Алая нить - Франсин Риверс

Сьерра упаковывала свои вещи, когда Алекс пришел домой. Он остановился как вкопанный прямо в дверях спальни и уставился на два чемодана, распахнутых на их двуспальной кровати.

— Что происходит? — спросил он с побледневшим лицом. — Что ты делаешь? Куда уезжаешь?

— Если б ты удосужился мне перезвонить этим утром, ты бы знал. — Она рывком открыла ящик комода. — Еду домой.

Он процедил бранное слово и вошел в комнату.

— Слушай. Давай поговорим о…

— Нам не о чем говорить, — оборвала она его на полуслове. — Моя мать в больнице. У нее рак.

Сьерра положила свитер на пару темно-серых брюк и судорожно сглотнула.

Алекс облегченно вздохнул.

— Я думал… — он тряхнул головой. — Я очень сожалею, — серьезно произнес он.

Она повернулась к нему лицом, глаза ее были наполнены болью и страданием.

— Сожалеешь о чем, Алекс? Что теперь тебя никогда нет рядом, когда ты мне нужен? Что у моей матери рак? Что все это не вписывается в твой драгоценный график?

Он промолчал. Оскорбленная, она с горечью посмотрела на него.

— Где ты был? Твоя секретарша сказала, что отправит тебе сообщение. Ты его получил?

— Да.

— Почему же ты не позвонил?

— Я был занят. — Он сделал еще несколько шагов. — Слушай. Я подумал, что если это действительно важно, то ты перезвонишь еще раз.

Она вновь повернулась к чемоданам в горькой обиде.

— Приятно узнать свое место в списке приоритетов.

— Ты хочешь поругаться перед отъездом? Может, именно этого ты и хочешь?

Сьерра вошла в гардеробную. Когда она вышла оттуда с еще одной парой брюк, Алекс стоял посреди комнаты, почесывая затылок. Вся дрожа, она положила одежду на постель.

— Ты так был нужен мне, Алекс. Где же ты был?

Повернувшись, он посмотрел на жену. Во взгляде его появилось нечто такое, что у нее подкосились ноги. Вина. И стыд. И не потому только, что он не связался с нею по телефону. Было нечто большее, нечто более весомое. Его глаза предательски моргнули, и выражение исчезло, спряталось.

— Чем я могу помочь? — бесцветно произнес он.

Ей хотелось крикнуть, что он может обнять ее. Может сказать, что любит ее. Что обещает звонить ей и говорить с ней каждый день. Уверить ее, что все будет хорошо с детьми, пока ее нет.

— Не знаю, — уязвленная, призналась она. — Может, молить о чуде?

«Для кого, Сьерра? — промелькнуло в голове. — Для твоей матери или… для вас с Алексом?»

Что завело их в этот тупик? Они не могут говорить друг с другом. Словно огромная, в четыре фута толщиной и сто футов высотой стена выросла между ними. Она устала пробиваться сквозь эту толщу.

Он снял пиджак и положил его на стул.

— Что собираешься делать с детьми?

Жгучая ярость волной накрыла ее, желудок свело от злости. Разве не он только что предлагал свою помощь? Смех, да и только. Все, о чем он волновался, так это о своем удобстве и спокойствии.

— Не беспокойся. Я уже наняла няню. Тебе не придется искать. Ее зовут Долорес Гуэрто. Она будет приходить к семи каждый день. Думаю, ты не будешь против, если придется задерживаться дома на лишние тридцать минут, пока она не придет. Долорес согласилась готовить, стирать и прибираться в доме. Она водит машину, а потому будет отвозить детей в школу и забирать их оттуда. Она также позаботится, чтобы Клэнтон посещал занятия по бейсболу, а Каролина брала уроки фортепиано. Я знала, что у тебя не найдется времени или настроения для детей. Я ей дала сто долларов для оплаты за газ. Она берет три сотни в неделю. В пятницу ты должен выдать ей деньги.

Сьерра посмотрела на мужа в ожидании ответа. Лицо его было неподвижно.

— Как долго, думаешь, тебя не будет?

Она прикусила губу, неистово борясь с навернувшимися слезами.

— Столько, сколько понадобится, — выдавила она с трудом и отвернулась. Никак не могла вспомнить, что она уже упаковала, а что еще осталось.

— Ты не можешь все это взять на себя, Сьерра.

Очень хотелось верить, что слова эти вызваны заботой о ней, но не получалось. Что в действительности его беспокоит?

— Майк сказал, что врачи дают ей месяц, может, меньше. Я хочу провести с ней каждую оставшуюся минуту.

— Ты думаешь, я не понимаю этого?

«Разве?» — чуть не вырвалось у нее. Если б на самом деле понимал, разве перевез бы семью в Южную Калифорнию? Иногда она спрашивала себя, любит ли он своих собственных отца и мать? Когда он звонил им в последний раз? Были еще те два коротких визита за весь год, которые, казалось, дались ему с большим трудом.

Совершенно очевидно, единственное, что он действительно любил, — это его работа. Ничто более, казалось, не интересовало его, и меньше всего — жена и дети. Не говоря уже о матери Сьерры, она просто не вписывалась в план его жизни.

— Ты не веришь мне, да? — буркнул он агрессивно, будто защищаясь.

— А следует? Надеюсь, ты позвонишь и поговоришь с ней, пока есть такая возможность. — Она посмотрела на него горящими глазами, обида и ярость закипали в ней, сменяя друг друга, вызывая желание мстить. — Люди нуждаются в любви, когда им больно.

Его взгляд стал холодным.

— Оставляю тебя одну, чтобы ты могла спокойно собраться.

И вышел из комнаты.

Сегодня приходил пастор поговорить со мной.

Кажется, в Галене он проповедует на рыночной площади. Первое, что он сделал, посмотрел на моих детей и мой округлившийся живот и спросил, как давно я замужем. Достаточно, ответила я. Он сообщил мне о смерти мистера Грейсона прошлой весной. Тот упал и порезался о нож струга, а через две недели скончался, весь скрюченный, как крендель, и с намертво сжатой челюстью. Я спросила, пришел ли он лишь для того, чтобы потолковать об этом. Он сказал, что мой отец болеет, и что дом скоро зарастет травой, и что я должна знать об этом, чтобы как-то помочь. Я сказала, что, по всей вероятности, папа не болен, а пьян. А он напомнил мне, что в библейские времена папа мог вывести меня на улицу и забить до смерти камнями. Я же сказала, что, насколько я понимаю, один только единственный раз Иисус вышел из Себя и разозлился, и это было из-за церковников, которые так были заняты поисками соринки в глазах других людей, что проглядели бревно в своих собственных. Он ушел очень удрученным.

Теперь нужно думать, что же мне делать. Даже будучи пьяным, папа никогда не относился небрежно к земле.

Я поживу у тети Марты, пока Джеймс съездит узнать, как там отец.

Я уже успела забыть, какое это приятное ощущение спать в большой кровати с кружевным пологом и под крышей, которая не протекает, ветер не свищет сквозь оконные щели, стены выкрашены белым, на стене — картина с гречанкой, наливающей воду из кувшина. Бет спит со мной на пуховой перине, а Джошуа с малышом Хэнком спят в маленькой комнатушке рядом. Я скучаю по Джеймсу.