Окно в Париж для двоих - Галина Романова

Повторить нападение ей не удалось. Пока она бежала, он успел залезть в машину и уехал, резко взяв с места.

— Дашенька-голубушка, что они все с тобой сделали? — как-то совсем уж на стариковский манер воскликнул Королев и сделал ореол свободной от букета рукой.

В ореол входил, надо полагать, уехавший Муратов и присутствующий Прокофьев. Сей вопиющий факт оставить равнодушным последнего не мог, поэтому он коротко обронил в сторону Королева:

— Заткнись!

Подхватил Дашу под руку и потащил ее к подъезду. Она не особо упиралась. Даже прильнула к нему на лестнице и не возмутилась, когда он обнял ее за талию. И совсем не удивилась, кажется, когда он ее поцеловал. Это, правда, случилось уже в квартире за закрытой перед носом Королева дверью.

Он ведь, поганец, и не думал отставать, потащился следом. И пыхтел что-то всю дорогу позади них про скверные времена и отвратительные нравы. Идиот! Хоть и при галстуке…

А вороватый прокофьевский поцелуй имел продолжение, да. Он затянул, увлек, заставил забыть и про телятину, и про грибы, и про намечающийся ужин. Пакет был отодвинут ногами к стене, когда попался им на пути в комнату. И уж точно не сентиментальные фильмы они направились туда смотреть. И шептали друг другу совсем не об этом, торопливо раздеваясь в темноте.

Чудно, но оказалось, что Прокофьев знал все же нежные и хорошие слова. И их было удивительно много, и они теснились в его голове, торопились и опережали друг друга, спеша быть услышанными. Поэтому, наверное, говорил он все сбивчиво, невнятно, и Даша вряд ли его понимала, сдавленно дыша ему на ухо, потому что говорила в ответ что-то совершенно невпопад.

Он же совсем не то имел в виду, когда говорил ей, что никому ее не отдаст. Он же имел в виду, что никогда и никому! А она вдруг про Муратова что-то…

Что между ними все давно кончено, что тот ей не нужен, и все такое. И что бы Костя ни делал и ни предпринимал…

Пускай только попробует! Он же разорвет его! Он его не то что к ней не подпустит, он же ее имя произносить ему запретит.

Муратов! Кто такой этот Муратов?! Чертов неудачник! Да, да, да! Именно неудачник, кто же еще?!

Та самая женщина, что бросила Гарика когда-то, сейчас бы скептически ухмыльнулась. Мол, из зависти ты так, Прокофьев, на соперника. А вот и нет. А вот и не угадала! Никакой зависти, жалости и осуждения. Он и в самом деле думал теперь про Муратова, как про неудачника и полного кретина.

Только полный кретин мог потерять такую женщину, как Даша Коновалова. Только неудачник мог не удержать ее подле себя, предпочтя ей такую же неудачливую, как и сам, женщину. И на пару с ней только идиот мог замыслить такое глупое, странное преступление, которое, как ни крути, а разгадать оказалось не так уж и сложно.

Уже завтра ему будет предъявлено обвинение в тройном умышленном убийстве с отягчающими вину обстоятельствами. И уже завтра, возможно, Татьяна получит назад свой миллион, передаст его Хромому и заживет спокойно и относительно счастливо.

Почему так? Да потому что по всему выходило, что любила она Алексея Коновалова. Очень любила. И муж ее, не постеснявшись, рассказал Прокофьеву о своей печали. И заверил, что Татьяна скорее бы его под нож пустила, чем своего ненаглядного Лешеньку.

Так что находиться на свободе, разгуливать под окнами чужих женщин в пиджачной паре и с букетом Муратову осталось совсем недолго. Уже завтра все это закончится…

— О чем ты думаешь? — Даша приподняла голову, оперлась локтем о подушку и, включив крохотную галогеновую лампочку в изголовье, посмотрела в его сонные глаза. — О чем ты сейчас думаешь, Гарик?

Ну не признаваться же ей было, что злорадно мечтал лишить свободы ее бывшего любовника! Что мстительно улыбался в темноту, представив соскочивший с того лоск и потускневший на нарах загар, приобретенный в местных элитных соляриях.

Нет, он не признался.

— Думаю, что люблю тебя, — ответил Прокофьев и не соврал, между прочим. — Думаю, что очень благодарен судьбе и даже всем подонкам благодарен, да, за встречу с тобой. А ты?

— Я? Мои мысли немного прозаичнее. Уж извини. — Ее губ коснулась виноватая улыбка. — Я вот хотела о чем тебя спросить, Гарик. Что те родственники?

— Это которые?

— Я про родственников покойного Верестова, Гарик. — Она даже чуть обиделась на него за его забывчивость. — Ты решил не ездить туда, так?

Ну да! Он теперь не видел в этом смысла. Все встало на свои места, все сошлось. Осталось Мазурину Ваньке или его ребятам допросить Севу Малого, Зинаиду, супругов Щукиных. Все запротоколировать. Провести опознание и…

— А вдруг это не Муратов?! — возмутилась Даша. — Вдруг это не он?!

— Здрассте! А кто же?!

Он еле-еле сдержался, чтобы не сорваться на крик. Еле сдержался, чтобы не начать говорить про возможного подозреваемого гадости. И все из-за чего? Из-за того, что она опять его защищает, так?..

Надо же, а он ревнивый, оказывается. Даже странно. С той самой женщиной никогда такого не случалось, то ли не позволял себе, то ли все равно ему было, с кем и когда та проводит свободное от него время. А с Дашей все иначе как-то. Все серьезно и по-взрослому, как сказал бы Вано.

Но предвзятость предвзятостью, а презумпцию невиновности еще никто не отменял, каким бы выгодным иногда это ни казалось.

— Ну… Я не знаю. — Она заправила за ухо опустившуюся на лицо прядь волос, неподражаемо мило скользнула языком по губам и снова повторила. — Я не знаю… Скорее всего, конечно, он. Но… Но родственников Верестова все же навестить стоило бы.

— А о чем ты хотела бы у них спросить, Даш?

— Я не знаю! Не знаю, не знаю, не знаю. — Ее голова упала ему на грудь и несколько раз легонько стукнулась лбом о его ключицы. — Но что-то мешает мне думать, что Муратов мог хладнокровно резать горло женщине.

— Да? И что же тебе мешает так думать?

Он отвратительным тоном спросил ее об этом.

Таким гадким, таким подозрительным, намекающим на то, что он-то лично, конечно, обо всем догадывается. Что ее защита строится на личных умозаключениях, основанных на личных впечатлениях. А впечатления эти, понятно даже ежу, построены на чем.

Он снова ревнует? Да, факт бесспорный. Он снова ревнует. И бесится так, что намертво стиснутые зубы скрипят друг о друга. И даже пальцы, тихонько перебирающие сейчас ее волосы, начали подрагивать.

— Не похож Костя на маньяка, — запросто так ответила Даша, потерлась щекой о волосы на его груди и еще раз повторила: — Костя, он не такой.

Костя, значит! Ну что же, ну что же, пускай будет Костя, мать его раз так, раз эдак! Только маниакального в этих преступлениях нет ничего, милая наивная девочка! Ни о каком маньяке и речи не ведется и вестись не будет. Все тщательно спланировано, достаточно продумано и интригующе запутано. И весь этот замысел строился лишь на деньгах, а не на чем-либо еще.

Умный мальчик из богатеньких, как там, бишь, его: Костя, Костенька, Костюня? Ага, он самый…

Так вот он, познакомившись с замужней женщиной и заимев с ней интимные отношения, вступил с ней в преступный сговор. Узнав каким-то образом о том, что у супруга Варвары Коноваловой — Алексея — будет на руках достаточно крупная сумма денег наличными, они планируют ограбление. С этой целью они или он — Костя, Костенька, Костюня, говнюк, блин — увозят у Коновалова из-под носа его любовницу на его же машине, убивают ее и прячут в подвале загородного домика Коноваловых. Для каких целей использовалась машина Коновалова, возникнет вопрос? Ответ имеется! Для того, чтобы навести подозрение на него и только на него.

Затем они возвращаются в город. Звонят Коновалову на мобильный и назначают ему встречу. Он пересаживается из такси в свою же машину и погибает. Труп его тщательно прячут, поскольку он не должен быть найден. Коновалов должен быть у следствия на подозрении как вор, убийца и подонок. И труп в его подвале тому подтверждение.

Спрятав труп, они возвращаются в город, и через какое-то время Варвара начинает бить тревогу, что ее муж пропал. Все идет плавно и хорошо, но тут очень некстати вылезает сестра подозреваемого — Даша — с инициативой собственного расследования. Она каким-то неведомым образом отыскала адрес любовницы своего брата Лили Громыхиной. Едет туда и долго общается с ее соседкой по съемной квартире. Причем встреча эта происходила на рыночной площади на глазах доброй сотни торговцев. Засветились барышни. Это и послужило причиной еще одного убийства — теперь уже соседки погибшей.

— И что тебе во всем этом не нравится? — жестко спросил Гарик.

Он не стал ее щадить и протокольным языком обрисовал свое видение всей истории. Все без лишних завуалирований и полутонов, даже когда разговор вел о предполагаемой смерти ее брата. Она могла расплакаться снова, конечно, но уж пусть лучше плачет по брату, чем защищает этого мерзавца, решил Гарик.