Махелт оставила попытки надеть платье и уставилась на мужа:

– В смысле – «не торопились»? Вы знали?

– Я слышал, что они в Ньюкасле, и написал Роберту Фицроджеру, их опекуну. Я подумал, он достаточно мягкосердечен, чтобы позволить им съездить в Сеттрингтон на пару дней.

– Вы не сочли нужным сообщить мне? – Махелт проворно зашнуровала платье по бокам.

– Я точно не знал, позволят ли им сорваться с крючка, и потому решил сохранить все в секрете.

Махелт склонилась над кроватью и крепко поцеловала Гуго в губы.

– Обожаю ваши сюрпризы!

– Они щедро вознаграждаются, – хихикнул он.

Махелт прикусила его нижнюю губу, а Гуго шлепнул ее по ягодицам. Она взглянула на него с притворным недовольством, убирая волосы под сеточку и закрепляя на них вуаль золотыми шпильками.

– Вы за это поплатитесь!

– Жду с нетерпением, – ничуть не смутился Гуго и засмеялся себе под нос, когда Махелт, словно вихрь, вылетела из комнаты.

Однако постепенно его улыбка поблекла, а лицо стало задумчивым. Отец, конечно, не одобрит его поступок. Лучше разрешить Махелт нарушить правила, пока муж рядом, чем позволить ей сорваться с привязи. Так он сможет проследить за всем, что будет сказано, а возможно, и узнать что-то новое.

Махелт поспешила через зал и поприветствовала братьев, радостно обнимая их. Затем, с меньшим энтузиазмом, присела перед Джоном Фицробертом, старшим сыном тюремщика ее братьев. У юноши было изрытое оспой лицо и свирепый взгляд, но говорил он складно и учтиво.