Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю - Василий Песков

И нет на селе человека, который сказал бы, что Антониха хоть раз покривила душой, не заступилась за обиженного и отпустила виновного.

Первой вступила в колхоз. И по селу пронеслось: «Антониха записалась». И уж не надо было агитировать мужиков.

Вынесла все тяготы первых лет жизни колхоза: опять пахала, косила, молотила, воевала с кулаками. Была лесничихой и председателем сельсовета…

Чего только не умеют делать золотые руки этой не балованной жизнью женщины! Самый лучший в селе сад — у Антонихи. Антониха может починить замок и сшить сапоги. Во время войны, когда было разграблено и сметено село над Доном, чинила обувку, клеила односельчанам бахилы из автомобильной резины, из старых ведер делала распространенные в войну мельницы-терки. Не далее как три года назад своими руками новую избу поставила.

В сенях этой хаты пахнет мятой и какими-то лесными травами. Приглядевшись, в темном углу можно заметить нанизанные на нитку грибы, олений рог, гроздья прошлогодней рябины, заячьи шкурки, растянутые на досках… Это все лесные трофеи Антонихи. Лес и речка давно уже стали для нее вторым домом.

— Скучно в лесу одной-то? — спросил я.

— О, милый, нешто я одна! Гляди-ка, сколько птичьих голосов, сколько шорохов кругом…

И на реке тоже хорошо. Умирать буду, закажу, чтобы на круче похоронили, чтобы лес и воду было видно… Для меня лес и речка — что песня. Так-то вот, человек хороший.

— А что, Антоновна, и вправду плавать не умеешь? — напомнил я разговор при первой встрече.

— Истинно. Не держусь на воде. Сколько ни училась, не держусь, и все.

— А если лодка перевернется?

— Случалось. А я минуты две могу без воздуху. По дну бегом, бегом к берегу. Вынырну, дыхну — и опять… Топнут люди больше от страху. А я что ж, я привычная, почитай всю жизнь на воде…

Дома из пустого кованого сундучка Антониха достала связку пожелтевших бумаг.

— Помоложе была — на волков ходила. Вот взгляни, карточка… А вот квитанции: семьдесят заячьих, двадцать лисьих шкурок в зиму сдавала. Первой охотницей числилась. Перед войной позвали в город меткость испытать. Машина там маленькие тарелки вверх швыряла. Охотники по им и лупят. Я, кажется, одну только пропустила. Премию пятьсот рублей дали… Теперь уж не тот глаз, и рука тяжела стала, — вздохнула Антониха. — Шестьдесят годов по земле отходила. Да и увечья дают знать.

Такова, если рассказать коротко, биография Антонихи, Анастасии Антоновны Трофимовой.

А вот несколько более подробных страниц из этой трудной, честно прожитой жизни.

Год 1933-й. Темная февральская ночь. В заснеженном поле у стога — две темные фигуры. Холодно и неуютно. Люди то спрячутся от ледяного ветра, то вдруг начнут быстро ходить, поколачивая валенками. Двое караулят картошку, спрятанную с осени в ямах. Нельзя не караулить — голод, воруют, кулаки не дают молодому колхозу встать на ноги. На прошлой неделе огребли одну яму. Картошку, правда, не увезли, а бросили на морозе, чтобы на семена не годилась.

Долго тянется холодная ночь. Хочется людям положить ружье, глубже втиснуться в старую солому. Глаза слипаются от усталости, но нельзя спать: сами вызвались сторожить…

Фыркнула лошадь.

— Кто там?

Двое в полушубках копают землю… Выстрел вверх. Еще выстрел. Испуганная сова слетела с соломы. А у стога схватка. Нет, не четверо дерутся. Один струсил, побежал, утопая по пояс в снегу. Убежал тот, кто сам вызвался караулить. Убежал, оставив товарища… А двое в полушубках швырнули в снег ружье, схватили с саней лом…

— Ну что, кажется, кончено? — хрипло сказал один.

Бандиты прыгнули в сани и хлестнули лошадь… Яма с картошкой не тронута, зато у стога остался лежать окровавленный человек.

Бандиты ошиблись, посчитав, что прикончили сторожа. Человек очнулся и, оставляя кровавый след, пополз к деревне. Навстречу уже бежали колхозники.

— Скорее в погоню. Мы найдем их! Я выстрелила в сани, дробь обязательно следы оставила… — и Антониха потеряла сознание.

Бандитов поймали, а у Антонихи памятью об этой февральской ночи остались рубцы на голове и сломаны ребра.

— Живуча! — глянув на нее, со злобой сказал на суде один из бандитов.

Год 1942-й. Вал огня катился через Дон. От села остались на белой горе одни трубы. Кто не успел переправиться на левый берег, спрятался в погребах. Сидели, не вылезая, потому что небо смешалось со степью: казалось, самая земля горела над Доном. Потом притихло, и на бугре замелькали зеленые куртки немецких солдат. Ночью в крышку погреба на крайней речной улице кто-то осторожно постучал.

С фонариком в руках в яму спрыгнул забинтованный, перепачканный гарью молодой лейтенант.

— Мне Антониху… Нас шестьдесят человек. Прикрывали своих. Теперь надо через Дон. Сказали — только вы можете…

Луч немецкого прожектора бьет по верхушкам камышей, скользит по темной, тревожной воде, а под крутым берегом для него — мертвая зона. Тут, тесно сбившись в кучку, сидят шестьдесят израненных и усталых бойцов. Ждут переправы. Все лодки разбиты в щепы. Только у Антонихи в камышах уцелела.

— Сначала поставим мотоцикл и боеприпасы. Перевозить буду сам, — скомандовал лейтенант.

На середине реки прожектор настигает лодку. Гребцы теряют равновесие. Лодка черпает бортом и переворачивается. Солдат с лейтенантом плывут назад, но уже без мотоцикла и боеприпасов…

— Перевозить будет Анастасия Антоновна, — сказал лейтенант, стряхивая воду с одежды. — Первыми пусть садятся раненые. До рассвета длилась эта переправа…

В 1944 году, когда война уже ушла далеко от Дона, в село заехала машина. Запыленный, увешанный орденами майор разыскивал «Антониху-лодочницу». Антонихи дома не было, а майор, видно, очень спешил. Оставил у соседей мешок с мукой, сахар, полпуда масла, солдатские консервы, сверток парашютного шелка и короткую записку: «Антонихе с благодарностью от знакомого лейтенанта. Жаль, что не застал. Но увидимся непременно — из Берлина заеду».

Может, и не суждено было дойти до Берлина этому майору. А может, жив-здоров, может, и не забыл еще переправу на Дону июньской ночью 42-го.

Год 1946-й. В бредень возле берега попала какая-то занятная вещица — не то замок от орудия, не то прибор какой.

— А что, если мотоцикл достать? — Антониха хорошо помнила место, где перевернулась лодка.

Снарядила бредень. На нижний конец кирпичей привязала, чтобы по дну шел… На третьей проводке бредень зацепился. Опустила Антониха в этом месте камень и по веревке — в воду. Так и есть — мотоцикл.

В ТС выпросила тросик, на берегу из старой гильзы вороток сделала. Целый день потихоньку, чтобы не сломать, раскачивала наполовину затянутую песком машину. Вытащила. В коляске зеленели водоросли, почти как новые лежали патроны и диски от автоматов. Все село сбежалось глядеть.

Два месяца не видели Антониху на реке. Развинчивала, протирала, собирала и снова развинчивала машину, четыре года пролежавшую под водой. Каким чудом изучила ее Антониха, трудно сказать. Только в конце лета, пугая кур и приводя в восторг ребятишек, промчалась она по поселку к лугу и целый день колесила там, изучая повадки «железной лошади», как сама она в шутку окрестила мотоцикл.

Сейчас в селе много и мотоциклов, и велосипедов, и даже у кого-то собственный автомобиль есть.

У Антонихи громоздкая, старого образца военная машина выполняет самую прозаическую работу. Вязанки сена, дрова, грибы, лесные груши и рыбу доставляет она на мотоцикле к дому.

Фантастическую картину представляет эта машина. Отовсюду торчат проволоки, накладки, приварки. К мотору пристроена огромная деталь от трактора. Но ездит мотоцикл! Иногда только ребятишкам приходится помогать старухе выталкивать его на гору.

— Много хлопот мне с этой «лошадью», — смеется Антониха. — А бросать не хочется: люблю быструю езду. Да и ноги уже устают. До леса долго идти, а на этом звере я мигом…

При отъезде из села я попросил Антониху подвезти к пристани. Она охотно согласилась…

Честное слово, я не встречал более уверенного водителя. Но почти у самой пристани старенькая машина вдруг зачихала, что-то случилось в ее перебинтованном проволокой организме.

— Ничего, сейчас поправлю, — сказала Антониха, — вам, однако, советую пешком, вдруг я долго.

Я сделал фотографию на память, и мы попрощались.

С палубы парохода я долго глядел на прибрежную улицу: не покажется ли Антониха?

Наконец, когда пароход уже сделал разворот у пристани, на дорогу вырулил мотоцикл. Антониха по берегу обогнала пароход и остановилась на пригорке.

Я снял шапку: до свиданья, Антониха, до свиданья, человек хороший.

Фото автора. С. Коротояк. Воронежская область.

 7 июня 1959

«Звероловы»