1919 - Джон Пассос

- Словом, товарищи и братья, Evviva Italia и сволочи alleati, мы в порядке.

- А как насчет нашего послужного списка? - безжалостно спросил Стив.

- Ах, забудь про него, siamo tutti Italiani... [мы все итальянцы... (итал.)] Кто в наше время может быть пораженцем?

Скайлер всех угостил обедом, повез в штабной машине в Тиволи и на озеро Неми и под конец усадил в парижский поезд, устроив им литеры, которые полагались по меньшей мере капитанам.

Как только они приехали в Париж, Стив отправился в канцелярию Красного Креста и заявил, что хочет, чтобы его отправили домой.

- К черту, я заявлю, что уклоняюсь по моральным соображениям.

Рипли поступил во французское артиллерийское училище в Фонтенбло. Дик снял дешевый номер в маленькой гостинице на Иль-Сен-Луи и круглый день мотался по всем высшим инстанциям Красного Креста. Хайрам Хелси Купер сообщил ему имена всех нужных людей в весьма осторожном письме, посланном в ответ на каблограмму Дика из Рима. Высшие инстанции посылали его одна к другой.

- Молодой человек, - сказал ему лысый сановник в роскошном кабинете отеля "Крийон", - ваши воззрения свидетельствуют о вашей безрассудности и трусости, но они не играют никакой роли. Американский народ поднялся для того, чтобы покончить с кайзером. Мы напрягаем все нервы и всю энергию для того, чтобы достичь цели; всякий, кто станет на пути исполинской машины, созданной энергией и преданностью сотни миллионов патриотов с благородной целью спасения цивилизации от гуннов, будет раздавлен как муха. Я удивляюсь такому безрассудству со стороны человека с высшим образованием. Не шутите с огнем!

Наконец его направили в военную контрразведку, где он встретился с одним товарищем по университету - неким Сполдингом, - который приветствовал его с кислой улыбкой.

- Старик, - сказал он, - в такие дни мы не можем руководствоваться личными симпатиями, не правда ли?.. Я считаю, безусловно, преступным позволять себе роскошь иметь личные мнения, безусловно, преступным. Нынче время военное, и все мы должны исполнять наш долг, а такие люди, как вы, только поддерживают в немцах решимость воевать, такие люди, как вы и русские.

Начальник Спеллинга имел чин капитана и носил шпоры на ослепительно начищенных крагах; это был строгий на вид молодой человек с тонким профилем. Он подошел к Дику, приблизил свое лицо к его лицу и заорал:

- Что бы вы сделали, если бы два гунна напали на вашу сестру? Вы бы дрались с ними или нет?.. Или вы жалкий, трусливый пес?

Дик пытался объяснить, что он жаждет вновь заняться тем делом, которым занимался до сих пор, что он хочет пойти на фронт с Красным Крестом и желает изложить свою точку зрения. Капитан шагал взад и вперед, бранясь и крича, что всякий, кто после объявления войны президентом продолжает быть пацифистом, есть преступник или, что еще хуже, дегенерат, и что американский экспедиционный корпус не нуждается в подобных типах, и он позаботится, чтобы Дика отправили в Штаты и запретили возвращаться в Европу в каком бы то ни было качестве.

- АЭК - не место для трусов.

Дик махнул на все рукой и пошел в канцелярию Красного Креста добывать себе проезд в Штаты; ему дали литер на "Турень", уходивший из Бордо через две недели. Эти две недели он провел в Париже, добровольно работая санитаром в американском госпитале на авеню Буа-де-Булонь. Был июнь. Каждую ясную ночь бывали воздушные налеты, и, когда ветер дул со стороны фронта, слышен был орудийный гром. Немцы наступали, линия фронта подошла к Парижу так близко, что раненых эвакуировали прямо в базовые госпитали. Всю ночь тяжело раненные лежали на носилках на широких тротуарах перед госпиталем, под свежей зеленью деревьев; Дик помогал таскать их по мраморным лестницам в приемный покой; однажды ночью его назначили дежурить у двери операционной, и он двенадцать часов подряд выносил ведра, полные крови и гноя, из которых иногда торчала раздробленная кость или часть руки или ноги. Сменившись, смертельно усталый и разбитый, он побрел домой ранним, пахнущим земляникой парижским утром, вспоминая лица и глаза, и мокрые от пота волосы, и сведенные, облепленные кровью и грязью пальцы, и жалкие голоса, выклянчивающие сигарету, и клокочущие стоны раненных в грудь.

Как-то раз он увидел в витрине ювелирной лавки на улице Риволи карманный компас. Он зашел в лавку и купил его; внезапно в его голове созрел план купить штатское платье, бросить военную форму на пристани в Бордо и бежать через испанскую границу. Если ему повезет - а при наличии всех старых удостоверений и литеров, завалявшихся в его нагрудном кармане, ему это предприятие наверняка удастся, - он перейдет границу, а потом, когда будет в стране, свободной от этого кошмара, решит, что ему делать. Он даже заготовил соответствующее письмо к матери.

Покуда он укладывал в рюкзак книги и прочее добро и тащил его на спине по набережной на Орлеанский вокзал, в голове неотступно звенела "Песня времен порядка" Суинберна:

Где трое за правду встанут,

Там три царства падут во прах.

Черт возьми, надо написать стихотворение: людям нужны стихи, которые поднимут их на борьбу с каннибальскими правительствами. Сидя в купе второго класса, он так явственно воображал себе, как будет жить в спаленном солнцем испанском городке, рассылая по всему миру манифесты, призывающие юношество к восстанию против мясников, и поэмы, которые будет публиковать подпольная печать всего мира, что не обращал внимания ни на парижские предместья, ни на проплывающие за окном голубовато-зеленые летние поля.

Пусть взовьется наш флаг боевой

Алым вестником лучших времен,

Ничего, что редеет наш строй,

Что все меньше знакомых имен.

Казалось, даже грохочущие колеса французского поезда пели, словно марширующая колонна в унисон произносила тихие слова:

Где трое за правду встанут,

Там три царства падут во прах.

К полудню Дик проголодался и пошел в вагон-ресторан - в последний раз как следует поесть. Он сел за столик напротив красивого молодого человека в форме французского офицера.

- Господи, Нед, ты ли это?

Блейк Уиглсуорс по-старому откинул голову назад и рассмеялся.

- Garcon! - крикнул он. - Un verre pour monsieur [Человек! Стакан для мсье (франц.)].

- Сколько ж ты прослужил в эскадрилье Лафайета?

- Недолго... Меня оттуда выкинули.

- А как насчет военного флота?

- Тоже выкинули, эти идиоты решили, что у меня тебеце... Garcon, une bouteille de champagne [человек, бутылку шампанского (франц.)]. Куда ты едешь?

- Сейчас расскажу.

- А я возвращаюсь домой на "Турени". - Нед опять откинул голову назад и рассмеялся, его губы произнесли четыре слога: - бе-ли-бер-да.

Дик заметил, что, хотя его осунувшееся лицо было очень бледно, кожа под глазами и у висков была воспалена, а глаза блестели чуточку слишком ярко.

- Я тоже, - услышал он свой голос.

- Я попал в переделку, - сказал Нед.

- И я, - сказал Дик, - да еще в какую.

Они подняли стаканы, поглядели друг другу в глаза и рассмеялись. Они сидели в вагон-ресторане весь вечер, болтали, пили и приехали в Бордо пьяные до бесчувствия. Нед истратил все свои деньги в Париже, и у Дика тоже почти ничего не было, поэтому они продали свои постельные принадлежности и обмундирование двум только что прибывшим американским поручикам, с которыми познакомились в "Кафе де-Бордо". Совсем как в добрые старые бостонские дни, бродили они из бара в бар и искали, где бы выпить, когда закрылись все рестораны. Почти всю ночь они провели в элегантном maison publique [публичный дом (франц.)], где все было затянуто розовым атласом, беседуя с мадам, высохшей дамой с длинной верхней губой, придававшей ей сходство с ламой, в черном вечернем платье с блестками; они ей понравились, и она уговорила их остаться и угостила луковым супом. Они так заговорились с ней, что совсем забыли про девочек. Она была в Трансваале во время бурской войны и говорила на каком-то забавном южноафриканском английском жаргоне.

- Vous comprenez [вы понимаете (франц.)], мы имели отличных клиентов, что ни гость, то офицер, масса шику, декорум. Эти джонни... как они куролесили... чертовски шикарно, можете себе представить. У нас было два salons, один salon - английские офицеры, один salon - бурские офицеры, очень элегантно, за всю войну ни одной драки, ни мордобоя... Vos compatriotes les americains ce n'est pas comme ca, mes amis. Beaucoup [Не то что ваши соотечественники-американцы, друзья мои. Много (франц.)] сукиных детей, напиваются, дерутся, блюют, naturellement il y a aussi de gentils garcons comme vous, mes mignons, des veritables [разумеется, попадаются и славные мальчики, вроде вас, детки, настоящие (франц.)] джентльмены. - И она похлопала их по щекам своей жесткой рукой, украшенной кольцами. Когда они собрались уходить, она расцеловала их и проводила до выхода, приговаривая: - Bonsoir, mes jolia petits [добрый вечер, мои красавчики (франц.)] джентльмены.

За все время плавания они ни разу не были трезвыми после одиннадцати утра; была тихая туманная погода; они были очень счастливы. Однажды ночью, стоя в одиночестве на корме подле маленькой пушки, Дик полез в карман за сигаретой и вдруг нащупал что-то твердое в подкладке пальто. Это был карманный компас, с помощью которого он хотел перейти испанскую границу. С виноватой миной он выудил его из кармана и бросил за борт.