Борьба на Юге. Тревожная весна 1918. - Alexandr Dornburg

бушлаты элиты Красной Гвардии густо покрылись красным, а поле наполнилось большим числом мертвых и умирающих

Наша пехота била едва ли не в упор. Это был поединок пехоты, винтовок против винтовок, испытание, к которому непрерывно готовились обе стороны. Ни офицерам, ни урядникам не было нужды отдавать приказы. Наши казаки знали, что делать. И делали. Стройные ряды наступающих большевиков, испытав на себе дикую силу огня, забрызгивая соседей кровью и мозгами, вмиг исчезли после наших выстрелов, повсюду лежали убитые да корчились на земле умирающие. Шеренги красных, казалось, качались, как кегли, в которые попал шар для боулинга. Какой-то солдат откатился из рядов красногвардейцев с хлещущей из глазницы кровью. Противник попятился, его подперли следующие ряды атакующих, но тут его настиг наш контратакующий порыв, правильный бой прекратился, клацнули штыки, принимаясь наматывать кишки и началась бешеная бойня.

Мы, торопясь избавиться от страхов в безумии драки, спешили опьянить себя видом пролитой крови. Наша яростная атака сопровождалась безумным ревом — как будто вода прорвалась через плотину. Сталь ударила о сталь, штыки столкнулись со штыками. Клинки рубили, штыки кололи. Проклятия смешивались со стонами, крики восторга с предсмертными хрипами. Кто-то дрался голыми руками, кто-то бил ногой, кто-то кулаком или прикладом, кто-то просто рвал своему противнику горло. Давка была такой, что временами дерущиеся едва могли двигаться, так что приходилось хвататься прямо за лица тех, кто ближе, пинать и кусать, бодать головой, пока проклятые большевики не двигались или падали, или умирали. Но казаки, проявляя железную волю, прокладывали себе кровавый путь среди порождения самого ужасного кошмара, убеждая большевиков, что сегодня не их день. Один партизан получил пулю в грудь, но даже не заметил этого и продолжал колоть штыком и бить прикладом.

– Не берем пленных! – закричал Денисов, сражаясь как одержимый, отводя в сторону удар штыка, направленный ему в горло скулящим от страха революционным матросом.

Он дрался так же, как его люди, с той же ужасной усмешкой на лице, казавшемся страшным от крови, копоти и пота. Денисов заколол матроса ответным выпадом, нанеся смертельный удар, выкручивая лезвие, чтобы его не захватило человеческой плотью, походя ткнул в спину другого красноармейца, пробил у того в спине дыру, а затем бросился в сторону третьего. Моряк в черном бушлате замахнулся на него прикладом, но Денисов легко отбил удар и в свою очередь ткнул матроса прикладом, сбив того наземь. Матрос перед ним упал ничком и закрыл голову руками, но нависший над ним полковник, которого одолели примитивные инстинкты дикаря, с силой всадил ему штык меж ребер.

– Ломи, парни! – крикнул какой-то казак, втыкая штык в попавшего под руку несчастного большевика с безумными от ужаса глазами. – Режь караснопузых свиней!

Эффект был неожиданный. Большевики, очевидно, никак уже не ожидали какого-либо сопротивления с нашей стороны. По их мнению, они уже перемешали нас снарядами в кровавый фарш. "Товарищи" растерялись. Это их минутное замешательство было для них роковым.

Наши конные части своими пиками буквально врезались в красногвардейские толпы. С удачей прирожденных воинов казачьи сотни ударили в самое уязвимое место нападавших. Тут и там послышались крики отчаяния и триумфа. Я видел, как молодой станичник протыкает злобного пушкаря пикой насквозь, а потом соскакивает с коня и бросается на второго артиллериста с кулаками. В ход шло все. Остро отточенные клинки, бебуты и многое другое. Как бы то ни было, враги, хвала небесам, бежали правее от нас.

— Бегите! — кричал испуганный комиссар в кожанке, обмочивший штаны, своим ошеломленным бойцам. — Бегите!

Солдаты сломали ряды и побежали одновременно с началом атаки кавалерии, бросились в рассыпную как куры со двора, и таким образом красногвардейцы стали мишенью, о которой кавалеристы могли только мечтать: беспорядочная кучка отступающей пехоты. Конные казаки улюлюкая, крича и жаждая крови, рубили отступающие цепи тяжелыми саблями в исступлении кавалерийской атаки.

— Вперед ребята, вперед! Загоним засранцев обратно в утробы их матерей! Вперед ребята, вперед!— звенели кличи победителей.

Успех в одном месте, молниеносно покатился по всему фронту. Через несколько минут, вся равнина была покрыта бегущими большевиками. Из домов, садов, кустов, ям и огородов выскакивали наши станичники, разя врага штыком и пулей. Они подхватывали "ура", скользя в крови, но, не останавливаясь ни на мгновение, на бегу подбирали, брошенные большевиками винтовки и патроны и безостановочно гнали противника.

Разгром красных был полный. Они повернулись и побежали, давая возможность насесть на себя со всех сторон и полосовать, рубить, колоть себя оружием сзади. Все утонуло в воплях, звуках выстрелов и железном стуке. Убегающие оскальзывались, падали и поднимались снова, сея панику при проталкивании через ряды своих, которые все еще ни о чем не догадывались и лишь тревожно спрашивали, что стряслось. Их хватали, кричали им вопросы, но они вырывались и бежали дальше. Ломались сотни, а затем уже и тысячи, дичая и немея от страха

Преследование противника велось до самого Новочеркасска. Бой превратился в побоище, и офицеры с трудом сдерживали разъяренных казаков. Наши партизаны, ошеломленный успехом, горели огромным желанием на плечах большевиков захватить и сам город. Но этому намерению мы категорически воспротивились, учитывая урок предыдущего взятия 1-го апреля. Излишне давить не стоит. Город тогда мы взяли, но не удержали, принимая во внимание сильную перемешанность наших частей и отсутствие управления ими. А главное ж/д пути и бронепоезда красных, которые бутылками с зажигательной смесью уже не закидаешь, так как близко к ним не подойдешь!

Во рту остался солоноватый привкус пороха. Я чувствовал жажду и боль, я устал, правое ухо совершенно оглохло от разрывов, и мое измученное запястье причиняло страшные муки. Мой старый мундир битвы не пережил, теперь его только выбросить. Даже за пожизненную пенсию я не согласился