Рваные судьбы - Татьяна Николаева

Мать молчала.

– Вы меня осуждаете? – спросила Лиза.

– Нет, – вздохнула Поля. – Я не вправе судить. Ты переступаешь через себя ради детей. Наверное, это непросто. И это правильно. Кто же ещё позаботится о них, как не ты? А каким уже способом – не столь важно.

– Спасибо вам, мама, – Лиза обняла мать и прижалась лбом к её щеке.

– Всё будет хорошо, моя девочка, – сказала Поля и поцеловала дочь в висок.

– Ну, а как там дома? Как малыши? – спросила Лиза.

– Да у нас всё более-менее нормально. Люба работает, Нюра тоже. Витя с Ксенией дружно живут. Успокоился, слава богу. И вообще, всё спокойно. Вот только Нюра не в себе. Страдает очень сильно. Ты бы поговорила с ней, что ли.

– Что, так и не пишет ей Андрей?

– Нет, – ответила Поля. – Ни ей, ни родителям. Как в воду канул. А ей уж за двадцать перевалило. Сколько можно ждать неизвестно чего? Вон, все подруги её уже за мужьями. Одна она выжидает. Досидится – останется, как Любка: той тридцать уже, а всё одна, никому не сгодилась. Поговори с ней. Она только тебя и послушается.

– Ладно, обязательно поговорю, – сказала Лиза. – А это возьмите домой.

Лиза отсыпала в бумажный пакетик горсть чая и протянула матери.

– Зачем это? – возразила Поля. – Оставь себе. У вас и так мало.

– Ничего, хватит всем. А ваших тоже надо побаловать немного. Скажете, Лиза передала. Пусть попьют чайку, всё ж не голый кипяток хлебать. А нам Матвей ещё принесёт. Он возит продукты на пайки военным. А там всё есть. Так что не возражайте, берите.

– Ну, спасибо, дочка, – сказала Поля. – Ты у меня очень хорошая. И заслуживаешь большого счастья.

– А я уже счастлива, – ответила Лиза.

– Да, это пока. А пройдёт время… С нелюбимым-то жить – ой, как несладко, – вздохнула Поля.

– Знаю, мама. Ой, знаю.

3.

Прошло уже около месяца с тех пор, как снова появился Матвей в жизни Лизы. На дворе была в разгаре весна. Потеплело. Сошёл весь снег, растаял лёд на реке. Разлился Донец, предвещая сочные густые травы на заливных лугах. Правда, выгонять пастись на те луга было некого. Скотины в округе почти не осталось.

Люди продолжали массово умирать от голода. Лиза с ужасом вспоминала, как совсем ещё недавно она со своими дочерьми тоже стояла у черты, была на волосок от смерти. Теперь же она с облегчением ощущала себя как будто стоящей в стороне от страшных событий, продолжающихся вокруг. Теперь её семье гибель не грозила. Матвей выхватил её на краю пропасти, в которую она почти уже падала. И Лиза согласилась с ним жить. Она решилась на этот непростой шаг, потому что не могла больше смотреть, как медленно и мучительно умирают её дети, она хотела спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. А Матвей, каким бы он ни был, такую уверенность ей давал. Лиза чувствовала себя с ним надёжно и защищённо. Она знала, что Матвей сделает для неё всё, и пойдет на всё. И это вселяло в неё спокойствие. Лиза стала понемногу привыкать к нему. Его горячая, страстная любовь согревала её, она больше не чувствовала себя одинокой. Вот только одно омрачало и отравляло ей жизнь: необходимость ложиться в постель с нелюбимым мужчиной. Он был ей противен. Лиза помнила, как он издевался над покойной Нюрочкой, как избивал её; помнила, что это он виновен в смерти и Нюры, и Гриши. Лиза всё помнила и не могла побороть неприязнь, заглушить обиду, боль и ненависть в своей душе.

И Матвей, конечно же, всё видел и понимал. Да, Лиза оставалась ему верной женой, он это знал; они жили под одной крышей, спали в одной постели, но Матвей чувствовал отчуждение со стороны Лизы. А главное, он знал, что Лиза его по-прежнему не любит и никогда не полюбит, что она с ним только из благодарности и из страха опять остаться одной без средств существования. Конечно, он готов был содержать её и дочерей до конца дней своих. Но, всё же, ему хотелось видеть хоть немного нежности с её стороны.

И ещё, ко всему прочему, его угнетала и раздражала теснота, в которой они жили. Он как-то предложил Лизе перебраться в его дом, но Лиза наотрез отказалась. Матвей решил ещё раз попытать счастья. Всё-таки уже месяц они вместе, может, всё изменилось, и Лиза согласится.

– Лиза, поехали жить ко мне, – начал он без предисловий.

Лиза в этот момент наливала ему в миску борщ, который она сварила к обеду. Она поставила перед ним полную до краев миску, подала ложку, хлеб.

– Нет, – сказала она.

– Почему «нет»? – спросил Матвей, откусывая хлеб.

– Я не хочу уходить из своего дома.

– Но нам здесь тесно, – возразил Матвей.

– Нам – нет. Мы привыкли и не замечаем тесноты. Девочки любят свой дом. Да и нечего нам межедворить.

– И всё-таки, – настаивал Матвей, – мой дом просторнее. Там у девчат будет своя комната, а у нас своя.

– Твой дом? – усмехнулась Лиза. – А я думала, что твой дом теперь здесь. А ты, значит, вон как, временно? Пока не надоест, да?

– Что ты несёшь? – разозлился Матвей. – Зачем ты так? Я к тебе по-людски, со всей душой, а ты… Я же как лучше хотел.

– А мне не надо как лучше, – сказала Лиза, – мне уже хорошо. Здесь хорошо. Это мой дом, нравится тебе это или нет, и я здесь хозяйка. А в твой дом я не пойду. И не уговаривай. Мне там делать нечего, в твоём доме.

Матвей побледнел от гнева. Он сжал ложку в кулаке, потом швырнул её на стол, встал и вышел, так и не доев борщ. Лиза молча убрала со стола, и стала заново накрывать к обеду: скоро должны были вернуться из школы Рая с Шурой.

Вскоре они и пришли. Рая спросила у матери:

– Чего это Матвей мчал, как ошпаренный? Чуть не задавил нас, еле разминулись в переулке.

– Дурак потому что, – ответила в сердцах Лиза.

– Дурак, – захихикала Шура.

– Ладно там, не повторяй всякие глупости, – погрозила Лиза Шуре. – А вообще, чёрт с ним. Давайте обедать. Раздевайтесь и мойте руки, а я пока Верочку принесу.

Девочки принялись мыть руки, а Лиза повернулась, чтобы идти за Верочкой, и замерла, не веря своим глазам: Вера стояла на ногах, держась руками за кровать, и улыбалась. Лиза не могла вымолвить ни слова. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, и протянула руку в сторону дочери. Вера сделала