Сердце Малого Льва - Елена Федина

Честно говоря, это были не самые красивые и не самые соблазнительные ноги в мире, обыкновенные худые девчоночьи ножки. Были на свете и женщины в тысячу раз более ослепительные. Но он любил эту, с серыми глазами, с белесыми ресничками, с мелкими веснушками на вздернутом носике, с открытой милой улыбкой и со всеми ее детскими рисунками.

Анастелла так внимательно смотрела на него, выглядывая из-за мольберта, что стало не по себе. Предательская кровь снова бросилась к лицу. Льюис почувствовал, как горят его щеки.

— Мне жарко, — сказал он, чтобы как-то оправдать свой румянец.

— Вообще-то, да, — согласилась она, взяла пульт и немного раздвинула стекла боковой стены.

— Так нормально?

— Да, — хрипло ответил он.

— Ты плохой натурщик, Лью, — заметила она, — все время вертишься и ерзаешь.

— А меня никогда и не рисовали, — оправдался он.

— Странно… ты такой красивый.

— Я себе не нравлюсь. Я какой-то незаконченный.

— Да? — Анастелла улыбнулась, — а у меня уже законченный. Правда, пока только в карандаше. Я не могу сразу красками. Хочешь посмотреть?

Льюис встал. Он не ожидал, что это будет так быстро. Минут двадцать от силы.

— Нравится? — с волнением спросила юная художница.

У него даже дар речи пропал от того, что она там изобразила. На рисунке был он и не он: бог Дионис в лавровом веночке, в набедренной повязке и с гроздью винограда. Льюиса просто бросило в жар от этого рисунка. Он даже мысленно не смел ее раздеть, а она вот так откровенно сделала это на бумаге!

— Это я? — только и мог выговорить он.

— Ты, — сказала Анастелла, — я не могу как тетя Сия уставить весь дом твоими статуями, зато я могу рисовать тебя, сколько хочу.

— З-зачем, — уже заикаясь от волнения произнес он.

— У каждой женщины должна быть своя тайна, — тихо ответила она.

Они смотрели друг на друга, и мастерская с ее высокими потолками, картинами, прозрачной стеной в осенний сад, и этот самый сад, и замок, и весь окружающий мир стали куда-то исчезать. Осталось только ее взволнованное лицо.

— Жаль, что я не умею рисовать, — сказал Льюис.

— Жаль, — слабо, как во сне, улыбнулась она.

Дальше тянуть уже было невозможно. Всему свой срок, как говорил дядя Рой. Льюис наклонился и коснулся губами ее губ. Сердце от этого совсем оборвалось. Такое нежное, такое совершенное существо стояло перед ним, что к нему даже немыслимо было прикоснуться. Всё не верилось, что это возможно!

— Я никогда раньше не целовалась, — призналась Анастелла смущенно, — а ты?

— Вообще-то было, — не смог он соврать, — один раз, в звездолете. Одна женщина из экипажа показывала мне лобовой экран, а потом…

— Она тебе нравилась, да?

— Нет. Мне просто было любопытно. Но потом я понял, что не хочу ничего этого. Не хочу без любви.

— А меня… — Анастелла подняла на него свои большие серые глаза, — меня ты любишь?

— Люблю, — выговорил он.

И сразу стало намного легче.

— Слава богу, — улыбнулась она, — а я боялась, что нет.

— Да ты что, Стелла!

Они долго стояли обнявшись. Ее волосы пахли фиалкой. Она сама была как маленький нежный цветок, эта хрупкая девушка с белой пушистой головкой, такая недоступная и такая родная. Она прижалась и обвила его как вьюнок. Он тыкался губами в ее волосы, сердце болезненно стучало. Он любил ее сейчас безумно, каждой своей клеточкой, он желал ей счастья, он хотел ей добра… но прекрасно понимал, что он, Льюис Тапиа — не тот крепкий дуб, вокруг которого этому вьюнку суждено обвиться.

— Знаешь, что я решила? — спросила она, как маленький ребенок или котенок цепляясь за его свитер.

— Что?

— Я не выйду за Руэрто. Никогда! Пусть делают со мной, что хотят!

— Стелла…

— Я люблю тебя. И всегда буду любить! И никто мне кроме тебя не нужен!

— Стелла, милая… — он взял ее лицо в ладони, — я тоже тебя люблю, но что мы можем сделать против Прыгунов? Я обыкновенный человек, ты это понимаешь? Я даже защитить тебя от них не смогу. Умереть — умру, если придется. Но это всё, на что я способен.

— Значит, умрем вместе! — заявила она.

Тэги Иглэр выглядела жалко, бесцветные волосы ее были растрепаны, синюшные руки исцарапаны, платье перепачкано грязью. Она сидела напротив Эдгара в его рабочем кабинете и, стуча зубами пила, горячий тэрий с пихтовым маслом. Вонь была ужасная. Эдгар молча смотрел, как раздраженно расхаживает по ковру дед, тоже порядком перепачканный.

— Изгоями на Тевере прожить невозможно, — говорил он хмуро, — слишком холодно. Этот рыболов не смог ей обеспечить минимальных условий. Девчонка чуть не околела в его хижине.

— Кэдэм нэ вэнэвэт, — пискнула дочь посла.

— Попробуй объяснить это своему правительству. И своему отцу. И своему мужу.

Девушку было жалко. На Тевере она и ее любовник прозябали и рисковали быть схваченными и замурованными в лед. Здесь же ее ждала встреча с разъяренным мужем и возмущенным отцом.

— Эд, налей-ка мне тоже этой гадости, — сказал дед, — а то меня что-то знобит от теверского климата. И вызови это чертово отродье. Я ему скажу пару ласковых.

— Дед, — вступился за брата Эдгар, — он хотел как лучше.

— Пусть увидит, что из этого вышло! Пора уже отвечать за свои поступки.

— Тэгем Рэчэрд, — жалобно посмотрела на него Иглэр, — Герц нэ вэнэвэт!

— У тебя никто нэ вэновэт! — взглянул на нее дед.

Она всхлипнула. Ситуация была настолько неприятная, что Эдгар предпочел не высовываться. Приходилось выбирать между крупным дипломатическим скандалом и счастьем девушки. Слава богу, что дед взял это на себя. Сам же он вряд ли решился бы на такую жестокость — вернуть мужу-тевергу сбежавшую жену. По их законам это могло стоить ей жизни.

Эдгар давно считал себя взрослым и вообще претензий к себе не имел, даже свой длинный нос стал ему нравиться. Но рядом с дедом он по-прежнему чувствовал себя мальчишкой. И, наверно, вел себя как мальчишка. Прятался за его спину.

А Ричард, между тем, заметно сдал за последние годы. Постарело его лицо, добела поседели волосы, в его осанке, в его походке, в его взгляде появилась какая-то не проходящая усталость, словно он нес на плечах каменную плиту. Он вообще стал другой, суровый, замкнутый, хмурый, как будто что-то точило его изнутри. Подмечать всё это за ним было досадно, Эдгар предпочел бы думать, что дед вечный. Впрочем, женщины, эти непостижимые создания, глазели на деда по-прежнему. А что еще нужно настоящему мужчине?