Творящие любовь - Джудит Гулд

Капитан Лувар продолжал представлять своих гостей:

— Его преосвященство кардинал Джованни Корсини, чрезвычайный посланник его святейшества Папы.

Его преосвященство вежливо улыбнулся, но тепло отсутствовало в его улыбке, тонкое и аскетичное лицо напоминало средневековых рыцарей церкви. Он поклонился:

— Добрый вечер, леди.

— Его светлость герцог Фэрфакс, и ее светлость герцогиня Фэрфакс.

Герцог, худощавый и седой, поклонился, а его сидевшая рядом жена кивнула и мило улыбнулась. Она была значительно моложе мужа и очень красива — белорозовая английская красавица.

— Его превосходительство посол и сеньора Перес де Кабраль, — продолжал капитан и галантно добавил: — Посол и сеньора Перес де Кабраль — это последний дипломатический подарок Аргентины Франции.

Посол оказался пожилым человеком с лицом эстета, а сеньора Перес — бледной красоткой из Буэнос-Айреса, с черными глазами, чувственным ртом и иссиня-черными волосами, собранными в пучок на затылке. Платье из золотой парчи, а на шее — самый большой изумруд из всех, которые приходилось видеть Шарлотт-Энн.

— Мне кажется, капитан, — произнес посол, — что ваша страна потеряла прекрасного дипломата в тот день, когда вы решили посвятить себя морю.

Тот улыбнулся, и его взгляд скользнул дальше.

— Достопочтенный судья Александр Гуд, член Верховного суда Соединенных Штатов Америки, и его жена, миссис Гуд.

Шарлотт-Энн перевела глаза. Судья — осанистый человек с львиной гривой серебристых волос. Казалось, что он неловко себя чувствует во фраке. Его тоненькая жена так и лучилась хорошим настроением.

— Очень приятно, — произнесли они хором и засмеялись.

— Мне кажется, — сказала миссис Гуд, — мы всегда говорим одно и то же в одно и то же время. Уверяю вас, мы не репетировали.

Шарлотт-Энн вежливо засмеялась.

Капитан Лувар повернулся к следующему гостю.

— Генерал Эрих фон Керстен из Мюнхена.

Краснолицый генерал Керстен — крепкое сложение и тевтонская аккуратность. Он сделал несколько шагов назад, обошел стол и щелкнул каблуками, низко склонился к ручкам дам и широко улыбнулся:

— Одна красивая женщина — подарок, а две красавицы — подарок небес.

Шарлотт-Энн почувствовала, что Робин едва удержалась, чтобы не прыснуть. Она даже обрадовалась, когда генерал занял свое место за столом.

— И наконец, — тихо произнес капитан, — его высочество князь Луиджи ди Фонтанези.

Шарлотт-Энн повернулась налево и автоматически протянула руку. Он стоял совсем рядом с ней и нежно взял ее руку в свою. И только тогда их взгляды встретились. На какое-то мгновение ей показалось, что она не может двинуться с места.

Красотой он намного превосходил всех мужчин, с которыми она встречалась. Его наглые золотисто-карие глаза словно пронизывали ее насквозь, а белоснежные зубы хищно сверкали. Он возвышался над всеми и, хотя был во фраке, Шарлотт-Энн чувствовала его физическую мощь, животная сила широких плеч атлета переходила в тонкую талию и узкие бедра. Она ощущала ненасытную чувственность его губ и циничную праздность его манер.

Князь низко склонился к ее руке, и его поцелуй несколько затянулся. У нее по коже побежали мурашки, кровь прилила к лицу.

— Вы настоящая красавица, — произнес ди Фонтанези так тихо, что Шарлотт-Энн пришлось прислушиваться.

Удивленная его нахальным, затянувшимся прикосновением, пронизавшим ее словно током, она почувствовала, что ее скулы пламенеют пожаром. Шарлотт-Энн вырвала руку и подняла глаза. Ей показалось, что она подверглась насилию. Никогда еще мужчине всего лишь одним взглядом не удавалось коснуться тайных струн ее души. Шарлотт-Энн была рада, что все остальные снова принялись за еду. Ей понадобилось время, чтобы прийти в себя и снова обрести душевное равновесие. «Да и потом, — сказала она себе, — никто ничего не заметил».

Но тут Робин встретилась с ней взглядом и понимающе улыбнулась.

Шарлотт-Энн снова вспыхнула. Неужели ее чувства настолько заметны?

— Мадемуазель?

Шарлотт-Энн обернулась к капитану Лувару и неловко улыбнулась ему, когда он помог ей сесть. Она заняла место слева от него, а Робин он усадил справа от себя. Сначала Шарлотт-Энн испытала облегчение при мысли о том, что ей не придется сидеть рядом с Робин. Ей вовсе не хотелось видеть эти понимающие ухмылки. Что это она говорила ей там, на палубе? Князь «восхитительно опасен». «И, — добавила про себя Шарлотт-Энн, — даже очень опасен». А то почему бы та женщина в Довиле пыталась из-за него покончить с собой?

И все же, хотя девушка и была рада оказаться подальше от испытующего взгляда своей подруги, ей было как-то не по себе среди окружающих ее незнакомых людей. Все были гораздо старше ее и достигли большего. Что могло быть у нее общего с послом, кардиналом или князем? Шарлотт-Энн поймала себя на том, что ей бы очень хотелось затеряться за каким-нибудь другим из множества столиков ресторана.

Она неуверенно оглянулась и тут же испытала еще один удар. Только сейчас девушка поняла, кто сидит слева от нее. Князь Луиджи ди Фонтанези.

Шарлотт-Энн схватила лежащую перед ней салфетку и медленно развернула ее у себя на коленях, потом подняла голову, решив не смотреть на него и не разговаривать с ним. Все в нем пугало ее — ленивая самоуверенность, сногсшибательный внешний вид, исходящая от него магия физической силы, его выбивающая из колеи способность заглядывать ей в душу.

Она обрадовалась, когда официант поставил перед ней первое блюдо. Посмотрев вниз на неглубокую суповую тарелку, Шарлотт-Энн увидела четыре странных очищенных яйца с грибными шляпками, посыпанные красной икрой и плавающие в густом золотистом соусе. При обычных обстоятельствах такое блюдо ей бы понравилось, но сейчас, что бы ей ни подали, она могла лишь сожалеть о пропавшем аппетите. Но все-таки еда — это хоть какое-то занятие. Шарлотт-Энн взяла ложку, собираясь сосредоточить свое внимание исключительно на стоящем перед ней блюде. Но ее усилия оказались напрасными.

Она не могла не ощущать слева веселый обжигающий взгляд Луиджи ди Фонтанези. Князь смотрел на нее так пристально, точно пытался прожечь ее насквозь. Рука у Шарлотт-Энн затряслась. Она разозлилась, ей стало ясно: именно на такой эффект он и рассчитывал, как раз этого и добивался. А теперь он наверняка подсмеивается над ней про себя.

Шарлотт-Энн поджала губы. Ей самой было неприятно, что она позволила ему вывести ее из себя. Но слово «позволила» не соответствовало действительности. Девушка чувствовала себя совершенно беспомощной.

Она не могла дождаться, когда же наконец закончится ужин.

Шарлотт-Энн сосредоточилась на еде, с отсутствующим видом водя ложкой по тарелке. Вокруг нее разговор стал громче, и обрывки фраз, касаясь ее слуха, превращались в бессмысленную мозаику. Она рассеянно прислушивалась.

— Вы будете в этом году участвовать в гонках в Монте-Карло, князь Луиджи?..

— В последние десять лет в Аргентине происходят социальные реформы…

— Экономический хаос…

— С тысяча девятьсот двадцать четвертого года, герцог Фэрфакс, когда правительство лейбористов первым…

— Действительно, кардинал Корсини, договор о примирении между кардиналом Гаспарри[10] и премьером Муссолини…

— Париж весной — это то же самое, что Буэнос-Айрес зимой…

— Эффект тарифа Хаули-Смута на международную торговлю…

— Нет, Веймарская республика и президент Гинденбург…

— Князь Луиджи, вы, как авиатор…

— Но, несмотря на депрессию, Эмпайр Стейт билдинг почти закончен…

— Моя дорогая, дорогая миссис Рейхенбах, если бы вы только…

— Германия не позволит себя сдерживать…

Различные суждения роем вились вокруг стола. Звон хрусталя и фарфора, металлическое позвякивание серебряных приборов словно отмечали знаки препинания. Шарлотт-Энн чувствовала себя лишней, может быть, оттого что на нее никто не обращал внимания. Она была слишком занята одной-единственной проблемой — как постараться избежать внимания князя Луиджи ди Фонтанези.

— А каково ваше мнение, мадемуазель Хейл?

Шарлотт-Энн вздрогнула и повернула голову направо. Голос принадлежал капитану. Она совершенно не слышала вопроса. Кроме того, за это время принесли следующее блюдо. Она и не заметила, что теперь перед ней на тарелке лежит целый колючий омар, его красный панцирь был начинен мясом краба.

— Прошу прощения, капитан, — извиняясь проговорила Шарлотт-Энн. — Мое внимание целиком было занято этим блюдом. Оно выглядит так… так экстравагантно.

— Вот сообразительная молодая леди, — прогудел генерал Керстен, сидевший по другую сторону стола. — В моей стране политика и работа — это удел мужчин, а женщинам остаются кухня и спальня. Хорошо бы и другие женщины вели себя так, как вы.