Сияние снегов (сборник) - Борис Чичибабин

«Все деревья, все звезды мне с детства тебя обещали…»

Все деревья, все звезды мне с детства тебя обещали.Я их сам не узнал. Я не думал, что это про то.Полуночница, умница, черная пчелка печали,не сердись на меня. Посмотри на меня с добротой.

Как чудесно и жутко стать сразу такими родными!Если только захочешь, всю душу тебе отворю.Я твержу как пароль каждым звуком хмелящее имя,я тревожной порой опираюсь на нежность твою.

Не цветными коврами твой путь устилала усталость,окаянную голову северный ветер сечет.Я не встречусь с тобой. Я с тобой никогда не расстанусь.Отдохни в моем сердце, покуда стучится еще.

Задержись хоть на миг – ты приходишь с таким опозданьем.Пусть до смертного часа осветит слова и трудыкаждый жест твоих рук, обожженных моим обожаньем.Чудо жизни моей, я в долгу у твоей доброты.

«Зову тебя, не размыкая губ…»

Зову тебя, не размыкая губ:– Ау, Лаура!..Куда ни скажешь, в пекло и в тайгупойду понуро.

Мне свет твой снится в дымке снеговой,текуч и четок.Я никогда, нигде и никогоне звал еще так.

Давным-давно, веселый и земной,я верил в чудо,но разминулось милое со мной.Мне очень худо.

И не страшна морская круговерть,не дорог берег.Не на крутых камнях я встречу смерть,а в добрых дебрях.

Исполню все, чего захочешь ты,правдив и целен,хоть наши судьбы розны и чужды,как юг и север.

Прими ж привет от бывшего шутаи балагура.И пусть звучит у времени в ушах:    – Ау, Лаура!..

«Неужто все и впрямь темно и тошно…»

Неужто все и впрямь темно и тошно,и ты вовек с весельем незнаком?А вот костер – и варится картошка,и пар плывет над жарким казанком.

Запасы счастья засветло пополни,а злость и зависть сядут под арест.О, что за снедь ликует на попоне:редиска с грядки, первый огурец!

И мед земли поет в твоих ладонях,сверкает, медлит, шелков и парчов,и, курс держа на свой дощатый домик,спешит семья стремительных скворцов.

Каким пером ту прелесть опишу я,где взять слова, каких на свете нет,когда над всем, блистая и бушуя,царит и дышит яблоневый цвет,

и добрый ветер, выпрыгнув из чащи,ласкает ветки, листьями звеня,и добрый друг, так родственно молчащий,сидит с тобой у доброго огня.

«Январь – серебряный сержант…»

Январь – серебряный сержант,давно отбой в казармах ротных,а не твои ли в подворотняхснегами чёботы шуршат?

Не досчитались нас с тобой.Мы в этот вечер спирт лакали.Я чиркал спичкой – и в бокалеявлялся чертик голубой.

Мне мало северного днядышать на звездочки мозаик.Ведь я – поэт, а не прозаик,хранитель Божьего огня.

Хотя, по счастию, привыкнести житейскую поклажу,но с братом запросто полажу,рубая правду напрямик…

Ан тут хозяюшка зима,чье волшебство со счастьем смежно,лохмато, северно и снежно,меня за шиворот взяла.

Ей не впервой бродяг держать,ворча сквозь смех о позднем часе,и пошкандыбал восвоясиянварь – серебряный сержант.

Теперь морозцем щеки жги,святой снежок в ладошах комкай.В ночи, космической и колкой,шуршат сержантовы шаги.

«На мой порог зима пришла…»

На мой порог зима пришла,в окошко потное подула.Я стыну зябко и сутуло,грущу – и грусть моя грешна.

И то ли счастье, то ли сонна мой порог, как снег, упали,и пахнет милыми губамимое горящее лицо.

Я жарюсь в чертовых печах.(Как раз за лириков взялись там!)Я нищетой до дыр залистан.О, не читай меня, печаль.

Ты ж, юность, смейся и шали,с кем хочешь будь, что хочешь делай.Метелью праздничной и белойво мне шумят твои шаги.

Душе и сладко, и темно,ей не уйти и не остаться, –и трубы трепетные счастьяпо-птичьи плачут надо мной.

Рыбацкая доля

Да вправду красна ли, да так уж проста лирыбацкая доля, рыбачья беда?Их лодки веками в раздолье врастали.Их локти разъела морская вода.

Гремучие ветры их кости ковали,плакучее пламя провялило плоть.Им до смерти снятся бычки и кефали.Им ходится трудно, им хочется плыть.

Их вольные души сгорят и простятсяна темной волне, не оставив следа.Недаром в них кротость и крепость крестьянствас рабочей красой необычно слита…

А вы вот бывали в рыбачьем поселке,где воздух, что терен, от зноя иссох,где воздух серебрян и густ от засолки,где сушатся сети и мокнет песок?..

Шальные шаланды штормами зашвыривает.Крикливые чайки тревожно кружат.Крутая волна затекает за шиворот,и весла, как пальцы в суставах, хрустят.

Я меры не знаю ночному старанью –старинные снасти крепить на ходу,чтоб утречком выплеснуть лодки с тараньюи бросить рыбеху рябому коту.

«В декабре в Одессе жуть…»

В декабре в Одессе жуть:каплет, сеет, брызжет, мочит.В конуре своей сижу.Скучно. Мокро. Нету мочи.

В голове плывут слова.Гололедица и слякоть.Ты вези меня, трамвай,чтоб в ладони не заплакать.

Что за черт? Да это ж Дюк!А за что – забыла память.И охота же дождюпо панелям барабанить.

До берез не доберусь:на дорогу треба денег.У меня на сердце грустьот декабрьской дребедени.

День мой тошен и уныл –наказание Господне…До тебя – как до луны.Что ты делаешь сегодня?

Одесские скворцы

Кому – сияла синеваи солнце шкуру красило, –а я у моря зимовал,раз не дорос до классика.

…Который час, который деньсижу в гостях у детства я?Как солнце на сковороде,шкварчат скворцы одесские.

Такого дива я не знал.Зима, поди, недели две,мороз сверкает, – а веснабеснуется на дереве.

Сюда с лесов их север сдул,согнал их стаю резвую.Скворцов услышишь за версту.Скворцы вовсю свирепствуют.

Мильоны правят ритуална теплый юг манящихся.Обкакав с веток тротуар,манежится монашество.

Бегут прохожие в обход,не то они напустятся.Скворцы встречают Новый год,где банк стоит на Пушкинской.

На черта скворушке камин?Ни служб, ни паспортин ему.Я тоже холодом гоним,я беден по-скворчиному.

Мне скверно спится от скворцов.Вот загрустил о детстве я,и все настойчивей сквозь соншкварчат скворцы одесские.

«На зимнем солнце море, как в июле…»

На зимнем солнце море, как в июле.Я первый раз у моря зимовал.Во рту пылали хвойные пилюли.Светлым-светло сверкала синева.

Но в том сверканье не было отрады,в нем привкус был предчувствий и потерь,и было грустно с глиняной эстрадысмотреть в блиставший холодом партер.

Волна плескалась медленно и вяло,лизнет песок и пятится опять,как будто в лоб кого-то целовалаи не хотела в губы целовать.

«Про то, что сердце, как в снегу…»

Про то, что сердце, как в снегу,в тоски таинственном настое,как Маяковский, не смогу,а под Есенина не стоит.

Когда б вмешательством твоимя был от горшего избавлен,про все, что на сердце таим,я б написал, как Чичибабин.

Да вот беда и канитель:его нет дома, он в отлучке,дверь заперта, пуста постель,и жар-перо ржавеет в ручке.

«Я по тебе грущу, духовность…»

Я по тебе грущу, духовность,не робот я и не злодей,тебе ж, духовность, охо-хо в нас,и ты уходишь из людей.

Весь Божий свет сегодня свихнут,и в нем поэзия однакак утешение и выходслепому времени дана.

Да не разнюхает начальник,а и, разнюхав, не поймет,о чем очей ее печальныхнад повседневностью полет!

Эй, кто не свиньи и не волки,кто держит небо на плечах,давайте выпьем рюмку водкиза землю в травах и лучах,

за моря плеск и счет кукушкин,за человеческую честь,за то, что есть у сирых Пушкини Мандельштам у кротких есть!

Се аз храню на свете беломсвободных лириков союз,не покорюсь грядущим бедам,грядущей лжи не убоюсь.

Берите впрок мои тетрадки:я весь добра и света весть,не потому, что все в порядке,а потому, что в мире есть    ПОЭЗИЯ.

«Одолевали одолюбы…»