Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов

«Зацепились», — с удовлетворением подумал Новосельцев.

Крутов дал команду отойти от причала, и через несколько минут катер был уже далеко от земли. Новосельцев поднялся на мостик.

— Здорово получилось, — сказал он. — Вот это порядочек.

В порту на катер погрузилась новая группа десантников. Новосельцев хотел пойти во второй рейс, но Крутов воспротивился.

— Сматывайся, сматывайся, — заворчал он. — Корягин приказывал иметь дублера только на один рейс. Я сам с усам.

Новосельцев сошел с катера и пошел в эллинг.

Почти всю команду своего корабля он застал в моторном отделении.

Увидев своего командира, матросы вскочили, и на их лицах Новосельцев прочел один и тот же молчаливый вопрос.

— Как там? — раздалось сразу несколько голосов.

— Полный порядок, — весело ответил он. — Куниковский отряд в Станичке. Все идет отлично.

— Ах, а мы тут! — вырвалось горестное восклицание у Ковалева.

У боцмана был вымазан лоб и правый ус, который он подкручивал измазанными в масле пальцами. Новосельцев посмотрел на него и невольно улыбнулся.

— А как у вас дела? — спросил он Ивлева.

— Через три часа корабельное сердце заработает, — ответил механик, делая энергичный жест рукой, словно подтверждая, что так и будет.

— Порядок! Молодцы! — похвалил Новосельцев. — Боцман, распорядись, чтобы через три часа был сытный завтрак. После завтрака — всем спать. Нам, товарищи, предстоит следующей ночью, а может быть, и днем тяжелая работа.

Он прошел в свою каюту и устало опустился на койку. Его взгляд упал на фотографию Тайн, и ему сразу вспомнилось, что на обороте Таня что-то написала. Что же она написала? Новосельцев приподнял стекло и достал фотографию. На оборотной стороне ее было написано: «Витя, я люблю тебя, но будем помнить о войне. Твоя Таня».

«Любит! — грустно улыбнулся Новосельцев. И тотчас вспомнил ее фигурку на причале. — Как-то она там? Может, сейчас дерется врукопашную, отбиваясь от цепких рук гитлеровских солдат? А может, она уже лежит бездыханным трупом на холодных камнях…»

Новосельцев почувствовал себя в тесной каюте, как в клетке. Он выскочил из нее и побежал в моторный отсек, к ребятам, с которыми привык делить и радость, и горе, в обществе которых всегда находил душевный покой…

Утром, выйдя на палубу, Новосельцев обратил внимание на разгуливающих по берегу чаек. Море было бурное, неспокойное. По небу клубами густого дыма катились рваные облака. «Быть шторму», — решил Новосельцев, знающий старую морскую примету: «Чайка ходит по песку — моряку сулит тоску. Села чайка на воду — жди хорошую погоду».

После завтрака Новосельцев пошел в штаб доложить о готовности корабля.

Корягин усталым голосом отдавал распоряжения штабным работникам. За ночь черты его лица обострились, под запавшими глазами синели круги.

Увидев Новосельцева, Корягин вскочил и воскликнул:

— Жив? Ну, рассказывай! Что там случилось?

Несколько удивленный поведением командира, Новосельцев спокойно проговорил:

— Ремонт окончен. Катер готов к выполнению любого задания.

— Э, не то, — махнул рукой Корягин. — Не об этом спрашиваю. Ты же был на катере Крутова. Он сел на мель. Подойти к нему не удалось — сильный огонь. По радио передали, что Крутов убит, потом связь прервалась.

— Убит? — растерянно переспросил Новосельцев, невольно делая шаг назад.

— Да ты что — не знаешь? Ты же был на его корабле.

— После первого рейса я сошел, как вы приказали.

— Хорошо сделал, — насупился Корягин.

Корягнн отошел от Новосельцева и повернулся к нему спиной.

— Эх, Крутов!.. Не верится мне… — глухим и отчужденным голосом произнес он. — Такого катерника… Иди, лейтенант…

Новосельцев вышел из штаба. Около дерева с иссеченным стволом стояла одетая в военную форму молодая женщина и плакала. Новосельцев узнал в ней жену Крутова Лину. Около нее, переминаясь с ноги на ногу, стоял командир катера лейтенант Кожемякин и что-то говорил ей.

Он подошел к ним и поздоровался.

— Неужели это правда, Виктор? — Лина посмотрела на него умоляющими глазами, в которых блестели слезы.

У Новосельцева Сжалось сердце.

— Я не знаю, Лина, — сказал он.

Она вытерла платком глаза и, не прощаясь, пошла по дороге. Новосельцев посмотрел на расстроенное лицо Кожемякина и спросил:

— Что же произошло?

— А я сам не знаю. Сел на камни, похоже. Я дал ему конец, но сдернуть не удалось. Огонь был сильный, пришлось рубить конец и отходить.

Лицо его сморщилось, как от зубной боли.

— Да что один катер! — воскликнул он. — Весь десант в Южную Озерейку сорвался, много людей погибло. Слышал ты об этом?

— Как? — поразился Новосельцев. — Не может этого быть!

— Подробности я не знаю, но факт, что все корабли с десантниками на рассвете вернулись. Говорят, что нарвались на сильный огонь. Гитлеровцам удалось потопить несколько наших кораблей. Пойдем в штаб, поинтересуемся.

— Потом зайду, — сказал Новосельцев, ожесточенно потирая подбородок. — Катер на воду буду спускать…

«Что же произошло?» — спрашивал себя Новосельцев по дороге в эллинг. Ему еще не верилось ни в смерть Крутова, ни в неудачу десанта в Южную Озерейку.

На душе стало неспокойно. Все кругом теперь казалось ему тоскливым — и голые деревья, с которых слезинками капали дождевые капли, и сырая земля, и бурое неспокойное море, и небо в лохматых мрачных тучах.

«Что же все-таки произошло?» — в который раз задавал он себе вопрос.

Корабли держали курс на Южную Озерейку.

Полковник Громов стоял на командирском мостике канлодки и молча смотрел в темноту. В разговор с командиром корабля он не вступал, лишь время от времени сердито покашливал, тряся бородой и топорща усы.

Командир канлодки, видимо, тоже не был словоохотлив. Кроме отрывистых команд, он не произнес ни одного слова.

Разведчики разместились на корме. Коган рассказывал одесский анекдот, и хохот разносился по всей палубе. Крошка стоял, как маяк, возвышаясь над всеми, и с любопытством новичка рассматривал корабль.

Глушецкий сидел на ящике с патронами и молчаливо смотрел на море.

Разноречивые чувства испытывал Николай. Он и радовался тому, что наконец-то делается первый шаг к Севастополю, и в то же время на сердце была какая-то смутная, неосознанная тревога. Не выходила из памяти встреча в геленджикском порту. Встретился ему капитан второго ранга Медведкин. На начальнике разведотдела был надет ватный бушлат и ватные брюки, на шее болтался автомат, из карманов выглядывали гранаты. «Иду первым эшелоном, — сообщил он. — Хватит просиживать штаны в штабе». Медведкин был явно рад тому, что придется подраться. Глушецкий отметил про себя, что заломленная набекрень шапка делала начальника разведки похожим на молодых командиров из куниковского отряда. Но почему Медведкин должен высаживаться одним из первых? Он прямо не ответил на вопрос лейтенанта, а только с легким вздохом сказал: «На войне всякое бывает. Есть, стало быть, причины». Николаю показалось, что в его голосе звучали нотки горечи и тревоги.

Сейчас Глушецкий задавался вопросом: «Почему?» — и, не находя на него ответа, тревожился.

Полчаса спустя после выхода в открытое море Уральцев что-то притих. Сев рядом с командиром роты, он опустил голову и несколько раз мрачно чертыхнулся.

Глушецкий участливо спросил его:

— Укачивает?

— Мутит, — признался Уральцев.

— А ты поброди по кораблю. Осмотри каюты и все прочее. Время в запасе есть.

— Пожалуй, — согласился Уральцев, поднимаясь.

С ним пошел Крошка.

Когда вернулись, Крошка стал рассказывать разведчикам о виденном:

— Блиндажей не надо рыть, каюты есть. Культурненько воюют. Пострелял — и изволь в теплую каюту.

Семененко посмотрел на него так, словно хотел сказать: «Эх, ты, салага, не понимаешь, что городишь». И решил подшутить над ним.

— Бачу, лейтенанту понравилось на корабле, — заговорил он. — Мабуть, вас на клотике чаем угощали?

— Нет, мы туда не заходили, — ответил Крошка, вопросительно посмотрев на Уральцева.

— Как же это вы упустили такую возможность, — с сожалением заметил Кондратюк, догадавшись, что главстаршина разыгрывает лейтенанта.

— И с главным гальюнщиком вам не довелось встретиться? — спросил Семененко.

— Мы спешили, — сказал Крошка. — А что такое гальюнщик?

— О, вы многое потеряли! — воскликнул Семененко. — После камбуза гальюн самое необходимое место на корабле.

— Откуда же я знаю, — признался Крошка. — В следующий раз побываю.

— Побывайте, товарищ лейтенант, побывайте, — серьезно посоветовал Семененко под смех разведчиков.

Глушецкий тоже улыбнулся. Крошка растерянно посмотрел на смеявшихся.