В поисках любви - Кэтрин Кинкэйд

Несмотря на протесты Кингстона, Эмма купила две игрушки для своих будущих воспитанников: медный волчок для Майкла и крохотную куколку в сари для Виктории. Кингстон отказался торговаться с продавцом, чтобы сбить для нее цену, и ей пришлось заплатить безумные деньги.

– Вы ведь еще незнакомы с моими детьми! – недоумевал он. – Зачем же покупать им такие дорогие подарки?

– Именно потому, что я не знаю их, а они меня. Эти подарки нас познакомят. Они поймут, что я думала о них еще до того, как увидела. Только не слишком ли ваш Майкл взрослый для волчка? Может быть, надо было купить ему что-то другое?

– У Майкла с десяток медных волчков.

– Почему вы меня не предупредили?

– Разве вы меня послушали бы? Она не удержалась от улыбки:

– Вероятно, нет. Но ребенок не может насытиться волчками: новые пополнят его коллекцию. Я скажу ему, что этот куплен в Варанаси, поэтому он особенный.

– Это вы особенная, мисс Уайтфилд.

Помогая ей сесть в носилки после прогулки по базару, Кингстон задержал в руке ее пальцы. Эмма заглянула в его невыносимо синие глаза и замерла. Вокруг них шумела многолюдная толпа, но ей казалось, что они одни во всем городе.

– Что ж, благодарю вас, мистер Кингстон. Таких, как вы, тоже не часто встретишь! – Последние слова Эмма произнесла совсем тихо, но он услышал их и улыбнулся ослепительной улыбкой.

Они вернулись на барку. Следующая остановка, последняя перед Аллахабадом, была сделана в Мирзапуре, славящемся плюшевыми шерстяными коврами. Эмме хотелось походить по базару и насладиться пестрыми рисунками ковров, но этому воспрепятствовал Кингстон. Сначала он куда-то исчез, сильно ее тем удивив, а потом, не дав ей на прогулку по базару и часа, заставил вернуться на барку.

Она пребывала в недоумении, пока он не презентовал ей маленький, но изумительный шерстяной коврик с замысловатым геометрическим рисунком яркой расцветки.

– Зачем вы это сделали? – изумилась она. – Чем я заслужила такой восхитительный подарок? Вы ставите меня в неловкое положение.

Он довольно усмехнулся:

– Раз мальчишка не может насытиться волчками, то женщине подавай все новые ковры. А у вас к тому же нет ни одного. Этот ковер – роскошная вещь, которая скоро вам очень пригодится. Когда мы станем продираться сквозь джунгли, он будет напоминать вам, что Индия может быть и цивилизованной, а не только дикой. Берегите его от сырости и насекомых. Когда не пользуетесь им, лучше отдавайте Сакараму: он сохранит его до самого прибытия в Парадайз-Вью.

– Нет-нет, я заверну его в старый плащ и буду беречь. Спасибо, мистер Кингстон!

– Не стоит благодарности, мисс Уайтфилд. Это всего лишь маленькое свидетельство моей признательности вам за прыжок в реку ради моего спасения.

Она предпочла бы, чтобы он не объяснял свой поступок признательностью, но, как бы то ни было, она впервые в жизни получила подарок от мужчины и была на седьмом небе от счастья. Ковер был вещью полезной и к тому же долговечной. Он мог облагородить любую комнату, любой шатер.

Чем ближе они подплывали к Аллахабаду, тем беспощаднее становилось солнце. Даже Кингстон вспомнил про шлем, Эмма же не снимала топи ни на минуту. Тем не менее солнечного света, отражаемого речной водой, оказалось достаточно, чтобы она покрылась загаром. Когда барка уткнулась наконец в каменный причал Аллахабада, что означало конец их плавания, она испытала одновременно радость и печаль. Выслав Сакарама вперед с поручением оповестить об их прибытии, Кингстон предложил Эмме дойти до дома своего друга пешком. Путь был недалекий и обещал скорое избавление от пекла.

Нога Эммы окончательно зажила, бок тоже почти не беспокоил, поэтому она с радостью согласилась. К вечеру они вышли в притихший, полусонный город. На замечание Эммы по поводу непривычной тишины Кингстон ответил, что это – одно из священнейших мест в стране, где жизнь протекает в замедленном ритме.

– Оживление происходит раз в двенадцать лет, во время Кумбха Мела. Тогда в Аллахабад стекаются приверженцы различных индуистских сект и аскетических течений, а также сотни тысяч паломников.

Эмма старалась подстроиться под его длинный шаг.

– Как бы мне хотелось при этом присутствовать! Правда, я не люблю толпу, но ради Кумбха Мела готова на все.

– Боюсь, вам не позволили бы присутствовать на религиозной церемонии. – Он взял ее за руку, чтобы побыстрее обойти ватагу мальчишек, игравших посреди улицы во что-то вроде крикета. – Вы женщина, да еще британка. Это не приветствуется.

– А я надела бы накидку с прорезями для глаз.

– Ничего бы у вас из этого не вышло, мисс Уайтфилд. Вас выдал бы рост… Вот, кстати, и жилище моего друга. Я же говорил, что это близко. Только бы он оказался дома!

Эмма недоверчиво уставилась на выросший перед ними дворец. Кингстон описывал ей Форт-Акбар, оставшийся от Великих Моголов, с роскошным садом Кхушробах, где похоронен могольский принц Кхушро вместе с семьей. Неужели это здесь? Роскошные сооружения величественно возвышались над окружающими постройками.

– Вы не предупредили меня, что ваш друг – принц и живет во дворце.

– Это – дворец? – Кингстон усмехнулся; в его усмешке Эмма почувствовала горечь. – Я бы не назвал это дворцом, хотя этот дом действительно построен в эпоху Великих Моголов. Мой друг – принц, но не правитель. Когда здесь воцарились британцы, они низложили его семью и привели к власти другую, более лояльную правителям, поселив ее в родовом имении моего друга. Дом, где ему полагалось бы жить, гораздо больше и красивее этого.

– Боже! – Эмма не могла взять в толк, как британцам хватило дерзости решать, кому править в этом краю, а кому нет. Позиция Кингстона была ей также странна: она была определенно антибританской, словно он, как и она, осуждал метрополию. Раз так, он был единственным саибом во всей Индии, осуждавшим политику священной и неприкосновенной Ост-Индской компании.

– Мисс Уайтфилд! – Кингстон остановился и обернулся. – Я должен вам кое-что сказать!

Эмма набрала в легкие побольше воздуху.

– Я вас слушаю, мистер Кингстон.

– У вас такой вид, будто я собираюсь скормить вас крокодилам! Я хочу вас предупредить, что во время нашего пребывания в этом доме вам придется ночевать в зенане, то есть на женской половине. У вас не будет недостатка в прекрасной еде, но пищу принимать вы будете в одиночестве. Не прикасайтесь и не пользуйтесь тем, что не предоставлено вам в исключительное пользование. Учить вас разговаривать с женщинами в зенане я не буду, потому что они все равно не понимают по-английски.

Эмма догадалась, что он опасается, как бы она, не зная местных обычаев, не поставила его в неудобное положение.