Демократия (сборник) - Видал Гор

Мистер Рэтклиф явился с откровенным намерением быть выслушанным Маделиной. Поиронизировав над светскими успехами президента, он внезапно изменил тон, заговорив о его достоинствах на государственном поприще; голос сенатора становился все тише и серьезнее, а тон все доверительнее. Он прямо заявил, что несостоятельность президента стала очевидной даже его сторонникам; что лишь усилия членов кабинета и друзей президента не дают ему попадать в дурацкое положение пятьдесят раз на дню; что все партийные лидеры, которые имели с ним дела, бесконечно им возмущены, а кабинету приходится тратить уйму времени, чтобы их успокоить; что при таком положении он, Рэтклиф, приобрел огромное влияние и у него есть все основания полагать, что, если бы президентские выборы состоялись в этом году, ничто не смогло бы помешать ему занять этот пост и даже через три года его шансы будут по меньшей мере два к одному; изложив все это, он еще больше понизил голос и заговорил с чрезвычайной серьезностью. Миссис Ли сидела не шевелясь, как статуя Агриппины, потупив очи долу.

— Я не отношусь к тем людям, — говорил Рэтклиф, — которым очень везло в политике. И все же я политик до мозга костей, это мое призвание, а честолюбие помогает мне справляться с трудностями. В политике руки не могут оставаться чистыми. За свою политическую карьеру я делал немало такого, чему нет оправдания. Чтобы оставаться до конца честным, никогда не теряя права на самоуважение, надо жить в стерильной атмосфере, а мир политики отнюдь не стерилен. Многие общественные деятели находят отраду в семейной жизни, но я долгие годы был лишен этого. Теперь я достиг той точки, когда все возрастающая ответственность и искушения заставляют меня искать поддержку. Я должен ее иметь. И дать ее мне в состоянии вы одна. Вы добры, рассудительны, совестливы, великодушны, образованны, вы больше, чем какая-либо другая женщина из всех, кого я встречал, способны выполнять общественные обязанности. Ваше место в общественной жизни. Вы принадлежите к тем натурам, которые оказывают влияние на ход событий. Я только прошу вас занять то место, которое принадлежит вам по праву.

Этот отчаянный призыв, рассчитанный на честолюбие миссис Ли, был решительным ходом в досконально продуманном Рэтклифом плане действий. Сенатор хорошо понимал, что ведет игру по большому счету, и качество приманки должно было соответствовать уровню этой игры. Его не останавливало, что миссис Ли сидела бледная и неподвижная, не отрывая глаз от пола, сплетая на коленях руки. Орел, который парит высоко в небесах, спускается на землю гораздо дольше, чем воробей или куропатка. Миссис Ли в эту минуту нужно было обдумать тысячу вещей, но она обнаружила, что не в состоянии думать вообще; в ее мозгу проносились какие-то смутные виденья и обрывки мыслей, но рассудок отказывался контролировать их порядок или природу. Среди прочих промелькнула и мысль о том, что из всех предложений, которые ей когда-либо делали ее поклонники, это было самым деловым и не имело отношения к чувствам. Что касается попытки Рэтклифа воздействовать на ее честолюбие, она не имела у нее успеха. Но какая женщина, даже если она величайшая героиня, способна выслушать столь неприкрытую лесть от мужчины, намного превосходившего всех остальных, и остаться к его словам совершенно равнодушной? Однако главное значение для нее сейчас имел тот факт, что ей некуда было отступать, некуда бежать; ее тактика была расстроена Рэтклифом, воздвигнутые ею временные барьеры преодолены. Предложение было сделано. Как ей теперь быть?

Она месяцами обдумывала эту ситуацию, так и не придя ни к какому решению; как же она могла надеяться решить все сейчас, за одну минуту, во время бала? Когда в едином мгновении сталкиваются противоречивые чувства, предрассудки и страсти, заполнявшие долгую жизнь, они так перегружают мозг, что тот отказывается работать. Миссис Ли сидела не шевелясь, решив положиться на волю судьбы — опасный прием, как могут подтвердить тысячи женщин, потому что таким образом они отдавались на милость чужой сильной воли, становились игрушкой в умелых руках.

А музыка играла не переставая. Толпы людей проходили мимо их укрытия. Некоторые их замечали, и ни у кого не было сомнения в том, что здесь происходит. Их окружала атмосфера тайны и напряженности. Рэтклиф пристально смотрел на миссис Ли, она не поднимала глаз от пола. Оба сидели молча, не двигаясь. Мимо прошел барон Якоби, неизменно все примечавший, и, обратив на них внимание, не удержался от крепкого слова на каком-то иностранном языке. Заметила их и Виктория Сорви, которую так разбирало любопытство, что она едва сдерживала себя.

После паузы, которая показалась им бесконечной, Рэтклиф продолжил:

— Я не говорю о своих чувствах, потому что знаю, вы можете решиться на этот шаг, лишь подчиняясь развитому в вас чувству долга, а не в ответ на мою преданность. Но скажу честно: мне не выразить словами, в какой степени я стал зависеть от вас. При одной только мысли, что мне придется обходиться без вас, жизнь представляется мне совершенно невыносимой, и я готов принести любую жертву, согласиться на любое условие, лишь бы вы были рядом.

Между тем Виктория Сорви, хотя ее крайне интересовало то, что говорил ей лорд Данбег, разыскала Сибиллу и, на мгновение остановив ее, шепнула на ухо:

— Ты лучше присмотри за своей сестрой. Она там у окна за лавровым деревом с мистером Рэтклифом!

Сибилла, опираясь на руку лорда Ская, наслаждалась балом, хотя он уже шел к концу. Но когда до нее дошел смысл слов Виктории, выражение ее лица мгновенно изменилось. К ней вернулись все волнения и страхи последних десяти дней. Она потащила лорда Ская через зал туда, где была ее сестра. Одного взгляда на Маделину было достаточно. Отчаянно напугавшись, но еще больше страшась нерешительности, Сибилла направилась прямо к сестре, которая все еще сидела, как статуя, слушая речи Рэтклифа. Заметив спешившую к ним Сибиллу, миссис Ли подняла глаза, взглянула на девушку и, увидев ее бледное лицо, встала со своего места.

— Сибилла, ты себя плохо чувствуешь? — воскликнула она. — Что-нибудь случилось?

— Я немного устала, — тихо сказала Сибилла, — и подумала, может, ты уже захочешь ехать домой?

— Конечно, — вскричала Маделина. — Я готова. До свидания, мистер Рэтклиф. Надеюсь, мы увидимся завтра. Лорд Скай, должна ли я испросить у герцогини разрешения уехать?

— Герцогиня удалилась полчаса назад, — ответил лорд Скай, который прекрасно разобрался в ситуации и, не задумываясь, пришел Сибилле на помощь, — позвольте мне проводить вас в гардеробную и приказать, чтобы подали вашу карету.

Мистер Рэтклиф обнаружил, что вдруг остался один, а миссис Ли поспешила прочь, снедаемая новыми волнениями. Они с Сибиллой пришли в гардеробную и собирались уже отправиться домой, как туда ворвалась Виктория Сорви, против обыкновения крайне возбужденная, схватила Сибиллу за руку, потянула ее в соседнюю комнату и закрыла за собой дверь.

— Способна ли ты сохранить тайну? — быстро спросила она.

— Тайну? — переспросила Сибилла, сгорая от любопытства. — Не хочешь ли ты сказать… неужели… да говори же, говори скорее.

— Да! — произнесла Виктория, вновь обретая свое обычное хладнокровие, — я помолвлена!

— С лордом Данбегом?

Виктория кивнула, а Сибилла, нервы которой были напряжены до предела от атмосферы бала, комплиментов, усталости, сложностей и страхов, разразилась неудержимым хохотом, поразив даже невозмутимую Викторию.

— Бедный лорд Данбег! Только не будь с ним жестокой, Виктория, — сказала она, когда наконец перевела дыхание. — Значит, всю оставшуюся жизнь ты проведешь в Ирландии? О, ты их многому научишь!

— Ты забываешь, моя милая, — сказала Виктория, усевшись на спинку стоявшей в этой комнате кровати, — что я не нищая. Замок Данбегов, говорят, очень романтическое место, особенно для летней резиденции, а остальное время года мы будем проводить в Лондоне или где-нибудь еще. Когда ты будешь приезжать к нам, я буду вести себя вполне прилично. Как ты думаешь, мне пойдет диадема?