Одинокий голубь - Лэрри Макмуртри

Быстро выяснилось, что их табун больше и поглощает новый. Скоро все лошади мчались на северо-запад, и Ньют все еще был в самой середине. Один раз большой одуревший жеребец едва не сбил Мышь с ног. Потом Ньют услышал выстрелы слева и пригнулся, решив, что стреляют по нему. Мышь перепрыгнул через большой куст. Ньют, отвлеченный стрельбой, к прыжку не подготовился, ноги у него выскочили из стремени, а од на рука потеряла поводья. Но он уцепился за луку седла и удержался на коне. С этого момента он сосредоточился на езде, несмотря на раздававшиеся время от времени выстрелы. Сидел он пригнувшись, в чем вовсе не было нужды, поскольку бегущий табун поднимал та кую пыль, что Ньют ничего не мог видеть на расстоянии и десяти футов, даже если бы был день. Он радовался пыли, хоть и задыхался. Она защищала его от пуль, и это было самое важное.

Через несколько миль лошади уже перестали сбиваться так плотно. Ньюту пришло в голову, что ему следует выбраться из стада и не позволять, чтобы его несло, как ошметок коровьего дерьма по реке, но он не знал заранее, чего тем самым добьется. Нужно ли ему будет стрелять по vaqueros, если они еще там? Он почти боялся вынуть пистолет из кобуры – а вдруг Мыши снова вздумается прыгать через куст и он выронит оружие?

Так Ньют и мчался вместе с табуном, от души надеясь, что лошади не вынесут его к обрыву и не устремятся в слишком узкое ущелье, когда услышал обнадеживающий звук – звук выстрелов из большого ружья капитана. Выстрелов было два. Это должен был быть капитан, поскольку ни у кого другого на границе такого ружья не имелось: все уже давно перешли на легкие винчестеры.

Выстрелы означали, что капитан жив-здоров. Они прозвучали спереди, что показалось Ньюту странным, поскольку капитан должен был находиться сзади, но, с другой стороны, ведь и vaquerosтоже были спереди. Каким-то образом, значит, капитану удалось проехать вперед и разобраться с ними.

Ньют посмотрел через плечо и увидел, что восток зарозовел. Пока это еще была красная полоска над густо-темной землей, но она возвещала, что ночи пришел конец. Он понятия не имел, где они находились, но у них все еще было много лошадей. Теперь лошади шли не так скученно, и он сумел выбраться из табуна. Не смотря на покрасневший восток, ночь казалась еще темнее, чем раньше. Он ничего не мог разглядеть, просто ехал, надеясь, что движется в правильном направлении. Странно было ощущать себя целым и невредимым после такого приключения, и Ньют все поглядывал на восток в надежде, что побыстрее рассветет, он сможет оглядеться и сообразить, достаточно ли безопасно, чтобы расслабиться. Насколько он мог судить, мексиканцы и винчестеры вполне могли находиться от него в сотне футов.

Вот было бы здорово, если бы капитан выстрелил еще разок! Ньюту еще никогда не приходилось попа дать в ситуации такой неопределенности. Как он ни присматривался, ничего, кроме темной земли и белой пыли, разглядеть не мог. Разумеется, солнце вскоре разрешит все его проблемы, но что предстанет его взору, когда он сможет видеть? Капитан и Пи вполне могут оказаться где-нибудь далеко, милях в десяти от него, а сам он может оказаться едущим в Мексику вместе с vaquerosПедро Флореса.

Вскоре, въехав на невысокий холм, он увидел то, что придало ему бодрости: тонкую серебряную ленту на северо-западе, которая не могла быть ничем иным, кроме реки. Как раз прямо над ней висела бледнеющая луна.

Через реку вдали виднелся Техас, где было еще так же темно, как и в Мексике, но тем не менее он был там. Глубокое облегчение, которое почувствовал Ньют при виде Техаса, унесло прочь почти все его страхи. Он да же узнал изгиб реки, где находилась старая индейская переправа, всего в миле от Лоунсам Дав. Кто бы с ним ни гнал стадо, он привел его домой.

К своему стыду, при виде безопасного, знакомого места он едва не заплакал. Ему казалось, что ночь длилась много дней, и все эти дни были заполнены тревогой, что он сделает что-то не так и никогда не сможет вернуться в Лоунсам Дав или вернется, покрытый позором. Теперь все позади, он почти дома, и чувство облегчения омыло его, как водой, часть из которой попала в глаза. Он порадовался, что еще темно, иначе что могут подумать другие, если заметят? Его лицо оказалось настолько покрытым пылью, что, когда он попытался стереть слезы облегчения со щек, пальцы только размазали грязь по лицу.

Через несколько минут, когда табун приблизился к реке, темнота начала редеть и приобретать серый оттенок. Красная полоска на востоке превратилась в широкий веер. Вскоре Ньют смог разглядеть лошадей, двигающихся в предрассветных сумерках, – много лошадей. Не успел он подумать, что это он самостоятельно привел такую кучу скота, как темнота окончательно рассеялась, долину залили первые лучи солнца, которые, пробив пылевую завесу, коснулись шкуры усталых животных, большинство из которых перешло на спокойную рысь, – и впереди на берегу реки он увидел капитана Калла с ружьем на сгибе руки. Его Чертова Сука была вся в мыле, но голова ее была поднята и вид но, как она прядает ушами, наблюдая за приближающимся стадом, даже к Мыши принюхалась. Ни капитан, ни кобыла не казались слишком уставшими после тяжелой ночи. Ньют так им обрадовался, что пришлось смахнуть еще одну слезу и окончательно испачкать физиономию.

Вниз по реке виднелся Пи, сидящий на мускулистой гнедой по прозвищу Сардинка. Нигде ни намека на vaqueros. Ньюту хотелось задать так много вопросов по поводу того, где они были и что они делали, что он не знал, с чего начать. Но когда юноша подъехал к капитану, стараясь держать Мышь на приличном расстоянии от Чертовой Суки, чтобы она не выкусила из не го кусок, он ни о чем не спросил. Он бы не сдержался, будь на месте капитана мистер Гас, Пи или Дитц, но, поскольку это был капитан, Ньют помолчал. Все, что он сделал в конце самой увлекательной ночи в своей жизни, – это просто поздоровался.

– Неплохо, верно? – спросил Калл, наблюдая за табуном больше чем в сотню голов, который пересекал реку и растягивался вдоль берега на водопой. Пи во гнал Сардинку в реку по стремена, чтобы помешать лошадям растянуться слишком далеко к югу.

Калл понимал, что им редкостно повезло, когда они наскочили на четверых мексиканских конокрадов и отняли у них большую часть лошадей, которых те украли в Техасе. Мексиканцы решили, что они нарвались на армию, поскольку только у армии могло быть так много лошадей, и даже не пытались воспротивиться, хотя одного vaquero, пытавшегося было завернуть табун, пришлось припугнуть.

Что касается парня, хорошо, что он поднабрался не много опыта и вышел из всей заварухи невредимым, только физиономия грязная.