Здравствуй, Гр-р! - Татьяна Стекольникова

Я не буду втягивать в это Громова — уж очень сильно сон с призраками смахивает на сумасшествие. Кошмары у всех бывают, но не такие же…

— Ты бледная, что случилось?

— Кошмар приснился…

— Какой же это должен быть кошмар, чтобы сознание потерять?

— А ты как тут оказался?

— Услышал, что в подъезде мяукает кошка. Вышел и увидел, что это Морковка. Взял ее и поднялся к тебе. Дверь открыта. Я зашел. Морковка понеслась прямиком сюда. Ты в обмороке… Я вызвал "скорую"…

— Гр-р, все нормально… Обними меня… И поцелуй.

Громов целовал меня, и я чувствовала, как отступает холод, в который я чуть было не провалилась навсегда.

На "скорой" приехал тот самый врач, который констатировал смерть Луизы полгода назад. Громов объяснил, в каком состоянии нашел меня, заодно представил мне доктора — Андрей Андреевич. Этот Андрей Андреевич послушал мое сердце, сосчитал пульс, измерил давление и заявил, что у меня гипотонический криз.

— Наверное, систематически недосыпаете, — сказал он мне, но посмотрел при этом на Громова. — Вот давление резко и упало…

— Сон, покой, ну, еще можно пятьдесят грамм… — мечтательно закончил доктор. По тому, как он это сказал, было видно, что он человек пьющий, а ему эти пятьдесят грамм нельзя — дежурство только началось, и неизвестно, что впереди, а на пятидесяти граммах Андрей Андреевич никогда не останавливается…

Проводив врача, Гр-р вернулся, полный решимости стоять на страже моего покоя:

— Я переночую у себя… А ты как следует выспишься…

Еще чего… Переночует он у себя… Как бы не так…

— Лучшее лекарство от гипотонии — двигательная активность.

— Да? А я не слышал, чтобы доктор об этом говорил…

— Он ГОВОРИЛ…

— Я ему позвоню и спрошу…

— Конечно, позвонишь, только чуть позже.

— А сейчас что?

— А сейчас — сюрприз!

Гр-р не разрешил мне встать и сам принес на диван папку с рисунками, газету и футляр. Я сказала, что все это нашла в стене по наводке Морковки.

— Ну вот, теперь я знаю, когда у тебя день рождения, — сказал Громов, глядя на газету.

— А то ты не знал… Ты это знал, даже когда еще меня не видел… Подумай лучше, почему эта газета у Луизы оказалась?

Ни одна из версий, предложенных Громовым, не показалась мне правдоподобной, и мы перешли к рисункам. Гр-р опять молчал — как тогда в галерее. Еще бы: рисунки, сделанные в 1909 году, изображали не только предметы, появившиеся сто лет спустя после того, как их изобразили, но и конкретную его, Громова, современницу — то есть меня (правда, в виде шаржа), в данный момент намеренно принимающую томные и завлекательные позы, чтобы склонить его к двигательной активности.

— Ты помнишь, я тебе рассказывала, что у Анны были не только серьги, но и брошь? — Я открыла футляр.

— Ого! — только и смог сказать Гр-р.

— А что, по-твоему, там еще могло быть? — спросила я, тыча пальцем в третье, свободное, гнездо.

— Сдается мне, видел я это украшение — на фотографии, на одной из Шпинделевых родственниц. Вовка говорил, это его прабабка была. А ты вытащила другую ее фотографию и сказала, что это Полина.

— Как же это может быть? Полина — сестра Анны… Как она может быть прабабкой Вовки Шпинделя?

— Как… Вышла замуж за прадедку…

— Полина вышла за Антона? Да он клялся, что не женится на Полине никогда… Я сама слышала!

— Ну, видно, у них, у Шпинделей, предательство передается по наследству… Так вот… Я видел фото, где эта Полина была с похожим украшением — только в виде кулона, а внизу еще одна часть — огромный какой-то камень, как капля…

Я перевернула брошь — на тыльной стороне, ближе к краям, были крючки, за которые брошь и подвешивали к цепочке, превращая в кулон.

Потом мы отправились на кухню — ужинать. Я убедила Гр-р, что мне надо поесть. Но поесть, конечно, надо было самому Громову.

Мы долго разговаривали — обо всем и ни о чем… Морковка как всегда сидела на плече у Громова и что-то по-кошачьи нашептывала ему в ухо.

— Ну, девочки, я пошел, отдыхайте… — сказал Громов, посмотрев на циферблат кухонных часов.

Ага, щас… Я только на миг представила, что одна в постели, как передо мной тут же замаячил многоликий призрак. Нет, без Громова меня одолеют кошмары…

— Гр-р, а вдруг мне снова станет плохо? Ты возьми на всякий случай ключи — и вообще у тебя должны быть мои ключи — мало ли… И телефон поближе положи, где-нибудь возле изголовья… Вдруг я позвоню — чтобы ты услышал… И спи одетый… Вдруг мне будет так плохо, что тебе придется бежать, — ну, чтобы время на одевание не тратить… Хотя… ты и сам видел, я даже позвонить тебе не могла…

И куда же пойдет после таких слов порядочный мужчина, который понимает, что только он один и может помочь женщине, случись что? Никуда… ну разве что в душ…

— А теперь проверим, как подействует на меня двигательная активность…

…И Гр-р пришлось признать, что двигательная активность действует на меня исключительно положительно.

Я заснула только под утро, приняв решение срочно уехать, можно даже сказать — сбежать из Энска — подальше от Гр-р, а то когда он рядом, мысли все об одном да об одном…

Следующие четырнадцать дней я провела вдали от Гр-р, и они не считаются…

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

1. Гр-р встречает меня на вокзале и везет домой, где меня ждет сюрприз, а Громов получает подарок.

Люблю поезда… Смотришь в окно, никуда не торопишься. Колеса постукивают — можно даже слова подобрать. Мне колеса пели "Там-Гро-мов-Там-Гро-мов-Там-Гро-мов…" всю дорогу до Энска.

Я с пользой провела две недели вдали от Гр-р. Лихорадочно связывая книги, расталкивая по коробкам посуду и всякие мелочи, скатывая ковры и заколачивая ящик с Перепетуей, я училась владеть собой — в прямом смысле.

Теперь я умею бороться с кошмарами. И призраки, коих я — при желании — могла теперь видеть десятками, мне уже не страшны.

По сути, я обычный человек, пока не нажму на большую синюю кнопку. Кнопка эта, если все еще и существует в реальности, то не у меня. Для меня же она — только плод моего воображения. Хотя для мага воображение — самая что ни на есть реальная реальность. Синяя кнопка. Когда-то очень давно, еще первоклассницей с двумя косичками, я попала на ЗАВОД. Это была обычная школьная экскурсия, толпа детей — и училка, орущая на первоклашек, из хулиганских побуждений отбившихся от спрессованной кучи школяров. Что производил ЗАВОД, не помню. Нам показали только один цех, главной достопримечательностью которого был конвейер — широкая черная лента, которая начиналась у входа, а заканчивалась неизвестно чем где-то за дверью в противоположном конце помещения. Справа и слева от конвейера сидели мужчины и женщины в черных халатах и, как мне тогда показалось, хватали с движущейся ленты какие-то железяки, вертели их в руках и бросали, чтобы тут же схватить другие. Бесконечность, никчемность и бессмысленность процесса были мне очевидны. Разумными я сочла действия только одной тетки. В отличие от остальных, она была в белом халате и восседала за отдельным столом, на крышке которого красовалась здоровенная синяя кнопка, размером, наверное, с тетрадный лист. С усилием нажимая на кнопку, тетка останавливала движение ленты, и люди в черных халатах замирали. Еще одно нажатие — и конвейер начинал со скрежетом ехать, а сидящие вдоль него оживали и снова принимались хватать и бросать свои железки. Я сразу захотела стать такой теткой и иметь в своем распоряжении синюю кнопку — манипулятор. Я откололась от конгломерата одноклассников и подобралась к тетке. Усмотрев в моих глазах безмерный восторг, тетка разрешила мне нажать на кнопку. Я остановила конвейер, а потом снова запустила его, чем заслужила запись в дневнике о неблаговидном поведении во время экскурсии. Теперь виртуальная синяя кнопка включала и выключала мои паранормальные способности.