Мать сыра земля - Ольга Денисова

— Ну, иногда все же надо было знать хотя бы что-нибудь, — смешавшись, бормочет Антон.

— И все же: почему вы позвонили Виталису?

— Виталис позвонил мне и попросил свистнуть, когда Громин появится на горизонте. И я свистнул.

— Зачем? — спрашиваю я и не боюсь, что он уйдет и больше не вернется. Я вовсе не рад его приходу, напротив. Но он и не уходит. Они появляются не просто так, им это зачем-то нужно. Оправдаться ли? Искупить ли вину?

— А что, собственно, в этом плохого? — отвечает он вопросом на вопрос.

— А я пока не говорил, что в этом есть что-то плохое. Я спросил: зачем?

— Мне было любопытно на них посмотреть. Они всегда так забавно выясняли отношения!

— Не думаю, что это и есть причина, — я сжимаю губы. Он не уйдет. Он пришел сюда, чтобы ответить на этот вопрос.

— Я подумал тогда, что с Виталисом полезно дружить, — Антон морщит лицо, — я на самом деле думал, что этим могу купить его расположение.

— И как? Получилось?

— Ну, отчасти получилось.

— Виталис что, дал вам денег или помог в чем-нибудь?

— Нет, конечно. Я не просил денег, это совсем уж…

— Совсем? — я приподнимаюсь в кресле и смотрю ему в лицо не мигая. — Вы хоть на секунду представляли себе, в каком положении находится Виталис по отношению к Морготу? Вы что, эти пять лет от бомбежек до того дня прожили где-то за границей? Вы не поняли, как поменялся мир и кто в этом новом мире стал главным?

Он отлично знал, кто в этом мире стал главным. Именно это его и привлекло: не просто посмотреть на выяснение отношений, а посмотреть на выяснение отношений двух людей, один из которых стоит неизмеримо ниже другого и ничем от того, другого, не защищен. Он хотел посмотреть на Моргота без маски, он хотел подтвердить свое мнение о том, что прячется под внешним лоском. В отличие от Виталиса, Антон никогда не пытался вступать в открытый конфликт с Морготом, хотя считал себя и более сильным, и более правым. Да он никогда и не демонстрировал своего к Морготу отношения, он спокойно пил с ним и изображал из себя доброго приятеля.

— Но я же не думал, в самом деле, что они захотят его утопить…

— А что вы думали? Что они похлопают его по плечу? Погрозят пальцем?

— Ну, ничего же страшного не случилось… Да, утром я немного подергался. Но ведь все кончилось хорошо?

— Вы поэтому позвонили Кошеву во второй раз? Потому что в первый ничего не произошло?

— Я не звонил во второй раз! — кричит он. — Это неправда! Я не звонил во второй раз! Это не я!

Он пришел сюда, чтобы сказать именно это. Он хочет уверить меня в этом, и других целей у него нет. И пока он меня в этом не убедил, я могу изгаляться над ним, как моей душе угодно, — он никуда не уйдет.

— А кто? — безжалостно спрашиваю я.

— Я не знаю!

— Кто кроме вас и Сенко знал об этой встрече?

Моргот так и не сумел избавиться от общества бригадира слесарей и на следующий вечер решил снова появиться на площадке, только красить стулья больше не собирался. В розовом блокноте было не так мало чисел, но Морготу ни разу не встретились шестизначные. Однако столбик трехзначных навел его на кое-какие размышления, которые он и хотел проверить до одиннадцати вечера: чтобы не прошляпить появление собак на площадке, Моргот надел часы, что делал очень редко.

Ему казалось, два часа — это уйма времени. Однако, когда за час он не обошел и трети лабиринта контейнеров, плутая и выходя на одно и то же место, оптимизма у него поубавилось. Он так и не понял логики нумерации, контейнеры стояли в беспорядке, как придется, никакой системы в их расположении не было. Иногда попадались два номера подряд, но ни разу — больше двух. И первые тройки номеров не совпадали друг с другом, что навело Моргота на размышление: это не номера, это кодировка каких-то параметров, известных только тому, кто ее придумывал. Возможно, грамотный бухгалтер и мог бы с этим разобраться, но Моргот имел смутные представления о производственном учете, и цифры на контейнерах ни о чем ему не говорили.

Торчать на площадке до утра никак не входило в его планы, он начал нервничать, отчего запутался в контейнерах еще больше, вместо того чтобы подумать о том, как систематизировать информацию. Он, конечно, взял с собой записную книжку, но попытки составить план расположения контейнеров ни к чему пока не привели: на это требовалось гораздо больше времени, чем два часа. Моргот и так каждую минуту смотрел на часы.

Контейнеры стояли в самом тихом месте завода, рабочие туда не забредали, но если кто-то случайно и проходил мимо, Моргот всегда мог уйти за угол. А когда солнце село, у него и вовсе появилось ощущение, что он один на весь завод, — долетавший до него шум цехов был не в счет.

За десять минут до означенного срока Моргот решил выбираться на проходную и подумать еще один день, прежде чем возвращаться на площадку снова: остаться тут на всю ночь с тем, чтобы продолжить исследование днем, показалось ему чересчур тяжелым испытанием, да и оделся он легко.

Площадка совсем обезлюдела, сумерки только начали сгущаться, и на территории не горело ни одного фонаря. А впрочем, зачем? Чтобы волкодавам было светлей? Моргот шел по прямой асфальтовой дорожке в сторону проходной, мимо цеха с большими окнами, сквозь копоть стекол которых пробивался зеленоватый свет. Он шел, как всегда, быстро и поглядывал на часы, которые показывали без пяти одиннадцать, когда впереди и чуть в стороне, у ворот мелькнул силуэт волкодава. Моргот остановился от неожиданности и снова посмотрел на часы: до этого ему не приходило в голову, насколько точные часы у охраны и насколько точно они следуют расписанию. А что если их часы спешат? Моргот попятился и увидел вторую собаку рядом с первой. Если бы он поспешил к проходной, то, наверное, успел бы выйти с завода — собак держали на поводках, — но их хозяйку в сумерках он не разглядел. Однако Моргот повернул к цеху, где работал накануне, в надежде, что ему откроют дверь: деваться было больше некуда. Сперва он побоялся привлечь внимание собак и шел осторожно, по занюханному газону вдоль стены. Этих-то двух минут и хватило охране, чтобы отпустить волкодавов, и когда Моргот пересекал открытое пространство между цехами, собаки его заметили.

Они не лаяли, но Моргот почувствовал их, оглянулся и понял, что даже если успеет добежать до двери, ее не успеют открыть. Он не размышлял особенно и выбрал направление исключительно исходя из ровного асфальта и хорошей видимости: к контейнерам. Да, бегал он быстро, лучше многих, но тяжелые волкодавы оказались на поверку гораздо быстрей. Моргот не оглядывался, он научился чувствовать соперников спиной еще занимаясь легкой атлетикой, а дыхание собак, бежавших почему-то молча, позволяло очень точно определить расстояние, которое сокращалось гораздо быстрей, чем хотелось Морготу. За спиной когти клацали по асфальту, а потом раздался рык — глухой и грозный, нисколько не напоминавший рычание собаки, скорей это был рык крупного хищника, открывающего пасть, а не показывающего передние зубы.

Убегать Морготу доводилось часто, но, пожалуй, никогда ситуация не представлялась ему столь безнадежной и столь опасной для жизни. До контейнеров оставалось не больше пятидесяти метров, когда он рванулся вперед из последних сил, но собаки все равно бежали быстрей, можно сказать, наступали на пятки, — всего метрах в трех позади него. Ему казалось, он видит их огромные, тяжелые прыжки, каждый из который сокращает расстояние между ними.

В десяти метрах от ближайшего контейнера Моргот едва не споткнулся о выбоину в асфальте, и это чуть было не помешало ему сделать последний, решающий прыжок. Но он успел выпрямиться, последние шаги пролетел, не чуя под собой ног, подпрыгнул, цепляясь пальцами за край контейнера, и в мгновенье ока оказался на крыше — зубы клацнули, прихватывая штанину, но сначала Моргот даже не разобрался, задели они ногу или нет.

Огромный пес попытался запрыгнуть наверх вслед за Морготом, и Моргот с ужасом вспомнил о том, что эта тварь может перепрыгнуть двухметровый забор. Ему некогда было рассуждать и загадывать, сможет собака залезть на крышу контейнера или нет, он и без того достаточно напугался, поэтому поспешил по крышам добраться до того места, где контейнеры стояли один на другом, и уже без всякого разбега, с трудом вскарабкался еще выше.

Несколько минут Моргот сидел на крыше, сложив ноги по-турецки, приходил в себя и глубоко дышал, а обе собаки, нюхая ветер, рыскали между контейнеров в поисках ускользнувшей жертвы: Моргот сверху видел их отлично, стоило только чуть пригнуться в сторону. Сумерки сгущались, но ночь обещала быть ясной и довольно светлой.

Кровь на брючине он заметил только через четверть часа, но его довольство собственной быстротой, ловкостью и хитростью как раз достигло пика и привело в самое что ни на есть благодушное настроение; пережитый страх приятно бередил кровь легкой эйфорией, и Моргот воспринял обнаруженный собачий укус спокойно. И боли он почти не чувствовал, что прибавило ему оптимизма, — собачий клык оставил на щиколотке одну дырку, глубокую, но едва заметную снаружи, а вот джинсовую штанину рассек словно ножом, до самого низа.