Кровавый Гарри - Ираклий Берг

в лагерь. Наша задача разведать и посмотреть что к чему. Не более. В любом случае, уже утром в лес войдут основные силы полка и зачистят все что шевелится. Мы должны лишь продержаться немного.

— А почему нам не дождаться утра и не зайти вместе со всеми? — Спросил один из унтер-офицеров, кряжистый седеющий воин, помнивший еще осаду Гюнтербурга.

— Потому, что если мы вернемся с пустыми руками, то будем выглядеть как испугавшиеся собственной тени. Скажут, что вам почудилось, и две с половиной сотни мужиков с двумя магами убоялись ночных шумов безобидного леса. И орки могут успеть уйти, что лишь подтвердит. Мы идем на охоту, и загоним дичь. Еще вопросы? Вопросов нет. Выдвигаемся.

Максим врал, и врал отчаянно. Он прекрасно понимал, что ведет людей на заклание, но говорить правду не мог, не имел права. Он знал, верил, что скажи он все как есть, то есть, что полк не доживет до утра, и некому будет идти на помощь, никто бы все равно не отказался (впрочем, пожелай кто, ему бы и не дали) от выполнения долга, но вести в последний бой людей знающих что они обречены не хотел.

Отряды молча вошли в лес. Идти было несложно, священные оркские леса вообще удобны для перемещения даже для конницы. Огромные вековые дубы, из которых они состояли, не давали достаточно развиваться другим растениям, и, при желании, по ним и ночью можно было даже бегать.

Люди шли сосредоточенно, стараясь не шуметь. Максим не лез вперед, с тревогой фиксируя, что отток маны от него усиливается. Прервать это он не мог, да и никто бы не смог. В чем и заключалась, собственно, опасность оркского ритуала, их древнейшего оружия, много раз "забытого", "стертого из памяти", "полностью утраченного" по итогам очередного поражении от магов, но неизменно применяемого в случае новой войны. "Но сейчас войны нет. Как же они решились, — думал Максим, аккуратно шагая мимо силуэтов могучих деревьев, — как посмели? Но, быть может, это и есть начало новой войны? От прошлой минуло всего три года, от позапрошлой тридцать девять лет. И орки были разгромлены. Не могли же они восстановить силы так скоро? Впрочем, скоро узнаю. Или нет. Как повезет, если не странно рассуждать о везении в подобной ситуации. Надеюсь, это будет хотя бы небесполезно. Бедный отец, я подвел тебя, хоть в том и нет моей вины."

Единственное на что он надеялся, так это успеть до взрыва и нанести пару-тройку последних ударов. Ритуал был страшным оружием. С его помощью оркам удавалось наносить тяжелые потери, да и то, что, несмотря на все поражения, их до сих пор не уничтожили как вид — его "заслуга". Как бы ни было, но опасность Последнего Ритуала останавливала магов, и заставляла, скрипя зубами, подписывать мир.

Рутуал. Страшное в своей неотвратимости и силе действие. Он тянул ману со всех живых, опустошая до нуля. И если простым людям это было еще ничего, лишь наваливалась усталость и раздражительность, то магам это была смерть, поскольку, опустошив запас маны мага, действие не прекращалось, выпивая само магическое ядро, разрушая и уничтожая его, что вело к долгой мучительной смерти. Вообще для магов слова ритуал и смерть были синонимами. Вовремя заметить, успеть нарушить ритуал, прервать? Это он и хотел, ради этого они с Собакиным и повели людей, понимая бесполезность для себя лично. Орки не умели сохранить собранную таким образом ману, лишь удерживали сколь можно дольше, после чего "отпускали", и магический взрыв добивал тех, кого еще не выкачали до дна. Максим видел территории после действия ритуала, был на них. Все то же, что и кругом, только словно трудно дышать и чувство ужаса мешает идти.

Радиус действия зависел от подготовки места и масштаба исполнения и ничего больше. Потому все капища (о, да, ритуал страшен не только своим действием, но и исполнением) уничтожались вместе с лесами, в которых обнаруживались. Маги противоставили этому массированность действий и артефакты. То что орки сами не владеют хоть сколько-то магией было спасением. Сразу после начала очередных боевых действий, спецгруппы магов запускали шары из голой маны с привязанной сигналкой, и туда, где какой-либо из шаров переставал передавать сигналы оповещения, сразу наносился концентрированный удар, усиленный артефактами. Это работало, орки несли потери, а главное, открывались проходы в их системе защиты. Плохо было то, что для минимизации потерь среди магов, приходилось рассредотачивать их среди людей, оставляя лишь особые спецгруппы, которые берегли. Любой маг-гвардеец, попадая в армию, автоматически получал под начало минимум роту людей. Полк имел в штате около двух десятков магов, не более, часто менее десятка, отчего противник получал возможность не только сдохнуть, но и прихватить побольше людей с собой.

— Я все, пуст до донышка. — Голос Дмитрия вывел Максима из задумчивости. Он внимательно посмотрел на бледное лицо товариша, все покрытое бисеринками пота, и все же уточнил:

— Ты уверен?

— Уверен, — Дмитрий криво усмехнулся, — поверь, я не паникер. Только не паникую я. Страха нет абсолютно. Ядро уже начали жрать. Мне конец. Передай моим потом, что так и так, мол, смертью храбрых. А лучше не придумывай ничего. Тебе поверят.

— Мне? Потом? — Изумился Максим. Друг мой, но рядом с тобой и практически в той же ситуации. Не будет никакого "потом", увы. Моему бы кто передал по-людски и без пафоса.

— Не скажи, — Дмитрий облизнул пересыхающие губы и упрямо мотнул головой, — ты везучий. Говорят даже, что родовые дары, которые Соболевы скрывают, включают небывалое везение.

Максим хрюкнул и прикусил кулак зубами, чтобы не расхохотаться. Гляля на него, товарищ тоже улыбнулся, немного смущаясь, но все же продолжил свое:

— А ты знаешь почему именно тебя направили в разведку? Я был в тот момент при штабе, так наш полковник прямо и сказал, а не послать ли тебя, они, то есть вы, Соболевы, везучие невероятно. "Этому непременно должно повезти, — так и сказал, — обязательно найдет что-нибудь! А если ничего не найдет, то считай тоже повезло! Всегда везет, во порода какая!"

— Да уж, везение невероятное, — Максим развеселился, вспомнив "везение" своего деда, которому оторвало обе ноги и руку, а все кто с ним был погибли, — попасть под ритуал в пустяковом деле, когда войны нет, и идти на смерть, да поспешать, иначе и ударить даже раз