Одна медицина. Как понимание жизни животных помогает лечить человеческие заболевания - Мэтт Морган

Это была моя первая ночная смена в должности врача‑консультанта ОРИТ, и я надеялся, что она пройдет спокойно. В панике мне позвонил молодой врач и попросил помочь ему со сложным пациентом с сердечной недостаточностью.

– Да, кстати, он, видимо, раньше работал в больнице, – невзначай обронил коллега.

– Любопытно, – ответил я. – И как его зовут?

– М-м, Брайан…Брайан Рис.

Черт возьми, подумал я. Не на такую первую смену я рассчитывал.

Время пишет историю на человеческих лицах и руках. Лежавший в постели тяжелобольной Рис был ровно таким, как я его помнил, и при этом совсем другим. Показатели, отображавшиеся на цветном мониторе у изголовья койки, были хуже некуда. У Риса держалось предельно низкое артериальное давление, сердце билось хаотично, а содержание кислорода упало до критического уровня.

Тем не менее стоило мне представиться, как Рис открыл глаза, и в его взгляде мелькнул знакомый огонек. Он протянул руку, которой довелось держать руки тысяч пациентов за годы, посвященные медицине. Его рукопожатие было таким же твердым, как и прежде. У Риса развилась тяжелая сердечная недостаточность, с которой мы ничего не могли сделать. Добираясь домой из больницы, я думал о том, что дни Риса сочтены. Я готовился к тому, что скоро его не станет.

Через год я выступал с речью в Кардиффском медицинском обществе, старейшей организации такого рода. В своем выступлении, легшем в основу этой книги, я рассказал аудитории – в основном врачам на пенсии – о своем недавнем посещении инновационной ветеринарной практики Ноэля Фицпатрика во время съемок его телепередачи «Суперветеринар». Доклад назывался «Как поцелуй с лягушкой может спасти вам жизнь». Я пытался раскрыть свежие, еще мало исследованные идеи о том, как понимание жизни животных может пригодиться нам в лечении человеческих заболеваний. Я в шутливой форме поведал публике о трех влагалищах кенгуру, способных помочь нам усовершенствовать ЭКО. Рассказал историю о студенте Ифане, ставшем жертвой нападения, и жирафе, благодаря которому нам удалось вылечить его черепно‑мозговую травму. Свою речь завершил словами о том, что сердце кита совершает всего два удара в минуту, но при этом поддерживает циркуляцию крови.

Войдя в близлежащий шумный паб, я увидел знакомую протянутую руку.

– Отличное выступление, приятель! – похвалил Брайан Рис своим мелодичным голосом. – Я похож на кита, о котором ты говорил, но «пинк флойд» у меня другой!

Я покраснел, не зная, что ответить.

– Пощупай! – предложил он, протягивая мне запястье.

Прижав палец к артерии, как я это делал год назад, я почувствовал нечто странное. Пульс отсутствовал. Совсем.

– Я жив только благодаря ему, – пояснил Рис, указывая на устройство на своем плече. – Мое сердце бьется, как у чертова кита, и у меня в запасе еще есть немного времени!

Когда синий кит погружается на глубину, частота сердечных сокращений снижается у него до двух ударов в минуту, и его сердце начинает работать иначе. Мышца сокращается медленнее, гораздо дольше выталкивая кровь в большую аорту, выходящую из верхней части сердца. Мышечные стенки аорты меняют свои характеристики, по мере того как тело кита оказывается под огромным давлением в конечной точке погружения. Аорта действует как большая эластичная камера, которая расширяется и сужается с каждым ударом сердца, превращая бьющую струю крови в непрерывный поток. Если бы у кита были запястья, у него бы тоже не прощупывался пульс – только непрерывный гул крови, циркулирующей по телу.

Брайан Рис был по‑прежнему неизлечимо болен. Тем не менее механическое устройство, имплантированное глубоко внутрь его тела через несколько недель после нашей встречи в больнице, непрерывно снабжало кровью его органы. Оно не решило первоначальную проблему, но подарило Рису еще пару лет жизни. Благодаря этому приспособлению кровь медленно и непрерывно циркулировала по телу Брайна, как у синего кита. То же самое происходило с Каспером: аппарат искусственного кровообращения был запрограммирован согласно последним исследованиям, показавшим, что непрерывный непульсирующий ток крови лучше подходит для пациентов в критическом состоянии. Брайан и Каспер выжили благодаря стратегии, подсмотренной у самого крупного млекопитающего на нашей планете, благодаря схеме его кровотока. Это позволило им удержаться на краю жизни даже тогда, когда, казалось, надежды уже нет.

Шестьдесят лет спустя после кораблекрушения и опасной для жизни электрокардиографии кита мы можем прочесть эту ломаную линию и применить полученные с таким трудом сведения к человеческой жизни. Ведя по линии пальцем, вы сначала наткнетесь на небольшой пик, заставляющий предсердия вверху сердца сокращаться. За этим зубцом Р следует восходящий зубец R, который вызывает сжатие мощных желудочков внизу. Временной интервал между этими двумя зубцами, известный как интервал PR, варьируется в зависимости от физического расстояния между предсердиями и желудочками у разных животных. Именно здесь и скрывалась разгадка.

У мышей электрические импульсы проходят короткое миллиметровое расстояние всего за 30 миллисекунд. У людей пятисантиметровое расстояние преодолевается за 200 миллисекунд. Чем крупнее животное, тем эта дистанция больше. Удивительно, но интервал PR не всегда увеличивается пропорционально размеру. Так, у слонов он всего в десять раз больше, чем у мышей, хотя физическое расстояние в 25 тысяч раз длиннее. Это навело таких ученых, как Уайт и Мейлер, на мысль о том, что функции некоторых областей сердца не ограничиваются передачей сигналов. Они предположили, что данные области могут быть центрами управления. В таком случае на них можно было бы воздействовать, чтобы успокоить хаотичные сердечные ритмы у таких пациентов, как Каспер. Интервал на ЭКГ кита был ответом на вопрос о состоятельности новой теории.

Итак, 180‑килограммовое сердце 30‑тонного кита имеет 55‑сантиметровый мышечный «провод», соединяющий верхнюю часть сердца с нижней. Пройти это расстояние импульс должен за 1,5 секунды. Тем не менее интервал PR на ЭКГ, полученной Мейлером, составил всего 400 миллисекунд. Сердце кита в шесть раз больше сердца слона и в тридцать раз больше сердца лошади, но интервал PR у всех них одинаковый. Мейлер и Уайт были правы: область, ныне известная как атриовентрикулярный узел, была не просто ретранслятором. Это был центр управления, работу которого мы могли корректировать.

Благодаря увлеченности делом и знаниям, переданным от синего кита к Уайту, а от того – Фрицу Мейлеру и другим кардиологам, в 1981 году доктор Мелвин Шейнман сделал нечто удивительное. Сжигая крошечные участки в центре управления сердца с помощью высоковольтных проводов, пропущенных через тело пациента, Шейнман вылечил бывшего калифорнийского нефтяника от аритмии. Вскоре появились новые, более совершенные и