Лукоморье. Книга Вторая. Поле Битвы - Родион Александрович Вишняков

вас вкусненькое намечается, – Хэлл подошел к костру и кивнул присутствующим.

– По запаху чувствую, что свинью подложили, – улыбнулся Пекарь. – С грибочками, луком и помидорками.

– А повара вообще нельзя сюда привезти, что ли? – один из земельников протянул руку, здороваясь с вновь прибывшими.

– Хорошего – трудно.

– А ты хороший? – оказавшийся тут Штопор пристально посмотрел на проходника. – Хелло, чижик! – он пожал руку усевшемуся рядом Ясакову.

– Конечно, – кивнул Пекарь.

– А что ты тогда тут делаешь?

– Да, – весело поддакнул кто-то из пятерки сидящих. – Повара что, мало получают?

– Смотря где, – развел тот руками. – И вообще, тебя мама в детстве не учила?

– Чему? – насторожился земельник.

– Основам ведения дискуссий в сказочных местах.

– Поясни.

– Сначала гостя надо напоить, накормить, спать уложить, а потом уже всякую хрень спрашивать.

– Так ты ж из столовки только что. Тебя там не накормили и не напоили?

– Это там. А спрашиваешь ты меня здесь.

– Про Кощея слышали? – Хэлл посмотрел на Штопора.

– Угу, – кивнул тот в ответ. – Сначала про Черномора, а потом этот хвостатый звездюк как выдал! Мы все так и присели. Никогда такого не слышали. Всю ночь были в панике, ждали, что произойдет. Все гадали, что будет с вами и с мужиками, которые на встречу ушли.

– А мы их встретили сегодня. Тоже поговорили немного. Но никто не смог вспомнить, чтобы здесь слышали про Кощея. И вообще непонятно, что эта аномалия делает. Я вот все пытаюсь мозгами пораскинуть. Может, я чего забыл?

– Да оно и неудивительно, – усмехнулся Сергей. – Пенсионер Лукоморья.

Друзья посмеялись. С другой стороны костра до них доносилось:

– …Ну не все. Есть кухни мира, которые, например, я вообще не воспринимаю. А значит, не смогу нормально приготовить. Самое главное правило повара, знаешь, какое? Если ты любишь вкусно пожрать, то ты просто не сможешь приготовить хрень. Вот для меня самая непонятная кухня в мире – еврейская. У них собраны самые несочетаемые продукты.

Видимо, начавшийся спор уже вышел на новый уровень.

– Слушай!

Штопор повернулся к позвавшему его Ясакову. Тот указал взглядом на стоящий рядом один из двух работающих приемников. Земельник прислушался.

Твой сон ночной разорван страхом и тебя

Заставил возвратиться к яви.

В кошмаре боли гнев и мертвая земля,

Которых с вами мы не знали.

Уже видны отметки кровью

На картах будущих побед.

Грядет этап, который всех отметит:

Поднять свой флаг иль спрятаться в грязи.

Не говори, пока молчат сирены,

Пока не входят к нам в дом признаки войны.

С кровати встав, дрожа и подойдя к окну,

Его открыв, вдохнула воздух.

Горячий ветер всколыхнул волос волну

И мир, который кто-то создал.

Рассвет померк. На горизонте

Взрыв сотен ядерных ракет…

– Меня это настораживает, – Хэлл почесал отросшую щетину.

– Что именно?

– Ты слышал когда-нибудь, чтобы Кот пел песни про войну и ядерный апокалипсис?

– Не припомню, – Штопор провел рукой по коротко стриженой голове. Немного помолчал, и добавил: – Надеюсь, по нам не собираются долбануть ракетой?

– Ты имеешь в виду Лукоморье? Или Россию?

– И то, и другое. У нас никто не возвращается сегодня или завтра с Большой земли?

– Я точно не знаю, – Ясаков покачал головой. – Надо спросить.

– Вспомнил, кто возвращается, – Штопор ткнул пальцем в пустоту. – Отшельник наш прибывает завтра.

– А ты завтра свободен?

– Да. Хочешь составить мне компанию?

– Ну, если только ты не будешь против, моя радость, – Хэлл наигранно улыбнулся.

– Еще скажи «моя прелесть».

– Нет. До прелести ты еще не дорос.

– Это обнадеживает, – хмуро кивнул Штопор, после чего неожиданно усмехнулся: – До меня только сейчас дошло, почему квартиры в самом центре Москвы стоят так дорого!

– И почему?

– Потому что, когда сбросят бомбу на Москву, все те, кто заплатил больше, умрут сразу. А те, кто жил в спальных районах, будут умирать в муках. Вариант?

– Вариант, – кивнул Хэлл. – Думаю, все так и есть.

Грядет этап, который всех отметит:

Поднять свой флаг иль спрятаться в грязи.

Не говори, пока молчат сирены,

Пока не входят к нам в дом признаки войны.17

– Завтра утром идем к святому отцу, – Штопор посмотрел на радиоприемник. – Может, расскажет, что там творится в большом мире.

Глава девятая

Блуждающий взгляд на мгновение задержался на полупрозрачной фигуре незнакомки. Скользнул вбок, теряя четкость наведения. Потух, и Маша со стоном уронила ставшую невероятно тяжелой голову. Не то что двигаться – складывалось ощущение, что остатков сил не хватает даже на то, чтобы просто дышать.

Рогова приоткрыла глаза, дабы убедиться, что хозяйка шатра не стоит над ней, давя на грудь ногой, обутой в туфлю с изогнутым носом. Незнакомки рядом не оказалось, но ее присутствие четко ощущалось по противному покалыванию и легкому жжению на кончике языка.

Надо что-то делать. Дышать становится все сложнее. Уголок мутного сознания вытолкнул услышанную где-то фразу о том, что если лечь на живот, то дышать должно стать легче. Вроде что-то там перестает мешать…

Маша засипела пересушенными голосовыми связками, попыталась перевернуться, но так и осталась лежать на спине в середине шатра, на тяжелом ковре, чей густой ворс почему-то нестерпимо жег тело. Даже через одежду. И ладно футболка, тут еще можно понять, но ниже есть штаны и обувь. Все это должно иметь какую-то защиту.

Было ли это вчера, Маша уже не могла точно определить. Постоянно давящее на тело и разум пространство своей медленной, непрекращающейся и усиливающейся пыткой растянуло время до застывшей бесконечности. Вот сейчас у нее как будто что-то лопнуло внутри живота… или это было десять минут назад… или два дня…

Два дня! Если это так, то еще вчера днем неизвестные ублюдки где-то здесь, в Зоне, убили Никиту!

Маша попыталась закричать, чтобы хоть немного облегчить невыносимую боль, резким спазмом сковавшую мышцы ног. Мешающую ей подняться и идти искать ребенка. Вырваться из этого места, оказавшегося смертельной ловушкой. Причем, не только для нее.

Она безвольно уронила голову на ковер, ставший почему намного жестче, чем еще минуту назад. Тело начало противно ныть, словно лежало немыслимо долго на чем-то очень твердом.

Взгляд, подернутый пеленой, нашел переместившуюся из одного угла в другой восточную хозяйку шатра.

– Пусти… – попыталась она выдавить из себя, ворочая распухшим, шершавым языком. – Дай мне уйти, конченая ты тварь…

Обратила ли на нее внимание пленительница, так и осталось загадкой. Разглядеть удалось только туфли и нижнюю часть ног, облаченных в полупрозрачные шаровары. И что она вообще тут делает? Только ходит из угла в угол? И почему она, Маша,