Японский городовой - Артем Мандров

ненавистные солдатам прусские инструкторы вынуждены были бежать, а некоторые были даже убиты. Профессиональные бойцы предыдущей эпохи, настоящие самураи, шли в армию неохотно, предпочитая отсиживаться в полиции, где было и легче, и сытнее. Выдрессировать же новое офицерство пруссаки ещё толком не успели, замуштровать солдат до привычного европейским армиям уровня — тем более. На это было нужно хотя бы ещё три-четыре года, и тогда японцы смогли бы справиться с какой-нибудь другой второсортной азиатской армией… но этих лет у Японии не оказалось.

Уцелевшая артиллерия и пехотинцы стянутых в Токио полков пытались остановить накатывающийся вал варварских лодок и галер, однако потеря даже и нескольких десятков этих корабликов не сказалась заметно на атакующей мощи орды. К тому же, русские и сиамские канонерки и испанские малые крейсера ходили под самым берегом, расстреливая батареи и узлы сопротивления из всего наличного оружия, от девятидюймовок до митральез. Равномерно прикрыть всё побережье тоже оказалось невозможно, пираты и охотники за головами находили, где высадиться беспрепятственно, и вскоре береговая линия превратилась в арену ожесточённой резни, постепенно смещавшейся вглубь города. Фрегаты приблизились, огнём крупнокалиберных орудий и батарей гася последние очаги сопротивления, а к залитым кровью причалам обезлюдевшего порта потянулись океанские пароходы, и с них на пирсы начала сходить регулярная русская и испанская пехота.

Выстраиваясь в штурмовые колонны, солдаты двинулись вглубь города, к заранее распределённым целям. Там, где они проходили, сопротивления не оставалось — русские привезли многочисленные десантные и горные пушки, картечницы и невесть откуда взявшиеся у них пулемёты, и даже ракетные парки, которым тут же нашлось применение при прорыве многочисленных баррикад, спешно возводившихся защитниками города. Выстроенный в основном из дерева, бамбука и бумаги Токио заполыхал со всех концов, а не слишком многочисленные капитальные строения привлекали к себе, как цветы пчёл, устремлявшихся грабить их пиратов.

Подобного мир не видел, наверное, со времён Парижской коммуны, а то и с Наполеоновских войн, если не с взятия Рима вандалами. Миллионный город, столица отнюдь не малого, хотя и азиатского, государства, пылал, разграбляемый варварами, а через него шли вооружённые скорострельными пушками и пулемётами колонны европейских войск, поддерживаемые тяжёлыми орудиями кораблей, бьющими на многие мили. В невероятном хаосе смешались, казалось, три разные эпохи — современный индустриализм, феодальное самурайство, и кровожадная первобытная дикость.

Регент Японии, пытавшийся организовать оборону от начавших прорыв русско-испанских войск, погиб в случайной сабельной схватке, и отсечённую ударом криса голову его потом демонстрировали по особым случаям вожди племени моро, подтверждая свою доблесть. Здание Генерального штаба подверглось обстрелу русских восьмидюймовок и было разрушено почти до основания, и действия японских войск начали утрачивать остатки организованности. Лишаясь офицеров, деморализованные солдаты по крестьянской привычке начинали разбегаться и прятаться. Полиция и просто все, кто причислял себя к самурайскому сословию, оказывали ожесточённое сопротивление захватчикам, но даже с бесчинствующими дикарями борьба у них шла на равных, штурмовые колонны же сметали их, не слишком замечая. Где-то посреди этого хаоса продвигался к императорскому дворцу Николай, окружённый матросами сводной десантной роты, собранной со всех трёх фрегатов, и сотней черногорских головорезов-гвардейцев. Увешанные огромными револьверами, размахивающие ятаганами и саблями бородатые великаны чувствовали себя среди творящейся резни, как у себя дома. Николай смотрел на происходящее без особого восторга, но признавал за всем этим некоторую высшую справедливость. То, что японцы сотворили с русскими дипломатами и посольством, и пытались сделать с ним самим, теперь вернулось им тысячекратно. Любой другой враг должен будет сто раз подумать, прежде чем задеть русского царя и его подданных.

Сопротивление японцев по мере приближения ко дворцу усиливалось, пока не стало почти непреодолимым. Здесь держали оборону императорские гвардейцы и настоящие самураи старой закалки, собравшиеся для защиты своего Небесного Государя. Командовавший штурмом Барятинский, не желая терять немногочисленную русскую и испанскую пехоту, отправил посыльных в порт и приостановил атаки. Ожидание несколько затянулось, но через час с небольшим на лежащие впереди кварталы обрушились восьмидюймовые фугасы. Обстрел продолжался больше часа, прибывшему сюда же Дубасову удалось каким-то образом наладить корректировку огня, и четыре сотни выпущенных из девяти орудий снарядов сравняли всё перед остановившимися войсками с землёй. Когда вызванный обстрелом пожар чуть утих, штурмовые колонны снова двинулись вперёд. Уже темнело.

Cопротивление на подступах к окружённому со всех сторондворцу прекратилось, и войска вступили в огромный парк, лишь краем задетый предшествовавшей бомбардировкой. Из разбросанных по парку строений дворцового комплекса никто не стрелял, окна не светились, войска настороженно продвигались вперёд в полном молчании. Низкий голос пропел что-то в отдалении церковной скороговоркой, нижние чины зашептались, а через несколько минут появившийся офицер пригласил Николая пройти и посмотреть.

Матросы десантной роты стояли, опустив винтовки к ноге, а у дверей свежеотстроенного Дворца Мейдзи замерла статная фигура знакомого Николаю архиепископа Амвросия, и рядом с ней невысокий женский силуэт. Цесаревич, сопровождаемый офицерами, генералами и десятком матросов и черногорцев, пошёл вперёд. Архиепископ замялся, не зная, как начать, затем сделал шаг вперёд и, глядя Николаю прямо в глаза, пророкотал:

- Государь, вдовствующая императрица Харуко умоляет Вас пощадить императора японского, и не творить насилия на священной для них земле дворца.

Николай чуть усмехнулся и, вспомнив ядовито-саркастические слова Дубасова, сказанные накануне штурма, ответил:

- Мы пришли, чтобы защитить императора от зла, царящего в этом мире. Его жизни ничто не угрожает. Проводите меня к нему.

Амвросий перевёл, императрица поклонилась Николаю и повела отряд вглубь дворца по тёмным переходам. В коридорах было абсолютно пусто, императрица лично распахивала двери, и наконец, за последней из них, открылся подсвеченный лишь парой светильников тронный зал. Охрана по знаку цесаревича осталась у порога, а Николай прошёл вглубь, подошёл к престолу и, глядя на забившегося в угол трона трясущегося тщедушного мальчишку с вытянутым лицом, живого бога Японской империи, сказал вставшему рядом с револьвером в руке Дубасову:

- Ничего… мы ещё воспитаем из него настоящего русского человека...

1 В турецкую войну Дубасов сходным образом предлагал туркам сдаться, просто заучив наизусть произношение бессмысленного для него ряда звуков.