Поступь хаоса - Патрик Несс

Но мы все равно идем дальше.

Быстрей, думаю я про себя. Шевелись, Тодд Хьюитт.

Аарон опережает меня почти на полдня — если вапще не на полтора, — и я понятия не имею, куда он идет и что планирует делать, когда доберется до нужного места. Такшто надо поторапливаться.

— Ты уверен? — то и дело спрашиваю я Манчи.

— Сюда! — настойчиво повторяет он в ответ.

В голове не укладывается, но мы по сути идем той же дорогой, которой шли бы с Виолой и так: лесом вдоль реки и дороги, на восток, в сторону Хейвена. Не знаю, зачем туда понадобилось Аарону и зачем он уходит от армии, но Манчи напал на их след, и мы идем за ними.

День уже в самом разгаре: мы поднимаемся на холмы, спускаемся и идем дальше. Лиственные деревья постепенно сменяются хвойными, высокими и прямыми, как стрела. Они даже пахнут по-другому, острый аромат оседает у меня на языке. Мы с Манчи перепрыгиваем бесконечные ручейки и протоки, впадающие в реку, и я то и дело останавливаюсь, чтобы набрать воды в бутылку.

Я стараюсь не думать — вапще. Все мои мысли о том, чтобы идти вперед, к Виоле. Я стараюсь не вспоминать, какое у нее было лицо, когда я убил спэка. Я стараюсь не думать, как она боялась меня и пятилась, бутто я мог ее обидеть. И как, наверное, она испугалась, когда увидела Аарона, а я не смог ее выручить.

И еще я стараюсь не думать о Шуме того спэка, о страхе и о том, как он удивился, что его убивают просто так, ни за что, и как хрустнула под ножом его плоть, и как на меня брызнула темная кровь, а из Шума брызнуло непонимание, и он умер умер умер…

Обо всем этом я не думаю.

Мы идем дальше.

День сменяется ранним вечером, а лес и холмы вокруг все не хотят заканчиваться. И тут перед нами встает новая проблема.

— Кушать, Тодд?

— Еды больше нет, — отвечаю я Манчи, взбираясь на скользкий склон очередного холма. — Мне и самому есть нечего.

— Кушать?

Не знаю, когда я последний раз ел. Раз уж на то пошло, спал я тоже неизвестно когда — потеря сознания за сон не читается.

И я уже не помню, сколько дней осталось до моего дня рождения, дня, когда я стану мужчиной. У меня такое чувство, что этот день теперь далек, как никогда.

— Белка! — вдруг лает Манчи и бросается за ближайшее дерево, в заросли папоротников. Сам я белки даже не видел, но теперь слышу Ну-ка, ну-ка, пес, потом снова «Белка!» и Ну-ка, ну-ка, ну-ка… которое внезапно прекращается.

Манчи выпрыгивает из зарослей с восковой белкой в зубах — только мех у нее темней, а сама она куда больше, чем те, что водились на нашем болоте. Он роняет ее к моим ногам — костлявый окровавленный трупик, — и я сразу теряю аппетит.

— Кушать! — лает Манчи.

— Молодец, дружок. — Я стараюсь не смотреть на труп. — Ешь сам.

Я потею сильней обычного и жадно глотаю воду, пока Манчи ест. Вокруг нас клубятся почти невидимые рои мелких комаров, и мне приходится то и дело от них отмахиваться. Я опять кашляю, уже не обращая внимания на боль в спине и голове, а когда Манчи доедает, я встаю и чуть пошатываюсь, но все равно иду дальше.

Не останавливайся, Тодд Хьюитт. Не останавливайся.

Спать я не решаюсь. Аарон наверняка не спит, значит, и я должен. Дальше и дальше. Над головой проходят тучи, которых я уже не замечаю, встают луны, выглядывают первые звезды. Я подхожу к подножию и. невысокого холма и распугиваю стадо каких-то зверей — вроде оленей, только рога у них совсем не те, что у оленей в окрестностях Прентисстауна. Под лай Манчи они мгновенно разбегаются — как бутто и не было.

Уже за полночь, но мы идем (сколько же дней осталось? двадцать четыре? двадцать три?) За все это время мы ни разу не слышали Шума и не видели других поселений — я, по крайней мере, не видел, даже когда подходил довольно близко к дороге и реке. Но когда мы поднимаемся на вершину очередного поросшего лесом холма и луны оказываются прямо над нашими головами, я наконец различаю Шум — четкий и ясный.

Мы машинально припадаем к земле, хоть вокруг и темная ночь.

Я осторожно приподнимаю голову. Луны висят высоко, и впереди, на склонах, видны две хижины на двух отдельных полянах. Из одной доносится Шум спящих людей. Джулия? и Верхом на конях и скажи ему, что это неправда, и заметили прошлым утром, выше по течению, ну и всякий прочий бред — в сонном Шуме черт ногу сломит. А в другой хижине тишина, болезненная женская тишина, я даже отсюдова ее чувствую. Мужчины в одном бараке, женщины в другом — единственное разумное решение проблемы со спальными местами. Знакомая тишина заставляет меня вспомнить о Виоле, и я приваливаюсь к ближайшему дереву, чтобы удержаться на ногах.

Там, где есть люди, есть и еда.

— Ты сможешь снова напасть на след, если мы отойдем? — шепчу я Манчи, подавляя кашель.

— Напасть на след, — серьезно отвечает Манчи.

— Уверен?

— Тодд нюхать! Манчи нюхать!

— Тогда идем. И не шуми!

Мы крадучись и как можно тише спускаемся с холма, пока не выходим к небольшой долине у подножия: поляны с хижинами расположились прямо над нами, на склонах.

Мой собственный Шум расходится в разные стороны, горячий и затхлый, как пот, что струится по моим бокам. Я пытаюсь сделать его серым и плоским, как у Тэма — он управлялся со своим Шумом куда лучше, чем все прентисстаунцы вместе взятые…

А вот и доказательство.

Прентисстаун?

тут же доносится из мужской хижины.

Мы замираем на месте. Я обреченно опускаю головы. Это все еще сонный Шум, но слово переходит из одного сна в другой — как эхо отдается в горной долине. Прентисстаун? Прентисстаун? Прентисстаун? Как бутто они еще не поняли, что означает это слово.

Но обязательно поймут. Когда проснутся.

Болван!

— Пошли, — говорю я Манчи, разворачиваясь, и торопливо шагаю обратно.

— Кушать? — спрашивает Манчи.

— Пошли.

Мы идем дальше, так и не раздобыв для меня еды. Всю ночь, и как можно быстрей.

Быстрее, Тодд. Шевелись, черт побери!

Все дальше, дальше, вверх по склонам, хватаясь за траву, чтобы взобраться, и вниз по склонам, держась за камни, чтобы не скатиться кубарем. След как назло вьется через самые непроходимые дебри, избегая ровных участков рядом с дорогой или берегом реки. Я кашляю, иногда спотыкаюсь, и в конце концов на рассвете наступает момент, когда я просто не могу идти дальше, не могу, не могу, ноги подгибаются, и я падаю на землю.

Больше не могу.

(Прости.)

Спину ломит, голова раскалывается, я весь провонял потом и ужасно хочу есть. Надо хоть чуточку посидеть — всего минуту, прости меня, прости прости прости.

— Тодд? — бормочет Манчи, подбегая ко мне.

— Все хорошо, дружок.

— Горячий, Тодд.

Я кашляю, в легких грохочут валуны.

Вставай, Тодд Хьюитт. Поднимай зад и иди дальше.

В голове все плывет, я ничего не могу поделать, хоть и пытаюсь думать о Виоле. Я вдруг вернулся в детство и лежу в кровати, больной, а Бен не отходит от меня, потомушто из-за лихорадки я начал бредить и видеть всякие жуткие вещи, людей, которых на самом деле нет рядом, сияющие стены, а у Бена вдруг отрастают клыки и лишние руки, и я кричу и кричу и отбиваюсь, но Бен не уходит, он дает мне прохладную воду и таблетки…

Таблетки.

Бен дает мне таблетки.

Я прихожу в себя.

Поднимаю голову и начинаю рыться в Виолиной сумке, откуда снова достаю ее аптечку. В ней полным полно разных лекарств: они разложены по пакетикам и подписаны, но эти каракули ни о чем мне не говорят, а рисковать я не могу — вдруг какоенибудь снотворное вырубит меня на несколько часов, как Манчи. Я открываю собственную аптечку — Виолиной она и в подметки не годится, зато там есть известные мне болеутоляющие, пусть и домашнего приготовления. Я проглатываю две штуки, потом для верности еще две.

Вставай, дерьмо никчемное!

Я сажусь и какоето время просто дышу и борюсь борюсь борюсь со сном и жду, когда подействуют таблетки. Наконец из-за дальнего холма появляется краешек сонца, и мне как бутто становится легче.

Не знаю, так ли это, но выбора нет.

Вставай, Тодд Хьюитт. Вставай и ИДИ!!!

— Да, — говорю я вслух, тяжело дыша и растирая руками колени. — Куда нам, Манчи?

И мы снова пускаемся в путь.

След по-прежнему ведет нас через глушь, избегая дороги и любых зданий, которые я иногда вижу с вершин холмов, но неизменно вперед, неизменно на восток, к Хейвену, — только Аарону известно почему. Вскоре мы натыкаемся на еще один впадающий в реку ручеек. Я осматриваюсь — не притаился ли где крок? — и набираю в бутылки свежую воду. Манчи заходит прямо в ручей и пьет, безуспешно отфыркиваясь от маленьких медных рыбешек, которые норовят в него впиться.