Святой черт - Сергей Труфанов

Щегловитов, наконец, заговорил: «Да этого, батюшка, по нынешним временам нельзя сделать. Как же человека запереть в комнате?»

- Такого подлеца, Иван Григорьевич, можно запереть. Это я сам все сделаю и всю ответственность принимаю на себя.

Министр глубокомысленно молчал.

15-го декабря Волынский Антоний прислал ко мне на Ярославское подворье архимандрита Виталия; прислал передать мне, что ко мне нехорошо архиереи относятся будто бы, потому что я с Григорием дружу.

Я ответил: «Давно уже с ним не дружу, а вот не сегодня-завтра я его к стенке привинчу, как вьюн на сковородке запрыгает».

Виталий ушел.

После оказалось, что Антоний стремился отбить от меня Григория, чтобы «смирить» меня перед Синодом, которому я до того времени не подчинялся, потому что он, Синод, плясал пред Столыпиным, этим патриархом-городовым.

Роковой день развязки со «старцем» приближался.

Вот-вот должен был приехать из Москвы «великий чудотворец».

Я очень волновался; а желание развязаться со «старцем» все более и более возрастало в душе моей.

Развязать, обличить его мне желалось по следующим причинам: я стремился снять с себя грех защиты «старца», обнаружить его лукавую, хитрую, лицемерную душу, сорвать на нем досаду свою за то, что он меня все время обманывал, отказываясь от всех пакостей, которые ему приписывало общество и про которые я уже к тому времени успел точно узнать; наконец я имел тайное желание схватиться из-за Григория с самими царями. Об этом желании я еще 22 февраля 1911 года, когда, убежденный Гермогеном, собирался ехать в Новосиль, говорил священнику Вострикову на перроне вокзала, в г. Сердобске, так: «Батюшка, знаете, что я думаю сейчас?»

- Что?

- Да мне хочется с самими царями сцепиться.

- Что вы? Что вы? Да вы тогда погибнете!

- Пусть погибну, но мне хочется их дернуть за то, что они со такою сволочью, как Григорий Распутин, возятся. Посмотрю, откажутся они от этого подлеца или нет. А то это что же: мы за них здесь умираем, изводимся, а они там, Бог знает, что разделывают с распутником.

- Оставьте, оставьте об этом и думать даже… Погибнете…

Я тогда замолчал, но думать не перестал. И в этот раз, пред приездом Распутина, когда я готовился взять «блаженного старца» за шиворот, эта мысль овладела всем моим существом.

Я весь был погружен в приготовление к обличению.

Главным образом, я заботился о том, чтобы к известному роковому часу приготовить свидетелей; при свидетелях хотел обличить, чтобы Григорий после не отказывался от того, что было, в чем он сознался и как вообще было дело.

Свидетели, конечно, нашлись; это: Родионов, Митя, купец Чернышев, и священники: Дедовский, Сошественский и академик Стефан Твердынский.

15 декабря вечером я говорил по телефону с В. М. Скворцовым.

- Как поживаете? - спрашивал Скворцов.

- Ничего, хорошо. Вот готовимся распрощаться с братом Григорием.

- Как так?

- Да просто обличить его и проводить в Сибирь опять землю пахать.

- Смотрите, осторожно поступайте; человек он - сильный и опасный; смотрите: головы свои не сломайте.

- Постараемся рога ему обломать. План хороший есть; если по плану поступим, то дело будет в шляпе, а если от плана отступим, то твори, Господи, волю Свою!..

- Ну, помогай Бог… Только осторожно. Кланяйтесь владыке Гермогену. До свидания!

16-го декабря, утром, из квартиры г-жи Головиной Григорий позвонил по телефону, приглашая меня к себе.

Поехал, а Гермогена попросил собрать к 11-ти часам всех свидетелей.

Распутин встретил меня очень ласково.

Я его пригласил поехать к Гермогену.

- А что, как владыка? Ничего? На меня не сердится? Телеграмму получил?

- Ничего. Получил. Доволен. Ждет тебя. Так и сказал мне: «Поезжайте и привезите Григория Ефимовича, да скорее, хочу с ним повидаться».

- Вот, брат, что поклон-то царский ему сделал. А летом-то, когда я уехал от тебя, он на меня в Саратове во как нападал! - Оказывается, Григорий, едучи в конце июня 1911 года из Царицына на пароходе, заехал к Гермогену; Гермоген укорял «старца» за его «подвиги».

- Нет, теперь ничего! - подтвердил я.

- Ну, поедем, поедем, голубчик! Вот хорошо!

Сели на извозчика и поехали.

Дорогою Григорий мне болтал: «И тебе цари низко-низко кланяются; вот скоро-скоро епископом будешь; ихний новый дворец видел. Пять миллионов стоит. Во как! Есть комнаты сплошь стеклянныя… А стекла-то, стекла, фу, какия большия, широчайшия. Мама немного прихварывает, а папа сам меня водил по дворцу. Долго меня водил все показывал; потом вышли мы с ним на крыльцо и долго на небо смотрели. А звезды, звезды… Папа говорил мне много-много… Больно Гермогеном доволен, что он против диаконисс. Со мной согласен, что это архиереи хотят у себя в покоях из диаконисс бардаки поделать… Папа сказал: «Молодец, Гермоген! Он понимает, в чем дело, и идет против диаконисс». А про Феофана-то, про Феофана что папа говорил?!

- Что?

- Да что? Сказал: «Когда я сходил с парохода на берег в Севастополе, и Феофан стоял на берегу. Я поклонился, и он, улыбаясь, поклонился. А я подумал: вот дурак-то, ведь я офицерам поклонился, а ты думаешь, тебе что ли?» Вот как! Закрылась лазутка! Скоро его и оттуда попрут. Пусть знает, как грязью мазать… И про Столыпина папа говорил… Ведь я за семь дней предсказал смерть Столыпина, и за семь дней уже назначил В. Н. Коковцева. Этот - хороший человек. Я давно с ним знаком. Папа не хочет, что Столыпину хотят ставить памятник. Только говорит: «Ты смотри, Григорий, не говори Илиодору, что я памятника Столыпину не хочу, а то ведь он не любит Столыпина, да и начнет на всю Россию кричать, что и царь, и я не хочу памятника Столыпину!» Ха-ха-ха! Во брат!..

- Брат Григорий, а я не люблю царя! - Не знаю, почему вырвалось у меня. - Не люблю, да и только; не понравился он мне; такой слабый, очень табак курит, говорить не умеет, весь истрепанный, рукою дергает, да, должно быть, он и не умный.

- У-у, ты так не говори! Боже тебя спаси. Разве так можно? - заговорил «старец» и погрозился на меня пальцем.

Я замолчал, осуждая себя за неуместные слова о царе.

Вдруг, когда уже подъезжали к подворью, «старец» встрепенулся: «Слушай-ка, голубчик, а Митя у владыки будет?»

- Я право не знаю. Разве он в Петербурге? Я его не видел. А что?

- Да так! Я его не люблю. Он такой бешеный…

Приехали и прошли к Гермогену в кабинет. Свидетели собрались, но не все.

Родионов и Митя с Чернышевым еще не приехали.

Я бросился к телефону и поторопил их.

Чрез 20 минут все свидетели были налицо.

«Старец» начал догадываться, что что-то неладное готовится… Быстро стрелял своими серыми глазами, недоумевая и предчувствуя что-то недоброе.