За золотым призраком - Владимир Иванович Буртовой

с рубином я оставил после завтрака на столе в каюте, и оно куда-то пропало! Вот и все! – Пассажир нервно сцепил руки за спиной, неподвижной статуей времен великой Римской империи при дороге, замер у столика, лицом к иллюминатору, решив больше ни о чем не говорить с инспектором.

– В таком случае я вынужден, хорошо понимая, что это уже бесполезно, но все же для формальной записи в протокол, провести у вас обыск, – заявил Марк Паркер и мягко поднялся из кресла у стола, повернулся к Дункелю. – Господин сенатор, прошу вас, позовите еще кого-нибудь в понятые.

– Хорошо, я выгляну. – Отто Дункель, пораженный таким исходом «собеседования», а также явным замешательством Набеля при разговоре о перстне с ядом, что недвусмысленно указывало на его причастность к смерти Али, вышел в коридор и тут же, наткнувшись на помощника штурмана и немного уже знакомого ему Бобби Дукакиса, пригласил его в каюту Набеля.

Инспектор осмотрел костюм на подозреваемом, туфли, вплоть до каблуков – нет ли там заветного тайничка? – а потом дюйм за дюймом обследовал всю каюту. Солнце уже опустилось за кормой парохода и не освещало больше помещения в иллюминатор, когда утомленный Марк Паркер молча развел руками и коротко пояснил:

– Океан велик, а у меня нет волшебной рыбки, которая со дна морского могла бы доставать заветные колечки… Или оно уже припрятано у кого-то другого, возможного соучастника преступления! Вам, почтенный господин Набель, придется оставаться в помещении под домашним арестом, до прибытия и передачи вас в руки Мельбурнской полиции. Ужин принесут сюда и в моем присутствии. Никакого общения с другими пассажирами, никакого приема и передачи посылок и писем… И это в какой-то степени ради вашей же безопасности. Как знать, господин Набель, не захочется ли кому-то от вас избавиться, как от ненужного засветившегося соучастника!

– Я буду жаловаться! Никакой я не соучастник, слышите! – уже из-за хлопнувшей двери послышался возмущенный голос Людвига Набеля. – Мельбурнские комиссары вас не погладят по головке, я найду способ утопить вас в этом проклятом океане, ваша карьера на этом закончится! Раз и навсегда! Слышите, вы…

– Заранее готов принести вам свои извинения, если вы сумеете доказать свою невиновность, но пока что… – невозмутимо ответил Африканский Лев, грива которого от последнего обыска в каюте заметно взмокла, чего не скажешь про настоящего льва, который ни в какую жару не потеет. Марк Паркер неспешно закрыл каюту на замок и положил ключ в грудной карман, пожал руку сенатору, стиснув ее в крепких пальцах, потом отпустил Дукакиса по его служебным делам, поблагодарив за оказанную услугу.

Словно не совсем доверяя услышанному собственными ушами, Отто решил еще раз рассортировать полученную информацию «по полочкам». Делая вид, что не все дошло до его непрофессионального сознания во время только что состоявшегося допроса, он смиренно уточнил:

– О каком перстне вы все время спрашивали у Набеля, господин инспектор. Разве это так важно?

– О том, который у него был на пальце, когда он перевстретил вашего слугу в коридоре и пытался силой или угрозами выяснить наконец-то, куда и зачем вы собрались путешествовать с сыновьями.

– А этот, который сейчас у него на пальце? Разве это другой?

– Этот с изумрудным камнем, как сами видели. А тот был рубиновый и в более солидной золотой оправе.

– Ну и что же? При чем тут камни? И о каком яде вы говорили?

– Как при чем? – Инспектор, разминая в пальцах вынутую из коробки сигарету, посмотрел на Дункеля так, будто перед ним возник могучий баобаб, а не просвещенный сенатор. – Очень даже при чем!

Ваш слуга, как выяснилось при вскрытии, умер от паралича сердца. Паралич вызван действие очень сильного яда. Яд в кровь попал через царапину. Индус ранил себе руку не на камбузе, как сказал вам по непонятной для меня и для вас причине, а по дороге от камбуза и до вашего помещения. На пароходе в поручнях, к счастью, нет ядовитых шипов. Стало быть, его кто-то умышленно царапнул! И царапнул таким предметом, на который индус мог просто не обратить внимание. Будь это нож или еще какой предмет солидного размера, Али отскочил бы или, по крайней мере, сказал бы вам, кто его ранил и из-за чего это случилось.

– Но почему он не рассказал мне о встрече с этим типом? – недоумевая, сам себя спросил Отто, машинально достал зажигалку и протянул ее инспектору, который искал куда-то пропавшую свою. – Возьмите мою, господин инспектор. – Мне всегда казалось, что у Али нет никаких тайн от меня? И вдруг такое недоверие… Или ему пригрозили чем-то, чтобы молчал как рыба?!

– Кто знает, кто теперь знает почему… Остается только гадать или ждать, что покажет этот господин на процессе в Мельбурне! Ну а как насчет парижских духов? Что-нибудь похожее есть?

Отто Дункель махнул рукой – какие там парижские духи! В помещении Набеля кроме густого запаха дешевых сигарет и одеколона – пассажир был явно скуповат и на такие роскошные вещи не желал тратиться! – ни одного ароматического компонента.

– Тогда, с вашего позволения, господин сенатор, я вас покину. Благодарю за помощь в следствии. – Инспектор вернул зажигалку, слегка поклонился и, попыхивая дымком, пошел по коридору. И только отойдя шагов с десяток, повернулся и добавил: – А если мой нос уловит что-то похожее на французскую парфюмерию, непременно приглашу вас для духового дегустирования.

– Хорошо, господин инспектор, – ответил на это сенатор. – Я буду в своей каюте… Надо же, такой оборот дела… – и по коридору, по которому успел пройти далеко к корме рядом с Паркером, вернулся к себе. Открывая дверь, где удивительно тихо, словно полицейские в засаде, сидели Карл и Вальтер, подумал, что надо посоветоваться с Фридрихом, основательно все обмозговать и уже после этого принимать какие-то меры защиты… Не-ет, этот Африканский Лев не так прост, каким себя выставляет! Он еще покажет свои истинные клыки и когти! Надо опасаться его когтей!.. Но кому именно бояться Африканского Льва – сказать наверняка не мог даже самому себе, только подспудно чувствовал исходящую от этого пронырливого полицейского угрозу.

Сыновья встретили отца взволнованными взглядами. Карл сурово стиснул пальцы и постукивал ими о колени, а Вальтер… На младшего сына смотреть было страшно – смерть отца Амриты он воспринял настолько болезненно, что лицо, обычно румяное, скорее напоминало выжатый лимон. И губы все искусал себе, стараясь сдержать рвущиеся из-под сердца слезы жалости.

– Клянусь водами священного Стикса! – угрюмо проговорил Отто, видя состояние Вальтера. – Кое-кому придется платить крупной монетой за смерть Али! Карл, сходи на мостик, узнай, когда