Муж, жена, любовница - Олег Рой

– Заразил. Отравил. Пришел с покаянием к властям... Что угодно сделал, – настаивал Владимир. – Но только чтобы сам, понимаешь? А не мы. Мы должны дать ему понять, что все знаем о его преступлениях, и пусть он сам себя казнит.

План Владимира был одновременно прост и опасен. Прийти с приветом от бывших коллег – как вчера; представиться семейной парой, заговорить, запутать Питера, не давая опомниться. Стараться, чтобы он не узнал их сразу, а потом, по ходу дела, выложить свои карты...

С такими неясными и неопределенными намерениями они и отправились на следующий день во второй раз по прокаленной солнцем дороге к дому Петрушевских. На гладкой асфальтовой трассе быстро поймали машину, назвали адрес – и вот они опять у ворот зеленого сада, где вдали белеет колоннами уютная вилла.

Дверь открыл сам хозяин. Они представились, и Питер широким жестом пригласил их войти. В гостиной стоял полумрак: жалюзи были опущены, и прямые лучи солнца в комнату не проникали. В углу работал большой телевизор – похоже, перед их приходом Питер смотрел новости.

– Проходите, пожалуйста, – несколько смущенно улыбнулся он, видимо, гостей он не ожидал. – Как хорошо, что вы снова пришли! Жена рассказала мне о вашем вчерашнем визите, но я не смел надеяться, что вы еще раз выберете для нас время... Хотите кофе? Чаю? Валерия скоро выйдет к нам; она сегодня плохо спала, уснула только к утру, и теперь ей надо прийти в норму.

Войдя в дом, Юлия не стала снимать солнцезащитные очки и соломенную шляпку с большими полями, прикрывавшими ей пол-лица. Ей не хотелось, чтобы Питер ее сразу узнал.

– Ну мы ведь обещали вашим друзьям разыскать вас. Как же можно не сдержать слово?.. И я с удовольствием выпью с вами кофе, – подхватил разговор Владимир.

– А вам что налить? – гостеприимно обратился Питер к Юлии.

– Мне тоже кофе, – сказала она как можно безразличнее, поправляя шляпку и стараясь не выдать себя взглядом или движением. Господи, он, он, это действительно он! Она чуть не застонала от бессильной ярости, и все внутри закипело, сжалось от злого, неприятного волнения.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил их Питер. – Я действительно несказанно рад вашему приходу. Сейчас приготовлю кофе...

Как только он вышел из комнаты, Юлия нервно зашептала Владимиру: «Он нас не узнает, ура, удача!» На что Владимир, покашливая, отозвался: «Да, Юлечка, только спокойней, спокойней...»

Вернувшийся с кофе хозяин дома был явно настроен на долгую беседу. Откинувшись в кресле, он стал спрашивать, что они знают о Петербурге, об институте, об общих знакомых. Владимир с явным удовольствием стал перечислять:

– Знаете, Питер, всех ваших здорово разбросало по свету, кого куда. Саша Томилин в Италии, Юра Огнев – в Голландии, Славик Медведев – в Шотландии... Ну просто по всему земному шару. А в Палермо, в Институте мозга, работают аспиранты из группы Ирины Бадмаевой. Эти еще совсем молодые, новенькие, вы их не знаете. Да и мы тоже не очень, мы ведь из Москвы. Наши общие с вами знакомые узнали, что будем в ваших краях, и просили обязательно зайти к вам, передать поклон от коллег. Они вас помнят, ценят, все рассказывали о каких-то ваших уникальных опытах на животных...

– Ох, и молодцы ребята, вот молодцы! Надо же – помнят обо мне! Действительно, институт-то у нас был небольшой совсем, все друг друга знали, любили... И на тебе – по всему свету рассыпались! – Чувствовалось, что эта тема задела Питера, находящегося в весьма сентиментальном настроении, он явно расслабился от приятных воспоминаний, на гостей почти не смотрел и выглядел сейчас совсем милым, домашним, ничуть не опасным человеком...

«Потерял бдительность?» – пронеслось в голове Юлии. От Питера попахивало спиртным – и это в полдень! Если он еще и пьет, то тогда понятно, откуда этот благостный настрой, слезное умиление. Юлия внимательно смотрела на Питера. Он не только опростился, он слегка одичал, покруглел, потолстел за год. В нем и следа не осталось от петербургского интеллигента – какой-то среднеевропейский рантье. По мере того как он расходился и мягчел на глазах, становилось все более заметно, что он впадает в эйфорию, какая обычно бывает у сильно пьющих людей даже от малой дозы спиртного.

Поговорив с гостями о том о сем, Питер пригласил их остаться на обед. Валерия к столу не вышла. Наблюдая, как им прислуживает все та же молодая мулатка, хозяин перешел к рассказам о местной жизни. Он стал в лицах изображать местных аристократов, богатых выходцев из Франции, живущих постоянно на Сен-Бартельми. Зло смеясь над ними, жалуясь на ограниченность и чванство своих соседей, он не сумел скрыть, насколько глубоко его гордость уязвлена тем, что эта среда не принимает его. Дома, в России, он привык быть первым и лучшим. Но для старой французской аристократии, несмотря на его приличное состояние, он все равно не был ровней.

– Ну и что ж такого, что сейчас я работаю гидом, но я же профессор, у меня с десяток книг, около полусотни статей... – горячился Питер. – Все равно я для них пролетарий. Пролетарий умственного труда... – По его речи, по жестам становилось все более заметным, что он стремительно пьянеет.

Юлия подумала, что, если бы Валерия сидела с ними за столом, такого Питера они бы не увидели. А хозяин тем временем уже разговаривал сам с собой.

– Да, было дело, ушли молодые времена, я уж и вспоминать перестал про те годы. А сейчас вы мне напомнили, и заныло сердце... – Он залпом допил очередной бокал и мутными, ничего не выражающими глазами посмотрел на гостей. – Ну а вы как? Как отдыхаете? Хотите, я покажу вам все самое-самое, что здесь только есть? Яхты, пляжи, супербогатые отели... Могу провести внутрь. Увидите, как живут самые крутые богачи в мире. Хотите, правда? Я проведу вас бесплатно... Как вы тут отдыхаете? – Он начинал повторяться, становился навязчивым, неприятным, как обычно бывает с сильно выпившими людьми.

Он все еще ничего не подозревал. Просто русские пришли передать привет, пообщаться. Он рад. Ему здесь скучно, на этом райском острове. Он почти не смотрел на людей из Москвы, и разговор превратился в его бесконечный монолог. После обеда, как и полагалось, они пили ликеры, потом опять кофе, потом чай. А Питер все говорил и говорил.

И вдруг внезапно, как это бывает только близ экватора, наступила темнота. Жара начала спадать, Юлия предложила мужчинам выйти на воздух, и все вместе перешли на открытую веранду, где уселись в плетеные кресла. Мулатка снова подала чай, включила красивые фонарики в саду. Где-то кричали птицы, шершаво шелестели жесткие листья огромных пальм...

Юлия подошла к перилам и посмотрела на черное небо, усеянное крупными сверкающими звездами. Ей хотелось как-то дать знать Владимиру, что пора наконец приступать к тому главному, ради чего они затеяли всю эту авантюру. Она уже устала. Давно так долго не сидела в гостях, не слушала таких дурацких разговоров и таких самовлюбленных речей. Скоро мужчины окончательно побратаются, подумала она, анекдоты будут рассказывать и песни петь. Однако до анекдотов в тот вечер дело не дошло.

– Скажите, пожалуйста, Питер, у вас не найдется случайно камфары? – обратилась Юлия к изрядно захмелевшему хозяину как ни в чем не бывало. – У меня от этого климата что-то начались перебои с сердцем, пульс неровный, а вы ведь биолог, медик, у вас должна быть такая редкость.

Питер рассеянно посмотрел на Юлию. А она продолжала, чтобы не оставалось уже никаких сомнений:

– Вы знаете, камфара – это мое самое любимое лекарство. Вот уже больше года я ничего не признаю, кроме старой доброй камфары...

Питер застыл, вглядываясь в нее теперь уже хищно, пристально, как будто не веря своим глазам. На его лице промелькнуло выражение испуга, потом досады, и он махнул на гостью рукой, как будто отгоняя неприятное, надоедливое видение.

– Да тьфу на вас, что вы такое говорите? Что вы придумали? Какие перебои, какая камфара? Давайте-ка я вас проконсультирую по старой памяти... м-м-м, ну хотя бы завтра. Хорошо? Завтра утром приходите ко мне в клинику. Сдадите анализы. Ах да, у меня же здесь нет клиники... Вы знаете, я так привык к тому, что я всем могу помочь, всем друзьям, знакомым...

Но Юлия не дала ему договорить:

– И любимым женщинам? Так, Питер? – повела она свою партию.

– Что вы имеете в виду? Тех русских женщин, встречу с которыми я себе иногда позволяю? Да кто вы такая, чтобы со мной об этом говорить! Как вы смеете! – Он занервничал, почти закричал; со стороны его паника была сильно заметна. Он неотрывно смотрел на Юлию. – Русские женщины теперь настолько доступны, что это стало притчей во языцех во всем мире. Мне иногда стыдно, что я русский, что я говорю с этими проститутками на одном языке! Наши Маньки и Дуньки повылезали в большой мир, такие вульгарные, такие продажные, что просто стыдно, ей-богу, стыдно, когда такое видишь...

В темноте не видно было его глаз, но голос свидетельствовал о том, что он трезвеет так же стремительно, как ранее пьянел. Язык Питера заплетался уже меньше, а в голосе появилась совершенно трезвая настороженность. Похоже, он начал узнавать в Юлии ту женщину, с которой был всего год назад, но пока молчал об этом, явно не понимая еще, что к чему.