Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович

– Ну, не совсем теория. Просто Паша обнаружил один файл в программе. Возможно, именно он отвечает за время и место попадания.

– Погодите, – посмотрел недоуменно на друзей Маргелов, – когда вы программу проверяли, его не видели?

– Видел, – ответил Свешников, – да значения не придал поначалу. Потом начал сравнивать, но вам не говорил, пока не понял, что это такое. Короче – группа символов, возможно координата места, времени и личности.

– Ну вас! – отмахнулся Вася. – Я пока не отошел, чтобы нормально соображать. Давай запускай аппарат!

Павел тонул. В жгучей и невыносимой боли. Он буквально нырнул в это море. Жгло так, будто он попал не в тело, а в мартен в разгар плавки. Мотаясь в стороны, он пытался найти хоть какой-то уголок, чтобы притушить эту боль, найти спокойное место, но любое движение, даже малое шевеление, причиняло боль. Внезапно все пропадало на миг, и в это короткое время вдруг появлялся запах перепрелой травы. Этот запах был настолько резким, что затихшая боль буквально взрывалась. И все начиналось заново. Время будто остановилось, оно потеряло всякий смысл, все измерялось только взрывами боли.

В небольших паузах запах прелой травы начал меняться на смесь медикаментов и пота. Стал слышен гул, похожий на гул множества голосов. Он то усиливался, то пропадал, становясь еле различимым шепотом.

– Боец… – внезапно прогремело в голове набатом, и на мгновение боль отступила.

Сквозь приоткрытые веки стали различимы нависшие белые глыбы. Набат оформился в усталый женский голос:

– Имя и фамилия неизвестны, документы обгорели… – голос начал стихать, плавно отдаляясь, – пулевое ранение… осколочные ранения… ожоги… ожог… ожо…

Голос затих, и вернулась боль. Она была столь резкой и невыносимой, что мир превратился в черное нечто. И в этот миг что-то пропало. Исчезло навсегда. Павел попытался осознать, что же он потерял? Осматриваясь, если это можно так назвать, внутри себя, он пытался понять – чего стало не хватать? Но вокруг было пусто. И это странно… пусто…

Паша внезапно понял – он тут один. В теле нет иного сознания, кроме его, Павла Свешникова. Как так? Может ли быть подобное? Родное сознание покинуло тело, оставив гостя полным его хозяином. Ушло, как джинн от надоевшей за тысячелетия лампы. Джинном Паша себя не ощущал, имея лишь одно желание – поскорей вернуться обратно. Одно радовало – боль перестала мешать мыслям. Она не стихла, просто потеряла остроту и напор, стала немного привычной.

Паша попытался открыть глаза. И их словно обожгло яркостью – лучик солнца светил прямо в лицо. Попытка поднять руку, чтобы прикрыть глаза, привела только к новому взрыву боли. Корчась и чувствуя, что мир вновь собирается превратиться в ничто, он прохрипел, с трудом разлепляя губы:

– Пить! – Жажда была даже сильнее боли. Язык, казалось, распух и прирос к гортани. Жажда буквально сводила с ума, и никуда от этого не деться.

Внезапно к губам прикоснулась прохлада. И Паша невольно подался навстречу. Потекло по губам. Кто-то что-то сказал, но из всего сказанного он ничего не понял. Паша приоткрыл глаза. Расплывчатая белая глыба медленно оформилась в склонившуюся над ним девушку в халате. В ее руках кружка и ложка, которую она осторожно поднесла к губам Паши. И живительная влага потекла внутрь. Совсем чуть-чуть, но это было… было… восхитительно!

Лицо девушки показалось необычайно красивым. Нет, не просто красивым. Она была ангелом!

– Вы меня слышите? – спросил его ангел. – Если трудно говорить – два раза моргните.

– Мне не трудно, – прохрипел в ответ Паша, стараясь не морщиться от боли.

– Это хорошо, что вы пришли в сознание. Ваша красноармейская книжка обгорела. Как ваша фамилия и имя?

Павел моргнул два раза, решая – что говорить. Хозяина тела нет. Кто и кем он был? Какое имя и какая фамилия?

– Вы ничего не помните? – спросила девушка, по-своему поняв молчание ранбольного.

– Нет… не помню.

– А звание и часть?

– Не помню, – повторил Паша. – Где я?

– Вы в госпи… – больше ничего Свешников не услышал. Его будто за шкирку выдернули из тела, и по глазам резануло ярким светом…

…Паша вскочил, очумело озираясь. Увидел друзей, облегченно выдохнул. Быстро ощупал себя и возмутился:

– Какого хрена так долго тянули?!

– Ты че, Паш? – оторопел Сергей. – Десять минут. Не больше, не меньше.

– Да? – удивился Свешников. – А мне эти минуты вечностью показались.

– С чего это? – спросил Маргелов.

– В тяжелораненого попал. Как понял, в госпитале бедняга. Больше ничего выяснить не смог. Блин! – выругался Паша. – Ну и испытал же я… – он задумался, вспоминая: – Пулевое, осколочные и ожоги…

– Не понял, – удивился Сергей, – ты что, сразу как вошел, все чувства ощутил?

– Ага, – кивнул Свешников.

– А на кой ты сразу включился?

– На той! – ответил Паша. – Деваться было некуда, включило само! Хозяин тела-то тю-тю.

И, глядя на вытянувшиеся лица друзей, пояснил:

– Сознания как такового не было. Тело есть, души нет.

Сергей и Вася переглянулись.

– Жизнь на одном биосе, – сказал Вася.

– Каком биосе? – не понял Свешников.

– Это мы с Серегой тело с отсутствующим сознанием с компьютером без операционки сравнивали, когда ты в Маевском был. Все думали – как так выходит?

– Э-э-э… – Свешников недоуменно поморгал, – так мы с помощью аппарата это делаем, а тут… а тут или душа от боли отлетела, или боль и мое внедрение ее вышибло. Блин, как хреново получилось.

Помолчали, задумавшись. Потом Сергей спросил:

– А сколько тело без души прожить может?

– Откуда я знаю?! – взорвался Паша. – Сутки, неделю, может, год. Но это в наше время, а не в госпитале сорок первого. Не забыли, что там еще антибиотиков как таковых нет? Я еще тут… своим появлением добавил.

– Погоди, не кипятись, – сказал Сергей. – То, что бедолага погибнет… или погиб почти, не наша вина. Сам подумай – ты немного хирургом побыл, смог ли выжить человек с такими ранениями? Вполне может быть, именно твое внедрение удержало тело от смерти.

– Не я хирургом был, – буркнул Паша. – И парню от этого не легче. Море боли… и никто не поможет…

– Можно помочь!

Друзья уставились на Маргелова.

– Появляться в теле на малое время, – сказал Вася. – Это единственное, что мы можем.

– А смысл? Как тело без души будет жить? Терпеть эту адскую боль?

– Смысл? – задумался Вася. – Раз живой, то есть смысл. А терпеть надо! От нас не убудет.

– А то, что сознание ушло? Возможно, безвозвратно.

– Будем надеяться – что нет, – ответил Вася, поднимаясь. – Нельзя просто бросать так его. Помочь надо. И я готов хоть сейчас. – И он шагнул к аппарату.

– Не, Васек, – покачал головой Сергей, останавливая друга. – Моя очередь.

Он сел на кушетку.

– Десять минут, – сказал Жуков. – Поддержим жизнь парня. Заодно проверим, туда ли попадем. И на сегодня всё. Включай!

– Сейчас, только координаты зафиксирую… – отозвался Свешников. – Запускаю!

Пока Сергей лежал под аппаратом, Паша занялся расшифровкой координат, а Васе сунул распечатку плана «Ост». Заодно пояснил – зачем это надо. Маргелов попенял, что он и сам понимает, и уткнулся в текст.

Десять минут прошли незаметно. Друзья, окунувшись в дело с головой, за временем не следили, полагаясь на работу таймера. Тот отключил программу и просигналил, но все равно Жуков вскочил неожиданно для друзей. Так же очумело огляделся и выругался.

– Ну и как? – спросил Паша.

– Что говорить – хреново, – признал Сергей и вытер выступивший пот. – М-да… ты прав, Паша. Сознания в теле нет. Бедолага…

– Ага, значит, координата личности подтвердилась. – И Свешников что-то начал записывать.

– Так, всё! – поднялся Сергей. – На сегодня завязываем. Отдохнуть надо.

Друзья собрались, вышли, заперев все двери, и направились на выход. На улице остановились.

– Паша, тебя подвезти? – спросил Жуков.