«Если», 1997 № 07 - Джеймс Блэйлок

Теперь рядом со мной в облике старинной подруги оказался совершенно иной персонаж. Даже внешне Агнесса как-то изменилась — не то, чтобы она постарела, но исчезла так красившая ее смешливость. Еще бы: смешливость плохо уживается с ненавистью — наконец я поняла, как следовало именовать владевшее Агнессой чувство.

Честно говоря, я испугалась. Ненависть эта была тем более ужасна, что не имела сколько-нибудь внятной причины. Агнесса была достаточно тонким человеком, чтобы в глубине души понимать, что Аня заслуживает, по крайней мере, понимания и сочувствия: в двадцать с небольшим лет она вынуждена была принять крайне трудное решение. Все, чем Аня располагала, — это комната и профессия архитектора, в сегодняшних российских условиях сугубо мужская.

Я думаю, что если бы Аня попросила Агнессу о помощи, то есть обнаружила бы свою зависимость и незащищенность, то Агнесса немедленно бы бросилась ей навстречу. Но Аня справлялась, и потому Агнесса завидовала, и чем больше завидовала, тем больше ненавидела — не только Аню, но прежде всего себя за эти недостойные эмоции.

Ненависть всегда саморазрушительна. Как ни парадоксально, ненависть уничтожает не объект, на который направлена, а самого «носителя». Мне случалось испытывать приступы ненависти, которые про себя я называла «белый гнев», — в эти моменты вокруг меня все как бы начинало светиться. Поняв, что в этот миг я теряю контроль над собой, я однажды попыталась последовательно проанализировать, кто (или что) такие приступы вызывает. Оказалось, что источником моей ненависти почти всегда является чувство унижения. Но ведь унизить меня может только равный и притом намеренно. Если задуматься, это, скорее, редкое сочетание: друзья и коллеги обычно не имеют столь дурных намерений, а если говорят или пишут нечто обидное, то чаще по неведению. Что до чиновников любого уровня или лиц случайных, каковыми оказываются, например, представители сферы услуг, то ведь они потому и хамят, что втайне считают себя ниже.

Так я научилась прогнозировать ситуации, которые могли бы вызвать у меня «белый гнев» — и все же я стараюсь их избегать, потому что боюсь себя.

Есть однако и другой род ненависти. Эта ненависть порождается чувством униженности от собственного бессилия. Эта ненависть страшнее всего — она накрывает мир черным покрывалом, не оставляя в нем места для островков света и правоты. Такова бывает ненависть «обиженных судьбой». Я поставила это выражение в кавычки, потому что людей, полагающих себя обиженными судьбой (и оттого агрессивных), много больше, чем тех, у кого для этого есть действительные основания. В этой связи мне вспоминается одна поразившая меня история.

Таня М., дочь известного московского врача, родилась горбатой, и, как следствие, у нее развилась болезнь легких. Тем не менее она была очень светлым человеком — до поры. Я не знаю, когда и в какой связи она решила во что бы то ни стало родить ребенка. Проведя несколько месяцев в клинике, она вышла оттуда с маленьким Мишкой. Когда Мишке было три года, Таня покончила с собой. Следователь вызвал ее ближайшую подругу и показал приобщенный к делу дневник. Там было написано, что ребенок отнимает у нее последние силы и не приносит ей никакого удовлетворения. Таниных душевных сил хватило на то, чтобы обратить агрессию на саму себя.

Чаще же ненависть от собственного бессилия изливается на ближайшее окружение. Такова ненависть, порождаемая ревностью и завистью. Как только Анна Каренина осознает, что, будучи невенчанной женой Вронского, навсегда заперта в золотой клетке, она начинает завидовать мужской свободе Вронского и ненавидеть его именно в силу разницы в их положении, которое бессильна изменить.

Тяжелее всего переживается униженность бессилием в семьях и вообще в так называемых «малых группах», где люди вообще-то не имеют друг к другу особых претензий, но то, что они так или иначе связаны, может быть источником как силы, так и уязвимости.

Принято считать, что униженность бессилием и провоцируемая ею ненависть — удел слабых. Этот стереотип справедлив лишь отчасти, потому что ахиллесова пята у каждого своя. Главный редактор одного известного журнала, давний мой знакомый по прозвищу «Бум», долго пытался остаться при своих идеалах. Более молодые сотрудники Бума совсем иначе понимали жизненный успех и потому с некоторых пор стали халтурить и искать заработков на стороне, бестрепетно рассматривая журнал как «крышу». Это не мешало им искренне любить Бума — всегдашнего покровителя их прежних экстравагантных начинаний. И какая же ненависть была им ответом — я и не подозревала, что Бум на такое способен. Гром «свыше», то есть от чужих, будь то хоть администрация самого Президента, не уязвил бы Бума так, как это смог сделать безобидный компьютерщик Митя, который теперь за доллары где-то верстал роскошные рекламные проспекты.

Когда я увидела, что редакционное чаепитие — ритуал, на котором держится любое наше учреждение, — происходит без Бума, я поняла, что Буму надо уходить, и поскорее, пока он не схлопотал инфаркт. Но ведь уйдя, он унес бы с собой и свою ненависть — ее не оставишь, как пальто на вешалке! И тут Буму повезло: его «втравили» в некое новое издательское дело. Бум уехал в Германию, оставив свою ненависть вместе с пожелтевшими гранками пылиться в прежнем кабинете.

Бывает ли ненависть продуктивной? Я думаю, что нет. Да и вообще в обыденной жизни, как бы тяжела она ни была, не так много причин для подлинной ненависти. Другое дело — неприязнь, в том числе малопонятная и часто вовсе беспричинная. Но даже стойкая неприязнь — чувство довольно-таки поверхностное. И от нас самих зависит не обратить эту неприязнь в ненависть.

Ненависть захватывает нас целиком и забирает всю нашу энергию — нельзя ведь слегка ненавидеть. В таком случае, стоит ли тратить столько энергии на ненависть к соседской собаке? К случайно толкнувшему вас в метро человеку, которого вы никогда больше не увидите? К женщине в норковой шубе до пят, которая, скорее всего, все детство проходила в штопаных колготках и не выстроила себе иного идеала счастья, чем всего-навсего не самый удобный в наших условиях вид верхней одежды? Да и откуда нам знать, счастлива ли она? Много лет назад у меня была шуба из искусственного меха, выделанного под серо-голубую норку. Однажды я ехала в метро в состоянии крайней подавленности и поймала на себе откровенно завистливый взгляд какой-то молодой женщины. Она-то видела только шубу, а вовсе не ее владелицу!

Но как же слова Тиля Уленшпигеля «Пепел Клааса стучит в мое сердце», призывающие помнить и ненавидеть? Но то война…