Кардинал Ришелье - Петр Черкасов

Епископ тем временем укрепляет свои позиции при королеве и добивается удаления тех, кого подозревает в нелояльности по отношению к себе. На их место назначены его доверенные люди: аббат Бутилье де Ла Кошер, де Марильяк и др. Гораздо меньше расположения Ришелье выказал своему бывшему патрону и коллеге Барбену, которому с большим трудом удалось выбраться из Бастилии. Барбен, приговоренный к изгнанию за пределы Франции, попытался было найти пристанище в Анжере под защитой старого друга, который столь многим был ему обязан. Однако Ришелье редко испытывал чувство благодарности. На обращение Барбена он ответил отказом. Барбен шлет отчаянные письма епископу с мольбой о помощи. Ришелье высылает ему небольшую сумму и ясно дает понять, что их отношения отныне прерваны навсегда. Ни разу впоследствии Ришелье не вспомнит того, кого прежде считал другом и благодетелем. Мотивы его тогдашнего поведения ясны: он явно опасался соперничества Барбена, его возможного влияния на Марию Медичи, потому-то и постарался предотвратить его появление в Анжере.

Весной 1620 года Франция жила предчувствием новых столкновений. Принцы Лонгвиль, Суассон, д'Эпернон, Майенский в знак протеста против откровенного диктата Люиня в очередной раз демонстративно покинули двор. В окружении королевы-матери все чаще звучат призывы взяться за оружие. Ришелье определил свою позицию следующим образом: «Вооружить королеву и ее друзей, продемонстрировав тем самым их силу; поразить врагов страхом…» Это было рождение принципа «демонстрации силы» или политики «с позиции силы», которые впоследствии будут охотно использовать многие государства и правительства. Прежде считалось, что армия и флот приводятся в боевую готовность исключительно для ведения военных действий. Ришелье пришел к выводу, что в определенных ситуациях можно достичь желанной цели, не прибегая к оружию; достаточно показать возможному противнику свою мощь и решимость сражаться. «Продемонстрировать свою силу, чтобы не быть вынужденным прибегнуть к ней» — такова была идея, впервые выдвинутая Ришелье.

Эта идея показалась настолько необычной, что даже Мария Медичи, привыкшая во всем полагаться на епископа, всерьез засомневалась. Совет королевы также не был готов воспринять смелое предложение Ришелье. В конечном счете, к явному неудовольствию епископа, было решено начать войну. Сработало привычное мышление: раз армия собрана — она должна воевать. Оставалось лишь разработать план предстоящей кампании, согласовав его с оппозиционно настроенными принцами.

Большинство высказывалось за то, чтобы оставить долину Луары и сосредоточить главные силы южнее, где можно было рассчитывать на поддержку гугенотов. Ришелье предлагал закрепиться в Анжу, превратив эту провинцию в главный очаг восстания, опереться на поддержку герцога де Лонгвиля — губернатора Руана, маркиза де Виллара — губернатора Гавра и герцога Вандомского — наместника Бретани. Таким образом, Ришелье делал ставку на север. Южному направлению он отводил вспомогательную роль, не отвергая возможности получения помощи от гугенотов, возглавляемых герцогами Буильонским, де Роаном и де Ледипойером. Не забыл он и о восточном направлении, где главная роль отводилась герцогам д'Эпернону и Немурскому. Они должны были набрать нужное количество фламандских и германских наемников.

В конечном счете был принят план Ришелье. Ему удалось настоять и на том, чтобы главнокомандующим армией королевы назначили близкого к нему в то время де Марильяка.

При всей кажущейся внушительности силы мятежников были не столь уж значительными. Самыми уязвимыми были разобщенность, отсутствие единого руководства и сильного, общепризнанного лидера. Королева-мать явно не подходила на эту роль. Что касается принцев, то свою независимость они ставили превыше общих интересов. Между ними возникали непрерывные конфликты и всевозможные недоразумения. Закулисному режиссеру мятежной партии, каковым стал Ришелье, приходилось нелегко, так как его влияние было явно недостаточным для того, чтобы навязывать свою волю аристократам.

Пестрой и разобщенной партии мятежников противостояла единая сила, предводительствуемая королем, получившим поддержку всех противников войны и раздоров. Большое значение имело выступление на стороне короля и закона принца Конде, питавшего глубокую ненависть к Марии Медичи. В отличие от Люиня, опасавшегося возобновления войны, Конде настаивал на ней, горя желанием устремиться в бой.

В первых числах июля 1620 года пришло известие о начавшихся волнениях в Нормандии. Собравшийся по этому поводу Королевский совет колебался в принятии решения, выступать или нет. Опасались, что мятежники захватят Париж, если король с армией отправится в Нормандию. Колеблется и Люинь. Заседание затянулось. И вдруг неожиданно для всех слово берет 19-летний Людовик XIII. Этот тихий, даже застенчивый юноша, обычно молчавший на подобных заседаниях, откровенно предпочитавший государственным делам соколиную охоту, вдруг заговорил тоном суверенного монарха. Твердым голосом он объявил, что не намерен пассивно дожидаться, пока все королевство будет охвачено мятежом. Интересы «моего государства» и «моих подданных», заявил король, требуют скорейшего вмешательства. Тоном, не терпящим возражений, Людовик XIII объявил, что лично возглавит подавление мятежа в Нормандии. Не часто в слабовольном Людовике XIII просыпался сын Генриха Великого. То был один из редких у него подъемов духа.

Сказано — сделано. Уже через три дня, на рассвете 7 июля 1620 г., король в сопровождении младшего брата Гастона и принца Конде покинул Париж. За каретой короля следовали 400 конных мушкетеров и 6-тысячный корпус, предводительствуемый сразу тремя маршалами: Шомбергом, Прасленом и Креки. 10 июля Людовик XIII торжественно въехал в столицу Нормандии Руан. Герцог де Лонгвиль накануне покинул город, даже не попытавшись организовать оборону. С ним бежали и все его сторонники. Так же легко, без единого выстрела, был очищен от мятежников и другой город Нормандии — Кан, вотчина герцога Вандомского.

Победный марш короля вызвал в Анжере, как свидетельствует Ришелье, настоящую панику. Принцы оспаривали друг у друга право на лидерство. «Они воспротивились прибытию герцога Майенского, авторитету которого были бы вынуждены подчиниться. Все требовали денег, претендуя на то, что сотворят чудеса; они умоляли одного, изменяли другому…» От д'Эпернона, Роана, Монморанси, укрепившегося в Лангедоке, известий не поступало. Они не спешили действовать, игнорируя призьшы о помощи, обращенные к ним из Анжера. Вместо 30-тысячной армии, которую предполагалось собрать, Мария Медичи и главнокомандующий де Марильяк располагали лишь несколькими тысячами солдат. С такими силами нечего было и думать об успешном продолжении борьбы.