Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл

Я сажусь к нему на колени, но сегодня они какие-то костлявые и неудобные. Он протягивает мне вишни, а они, оказывается, неспелые и безвкусные. Но я все равно их ем. Дядя Храбен гладит меня по голове. Тискает мне руки и ноги, щекочет под расстегнутым платьем, а сам рассказывает о своем новом щенке, которого зовут Фюрст.

– Его зовут Князь, потому что он сын Короля?

– Нет, глупышка. Он der Fürst der Finsternis, Князь Тьмы.

Дядя Храбен помалкивает, а сам медленно кладет руку туда, куда, как Грет мне говорила, никто не должен.

– Перестаньте!

– Тебе не нравится?

– Нет.

Я быстро спрыгиваю на пол и натягиваю свою обычную одежду.

Он опять смеется, но теперь это неприятный смех.

– Пора уже избавиться от этой грязной старой игрушки, – говорит он, покуда я заворачиваю Лотти в ее тряпку. – Взрослым девочкам есть чем заняться в свободное время, а не со сломанной куклой играть. Приходи завтра, Криста. Будет еще вишня… и всякое приятное еще.

Хочу поговорить с Эрикой про то, что случилось, но она занята: у нее целая толпа людей. Кто-то из них, наверное, украл мои побеги, а на них уже были крошечные стручки. Почти дотемна Эрика рассказывает всякое своим новым друзьям. А потом идет к туалетам и исчезает. Я не могу ее найти, и Сесили прижимает меня крепко и говорит, что Эрика теперь в лучшем мире. Я недолго надеюсь, что Сесили может стать мне новой приемной матерью, но ей больше нравится быть учителем и говорить людям, чтобы они мыли шеи.

– Ты теперь сама это делай, Криста. Хватит уже строить из себя ребенка только оттого, что ты такая маленькая. Не забывай: я знаю, какая ты умная. – Она медлит. – Как бы странно ни звучало, Криста… нет, послушай меня, это важно… иногда, даже если никак не получить того, что хочешь, – любви, защиты, внимания, – их все равно можно дать. Понимаешь?

Пожимаю плечами.

– Глупости.

– Глянь по сторонам – кругом дети, у которых матери такие больные или слабые, что им не до заботы о детях. Может, ты…

– Не смотри на меня. Не хочу я за ними приглядывать. С чего это?

Вскоре возвращается Лена. Она болеет и даже не укладывается со мной спать. Теперь за мной некому присматривать. И некому заставлять меня просиживать днями напролет в том меховом месте, и мы с Даниилом в основном бываем вместе – когда я не делаю уроки. Весной он вдруг резко пошел в рост, а теперь дамы у нас в сарае говорят, что и я тоже. Лена хочет обрезать мне волосы.

– Осторожнее, – говорит она между приступами кашля. – За такой красивой девочкой, как ты, придут, если доживешь.

Я держусь подальше от дяди Храбена, но издали часто вижу, как он гуляет с Князем Тьмы. Однажды я чуть не напарываюсь на него и еще одного мужчину, у которого взрослая собака; они проверяют сарай, где сумасшедшие женщины прижимаются лицами к стеклам. Князь Тьмы поначалу рычит, а потом пытается прыгать и играться. Дядя Храбен изо всех сил бьет щенка по носу кожаной перчаткой. Другая собака ощеривается и показывает здоровенные желтые зубы, и с них капает пена, пока ее хозяин не велит ей перестать. И тут из-за угла выбегает Даниил.

– Вот ты… – И тут он замирает. С лица у него сходит вся краска: взрослая собака бросается к нему, натягивает сворку, вертится и крутится, рычит и хватает воздух зубами, пытаясь дотянуться до Даниила. Дядя Храбен рявкает команды Князю Тьмы, подначивает его делать, как большая собака. Даниил сдает назад – медленно-медленно, тихонько-тихонько. Я вижу, как дядя Храбен говорит что-то своему спутнику, тот кивает и дергает свою собаку так, что она вдруг встает на дыбы и пляшет на задних лапах. А дядя Храбен спускает Князя Тьмы с поводка. Молодой пес бросается вперед, Даниил падает на землю, кричит, катается в пыли и пытается вырваться.

– Уберите его! – кричу я и колочу дядю Храбена кулаками.

– Не волнуйся, Криста, – кричит он поверх шума, – ничего такого не случится. Ну пара укусов – если только песик не окажется лучше, чем я думал. Это ж тренировка для юного Князя, вот и все. Всем собакам надо с чего-то начинать. – Он ждет еще миг-другой, а меня держит, чтоб я не лезла помогать Даниилу, а потом склоняется и шепчет мне на ухо: – На этот раз я отзову пса, Криста, если ты дашь мне слово, что завтра ко мне придешь. Отныне тебе придется быть послушной девочкой и делать, что я тебе велю. Иначе…

Я киваю, не говоря ни слова. Дядя Храбен пинает Князя Тьмы и выкрикивает приказы, покуда снова не пристегивает пса.

Когда он уходит, в тишине слышен только плач Даниила да тихий стук сумасшедших женщин в стекло. Я превратилась в камень – в статую с глазами, упертыми в небо, они смотрят, как надо мной меняются местами дым и облака.

Одиннадцать

Когда вода из уличной колонки обожгла исцарапанное лицо и руки, Беньямин вскрикнул так громко, что Гудрун выбралась из своего теплого угла за печкой.

– Кто там? Ох. – Она опустила тяжелую сковородку. Оба посмотрели на его ноги. – Ты глянь на себя. А со штанами что стряслось? Хорошие были штаны, носить не сносить, а ты на них все колени продрал.

У унижения свой особый кислый вкус. Он поднялся у Беньямина в горле желчью – вспомнился вовек незабываемый переход через площадь, ползком, на четвереньках, как кающийся грешник, груженый, как осел, травимый, как собака, его пинали и били, в него плевали, а дым грозил удушить. Шквал оскорблений и ударов сыпался на него с новой силой, как только он пытался встать. Они заставляли его ползти, лицо – едва ли в дюйме от грязных булыжников, пока у них не появились новые жертвы. Наконец его отпустили, и он добрался до стены, вслепую цепляясь за щели в неровной кладке, как-то поднялся на ноги. Бросил украдкой взгляд за плечо и увидел, как его обидчики столпились вокруг группы нищих кучерявых Ostjuden[94]. Что он мог поделать? Беньямин, презирая себя, убрался прочь. Трус.

– Ты дрался, – торжествующе постановила Гудрун. – Ну погоди, вот хозяин-то узнает…

– Отстань, – рявкнул Беньямин, промокая кровоточащие ноги старой тряпкой. – Давай беги докладывать, если хочешь. Мне плевать.

– Ничем ты не лучше беспризорников. Драться да куролесить…

Беньямин озлобленно уставился на нее.

– Там головорезы буянят в Леопольдштадте. На меня тоже напали.

– Ох. – Гудрун притихла. – Тогда… – Она открыла дверь. – Видимо, тебе лучше выйти на свет. Стой там. Дальше не ходи. Тут пол мытый.

– Я не могу… – Кухня на миг почернела. Беньямин качнулся вперед и схватился за стол. Лили, чистившая серебро, вскочила поддержать его.

– Что он наделал? Дай я посмотрю.

– Прочь с дороги, девонька. – Гудрун отпихнула ее и схватила Беньямина за голову обеими руками – поглядеть на разодранную кожу. – Это нужно промыть, а еще сверху приложить мою примочку из календулы, чтоб вытянула грязь. Ты в том паршивом месте мог подцепить что угодно. – Она подтащила стул. – Сядь.

– Нет. – От проявлений ее грубой заботы Беньямин весь сжался. – Все в порядке. Сам разберусь.

– Как хочешь. На таком-то уродливом лице шрамом больше, шрамом меньше.

– Беньямин не урод, – возразила Лили. Гудрун пренебрежительно фыркнула, но Лили, не обращая внимания, погладила его по щеке, он подался к девушке. – Это же он, да? Надо было предвидеть, что он не сдержит слово. Я сделала все, что он… – Тут она умолкла: в дверях возник Йозеф.

– Что происходит? – Доктор увидел, в каком ужасном состоянии Беньямин, и глаза у него расширились. – Как это произошло? Не надо, не отвечай. Пойдем со мной. Без вас, Лили, – мне нужно поговорить с Беньямином один на один.

– Никуда ему нельзя в этом состоянии идти, – восстала Гудрун.

– Я бы сказал, это все надо промыть. – Йозеф взял Беньямина за руку. – Принесите горячей воды и найдите чистую одежду. У Беньямина размер, как у Роберта.

– Сколько, они думают, у меня рук? – спросила Гудрун в потолок. – Похоже, чем больше я делаю, тем меньше со мной считаются.

Беньямин оказался в видавшем виды кожаном кресле в кабинете у доктора, но как очутился здесь, вспомнить не смог.

– Не пытайся говорить, – сказал Йозеф. – Давай тебя сначала осмотрим. – Он вгляделся юноше в глаза. Далее последовала чрезвычайно неприятная процедура промывки ободранных коленей и извлечения оттуда грязи, после чего доктор применил разнообразные снадобья – все жгучие, но, вероятно, не сильнее, чем сомнительная припарка Гудрун. Йозеф, по крайней мере, обращался с ним бережно.

Когда они закончили, у Беньямина случилась еще одно помрачение. Может, задремал. На сей раз, когда он открыл глаза, над ним стоял Йозеф, держа в руках мягкую белую сорочку и брюки.

– Эти должны подойти. – Он сунул юноше в руку стакан вина. – Выпей. Поможет.

– Спасибо, сударь. Простите, что от меня столько беспокойства. – И Беньямин вновь свесил голову на грудь. Поддерживать ее стоило неимоверных усилий.