Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. - Гаральд Граф

С этой целью в заседании был сделан перерыв, и условными холостыми выстрелами (это было на отряде условлено с самого начала его стоянки в Новороссийске) были собраны на корабли все отсутствовавшие офицеры и команды. На каждом корабле командам была разъяснена обстановка и все ознакомлены с документами, полученными из Москвы. За немедленное потопление не высказался ни один корабль, но никто тоже не высказался и за переход в Севастополь. Почти все суда вынесли решение оставаться в Новороссийске, причем опять появились лозунги: «борьба до последнего снаряда», «борьба до последней капли крови» и так далее. Многие, высказывая их, были убеждены, что это только слова, а при приближении действительной опасности все разбегутся в горы, а суда останутся неуничтоженными.

В полночь на «Воле» опять началось прерванное заседание, продлившееся до утра, но опять ни к какому окончательному решению оно не привело. Было лишь ясно, что сейчас топить суда никто не станет. Все больше и больше выставлялось третье решение – «война до конца». Появлялись выкрики и относительно необходимости сношений с генералом Красновым, но все же этот вопрос как-то больше обходили молчанием. Решено было запросить Москву о том, какую же телеграмму исполнить: открытую или шифрованную. Между тем по адресу обоих присутствовавших представителей советской власти ненависть и угрозы росли настолько заметно, что оба комиссара среди заседания предпочли удрать на берег.

На этом заседании впервые появились представители водного транспорта (организация, ведавшая управлением торгового флота) во главе с неким Кремлянским (механик торгового флота), назначенным состоять во главе водного транспорта лично Лениным, который отпустил ему на дела транспорта два миллиона рублей, причем последний расходовал эти деньги по своему личному усмотрению. Представителей торгового флота сначала не хотели допускать на заседание, но затем они были допущены на том основании, что в предписании уничтожить флот указывалось также на потопление коммерческих судов. Кремлянский своими ультрабольшевистскими выступлениями на всех дальнейших собраниях сыграл немалую роль в потоплении судов в Новороссийске, помимо всего прочего агитируя еще против адмирала Саблина, капитана 1-го ранга Тихменева и вообще командного состава. Надо сказать, что с самого начала разговоров о потоплении флота в городе велась определенная агитация в том смысле, что уничтожение судов выгодно только офицерам и что этот план измышлен офицерами. В последний же день, день уничтожения судов, уже проповедовалось иное, а именно – что офицеры не хотят топить корабли, а решили их увести в Севастополь. Вся эта агитация на матросов не имела никакого влияния, но у населения пользовалась большим успехом.

На следующий день с полдня опять было назначено заседание на «Воле», присутствовать на котором обещали и оба комиссара; однако они не пришли. Команды стали волноваться, и было решено вызвать их по телефону. Когда их не оказалось дома, был послан патруль, чтобы найти и привести их силой. Патруль вернулся и сообщил, что Вахрамеев и Глебов-Авилов в поезде Вахрамеева удрали в Екатеринодар. Негодованию команд не было пределов, и они стали изобретать различные способы, как бы догнать и арестовать комиссаров.

Вскоре была получена телеграмма с какой-то промежуточной станции. В этой телеграмме Вахрамеев сообщал, что, так как миссия им исполнена не была, он считает свое дальнейшее пребывание в Новороссийске излишним, а потому и уехал, взяв с собою и Глебова-Авилова, дабы вместе с ним доложить в Москве о всем происшедшем.

Утром, обещая присутствовать на заседании, Глебов-Авилов в разговоре с Тихменевым сказал: «Ввиду того, что среди команд стало преобладать решение воевать до конца, а это означает, что суда уничтожены не будут, то лучше в таком случае флоту перейти в Севастополь». Кроме того, на вопрос, как надо смотреть на последнюю телеграмму – идти в Севастополь, и та ли эта телеграмма, о которой говорится в шифрованном радио, что ее исполнять не надо, Глебов ответил, что теперь он и сам ничего не знает и что, пожалуй, эта телеграмма – новая. Это были его последние слова перед бегством.

На заседании, во время которого обнаружилось исчезновение комиссаров, было получено первое донесение о том, что немцы высаживаются в Тамани и что высадить предполагается отряд в 20 тысяч. Это известие окончательно убивало последнюю надежду остаться в Новороссийске.

С этого момента уже началась агония флота. Вконец издерганный личный состав морально умер. Команды перестали есть, спать, метались из стороны в сторону и, потеряв голову, только митинговали. Было несколько случаев дезертирства и самоубийства.

На следующий день после бегства Вахрамеева и Авилова из Екатеринодара прибыли в Новороссийск два эшелона с красноармейцами, которые стали держать себя по отношению к матросам весьма вызывающе. Ими были заняты все караулы в городе.

На городской площади был назначен митинг для населения, на котором должен был разбираться вопрос о судьбе флота. Из любопытства послушать пошло и много матросов. На этот митинг был приведен отряд вооруженных красноармейцев, которые с ручными гранатами в руках оцепили всю площадь. В это же время на вспомогательном крейсере «Троян» происходило очередное заседание флота, на которое прибыли представители Кубанско-Черноморской республики. Дело в том, что кому-то пришла шальная мысль спасти флот, присоединившись к Кубанско-Черноморской республике, которая якобы имеет достаточно войск, чтобы обороняться от немцев. На этом заседании представители означенной «республики» уверяли, что они порвали с Москвой, топить флот считают преступлением и готовы общими усилиями отстаивать Новороссийск. На вопросы, каким количеством штыков и артиллерией они обладают и какими финансовыми средствами располагают, эти представители, во главе с Рубиным (комиссар финансов), ответа не дали, а предложили послать представителей в Екатеринодар, где, по их словам, все будет выяснено.

На это заседание командующий прибыть отказался, а через капитана 1-го ранга Терентьева, обрисовавшего еще раз все безвыходное положение флота, передал, что он считает, что флот должен быть или уничтожен, или же переведен в Севастополь, но никакого третьего решения, к сожалению, быть не может.

Во время заседания одним из матросов был внесен вдруг срочный запрос: «На каком основании и по чьему приказанию прибыли в Новороссийск красноармейцы, ведущие себя столь вызывающе по отношению к флоту?» Начальник красноармейцев (по виду бывший офицер), почему-то оказавшийся на «Трояне», заявил, что их прислали для охраны города. Из дальнейших разговоров было выяснено, что они прибыли по требованию Глебова-Авилова против якобы взбунтовавшихся матросов. Здесь сразу сказалась ошибка большевистских главарей, которые прислали отряд всего лишь в 600 человек. Начальнику этих эшелонов тут же было заявлено, что он должен немедленно убраться из Новороссийска вместе со всем своим отрядом, ибо город пока еще охраняется флотом, и что если красноармейцами будет тронут хоть один матрос, то весь личный состав флота в количестве около двух с половиной тысяч человек выступит, как один, и снесет их с лица земли. Начальник красноармейцев заявил, что он только сейчас узнал истинный смысл его присылки и что немедленно с эшелонами покинет Новороссийск.

В конце заседания было все же решено послать в Екатеринодар представителей в лице двух или трех офицеров и двух матросов для выяснения на месте всех средств местной «республики».

Временно командующий флотом почти совершенно не принимал участия в заседаниях и ни разу не высказал командам своей точки зрения. Учитывая настроение матросов, которые вновь вспомнили митинговые лозунги, и зная на основании опыта, что на людей в таком состоянии в хорошем смысле повлиять нельзя, он ждал момента, когда они, испробовав все, придут и скажут: приказывайте, что нам делать.

За этот короткий, но тяжелый промежуток времени командующий всячески изыскивал способ спасти суда, но, к сожалению, выхода не представлялось. Увести корабли было некуда, так как не оставалось ни одного порта, где, хотя бы временно, суда могли укрыться; вести же флот куда-нибудь, чтобы топить его на мелком месте, было невозможно, так как большинство команд, не пошло бы в море, а разбежалось. Кроме того, флот с минимумом команды, а частью – на буксире, то есть в совершенно небоеспособном состоянии, вряд ли был бы пропущен неприятелем далее 10–20 миль.

Единственное, что мог сделать еще командующий, так это попытаться связаться с Доном и сообщить о трагическом положении флота недавно вступившему в должность донского атамана генералу Краснову. С этой целью с докладом к атаману он послал на шхуне окружным путем через Керчь в Таганрог инженера-механика мичмана Полякова, который благополучно проехал и был принят генералом Красновым и генералом Богаевским. Взгляд атамана на этот вопрос был таков, что в настоящее время флоту ничего другого не остается, как возвратиться в Севастополь, где все же есть надежда сохранить суда для будущего. Эту точку зрения Донского атамана мичман Поляков передал командующему флотом, насколько помнится, через одну гимназистку, проехавшую прямо через местность, занятую большевиками, и прибывшую в Новороссийск за несколько часов до того момента, когда окончательно надо было прийти к тому или другому решению.