Тайная доктрина третьего рейха - Ольга Грейгъ

Когда после встречи в январе 1925 года с ревностным католиком и председателем Баварской народной партии премьер-министром Хельдом недруги обвинили Адольфа Гитлера, что он ищет пути сближения с Римом, то тот не нашел ничего лучше, как пойти на реорганизацию всего движения, оставляя подле себя лишь не сомневающихся в правильности его единолично принятых решений.

К тому времени фюрер, уже давно обогатившись опытом всевозможных учений, заполонивших город Вену и все немецкое общество, выработал основы своей программы, своего «цельного миросозерцания», которое «никогда не согласится делить свое влияние с другим миросозерцанием». Он уже готовился вести до конца «истребительную борьбу против старого, чтобы приступить затем всерьез к строительству нового». И вновь — в соответствии с большевистской манифестной догматикой: «Весь мир насилья мы разрушим /До основанья. А затем /Мы наш, мы новый мир построим, /Кто был ничем, тот станет всем». Большевистское, а впоследствии и нацистское строительство цельного мировоззрения в рамках отдельно взятого государства на долгие годы стало парадигмой массового сознания, конкурируя в этом плане с воздействием религиозным.

Будучи проводником новых идей, молодой немецкий фюрер брал на себя многофункциональную роль; он желал, во-первых, прекратить искусственно навязываемые религиозные дискуссии и конфликты; во-вторых, спасти Германию от удушающих объятий большевизма; в-третьих, попытаться создать рейх как мощную империю; в-четвертых, оставив Веру, заставить человеческую цивилизацию по-новому взглянуть на догматы христианства.

Глава 17

«ЗВЕЗДА, ВЗОШЕДШАЯ В РОЖДЕСТВО,

ЯВИЛА НАМ СПАСИТЕЛЯ НЕМЕЦКОГО НАРОДА»

Когда основана была Германская национал-социалистическая рабочая партия, в Германии впервые появилось движение, которое в отличие от буржуазных партий не ставило себе целью механическую реставрацию прошлого, а выдвинуло новый идеал органического народного государства в противовес современному совершенно противоестественному государственному механизму.

Рождество 1925 г. Адольф Гитлер провел в среде соратников из города Бамберга, где сильные позиции имел преданный фюреру Штрейхер. Участник Первой мировой Юлиус Штрейхер (1885–1946), награжденный за боевые заслуги Железным крестом 1-го и 2-го класса, он был основателем и руководителем Социалистической партии Германии (СПГ создана в 1919 г.), в 1922 году вступил в НСДАП. С 1923 года Юлиус издавал антисемитскую газету «Штюрмер», делая упор на извращенческую сексуальную составляющую «нечистой» нации. Утверждают, что во время Пивного путча и столкновения с полицией Штрейхер сделал первый выстрел. Об этом событии Гитлер с присущей ему патетикой сказал следующее:

— В тот день, когда он лежал со мной на мостовой Фельдхернхалле, я поклялся, что не брошу его, пока он не бросит меня!

В 1924 г. Юлиус Штрейхер возглавил Великогерманское общество, став его первым президентом. А после воссоздания Гитлером НСДАП вошел в число его членов, получив билет под номером 18.

14 февраля 1926 г. Адольф Гитлер провел в Бамберге совещание партийных руководителей всех рангов. Город буквально засветился от обилия ярких знамен и плакатов, возвещающих о событии. Совещание длилось целый день, шлюзы спорам и дискуссиям открыла пятичасовая речь фюрера. Одной из главных тем стал вопрос о разоренной буржуазии; споры вызвало то, что правительство собиралось вернуть часть средств прежним хозяевам, тогда как все остальные слои населения теряли свои ценности и сбережения навсегда. Созвав совещание руководителей, куда, несомненно, должны были прибыть и представители, еще разделяющие северогерманские социалистические тенденции, фюрер сумел проявить себя талантливым стратегом. Он сыграл на чувствах людей, заставив их — многих вопреки своей воле — подтвердить, что принятая в 1920 году программа партии остается незыблемой.

— Она учредительный документ нашей религии, нашего мировоззрения. Изменить ее означало бы предательство по отношению к тем, кто умер, веря в нашу идею.

Вслед за прошедшим совещанием Йозеф Геббельс, явно пребывая в замешательстве, запишет в своем дневнике: «Я весь как побитый. Кто он — Гитлер? Реакционер? Изумительно неловок и неопределен. Русский вопрос — абсолютно не в масть. Италия и Англия — вот природные союзники. Ужасно! Наша задача — наголову разгромить большевизм! Большевизм — это жидовская работа!!! Мы должны унаследовать Россию! 180 миллионов!!! Компенсация князьям!.. Чудовищно! Программы достаточно. С этим соглашаются…»

Разгромить большевизм-коммунизм нацистам не удалось, зато это удалось силам иного толка. Любопытно: словно следуя плану германского фюрера, последний секретарь ЦК КПСС Советского Союза М.С. Горбачев признался в интервью газете «Советская Россия» от 19.08.2000 г.: «Целью моей жизни было уничтожить коммунизм, невыносимую диктатуру над людьми». Осталось присмотреться к тем, кто после горбачевской «перестройки» и развала советской империи «унаследовал страну», чтобы понять, в чьих интересах действовал последний облеченный безграничной властью коммунист СССР. А ведь даже фирменный горбачевский термин «перестройка», похоже, был взят из трудов «шустрого апостола» (по А. Гитлеру) «русской революции» 1917 года Лейбы Троцкого, который, оказавшись не у дел в результате политических игрищ товарища Сталина, все пенял, что в стране Советов в 1924 году началась «перестройка, перелицовка и прямая подделка». Недоволен же Троцкий был тем, что Политбюро и Секретариат по предложению Генерального секретаря ЦК РКП(б) И.В. Сталина приняли решение о централизованном изъятии у граждан и учреждений всех материалов, имеющих отношение к истории партии и особенно к документам периода революции и Гражданской войны. Все — якобы для архива ЦК, на самом деле — для дозирования правды, для перераспределения ролей, для сокрытия истинных заказчиков и делателей революции в Российской империи.

Уже в 1926 году фюрер, представлявшийся будущему рейхслейтеру Геббельсу неопределенным, наметил захваченную большевиками Россию своей целью. Итак, им руководили вполне понятные, естественные в создавшейся ситуации и даже отчасти примитивные мысли: если им можно, то отчего нам нельзя? Если им можно было позариться на чужие богатства, то отчего нам тоже не обратить свои взоры на Восток? Отчего, если им можно было явиться захватчиками, то отчего нам не предстать в глазах мирового сообщества освободителями?

К тому же общеизвестно, что в предавние времена и Церковь, желающая максимально распространить свое влияние, устраивала Крестовые походы, — своего рода генеральные репетиции по захвату новых земель для создания там жизнеспособных государств, в предвкушении окончательного завоевания всего мира грешных «нехристей». Во время насильственной христианизации местное население всегда либо обращалось в новую веру, либо уничтожалось, а их древние идолы нещадно повергались в прах.

Если учесть, что фюрер прекрасно понял истинную цену христианской истории, как и христианской догматике, то не выглядит странным факт, что, возрождая партию, он пол но-стью сохраняет старой ее программу. Секрет христианства в неизменности его догм, — эта мысль не единожды будет фигурировать в «Майн кампф».

Сражаясь с религиозными раздорами в обществе, он призывал всех встать под знамя своей догматичной программы, где бы ничего не подвергалось сомнениям, даже самые нелепые постулаты. Своих соратников, пытающихся дискутировать о целях и задачах партии, он уличал в сектантстве, считая, что тем самым они растрачивают много сил на пустое, просто в никуда. Биограф Иоахим Фест представит это так: «Католический» темперамент Гитлера редко где проявляется так ощутимо, как в этой приверженности застывшим, неизменным формулам. Как-то он сказал, что все дело только в политической вере, «вокруг которой вращается весь мир», программа может быть «насквозь идиотской, источником же веры в нее является твердость, с которой ее отстаивают» …он создаст и использует возможность, чтобы объявить старую программу партии, несмотря на все ее ярко выраженные слабости, «не подлежащей изменению». Именно ее устаревшие, старомодные черты и превращают ее из предмета дискуссии в объект почитания. Она должна была не отвечать на вопросы, а придавать энергию, а уточнение, считал Гитлер, означало бы только раздробление. А то, что он с неуклонной последовательностью настаивал на тождестве фюрера и идеи, соответствовало, помимо всего прочего, принципу непогрешимого фюрера, принципу не подлежащей изменению программы».