Творцы и памятники - Ромэн Яров

— Видно будет, — не отрывая глаз от земли, говорит Алехнович. — Ты трос проверял?

И вот настал день состязаний. Август 1911 года. Трибуны летного поля заполнила толпа. Яркое солнце, голубое небо, на высоких столбах полощутся разноцветные флаги. Из блестящих жерл медных труб рвутся звуки маршей. Длинные платья женщин, котелки, жилеты и фраки мужчин, погоны и золотое шитье русских и иностранных военных, черные, огромные аппараты фотокорреспондентов, звонкие голоса продавцов лимонада, сладостей и пирожков. Рев мотора перекрывает все. Это поднимается очередной самолет. Вот уже опустело летное поле, запах выхлопных газов развеялся, машины ушли в свой неблизкий путь. Кто спустился с трибун на землю, кто просто растянулся на траве. Голоса притихли, все ждут; только дети гоняются друг за другом.

Вдали послышался рокот мотора. Вот самолет ближе, ближе, опускается на поле, отгороженное от трибун канатом. Края крыльев у машины гибкие, по бокам фюзеляжа два бензиновых бака. Да это же «гаккель-VII». Следом показались «блерио», «моран» и «этрих».

На следующий день с утра Алехнович опять был у самолета. Яков Модестович пришел позже, развернул газету.

— Вот что про нас пишут, — сказал он: — «Констатирован исторический факт первого официального выступления в состязании оригинального русского аэроплана наравне с аппаратами иностранных типов…» Поздравляю вас, Глеб Васильевич! Мы добились своего. Кроме того, спешу вас обрадовать — вы получили приз Всероссийского аэроклуба.

Неудача

Шел сентябрь 1912 года. Военное ведомство объявило конкурс на лучший самолет. Участвовали русские и иностранные фирмы. Премия за биплан «гаккель-VШ» дала бы Якову Модестовичу возможность продолжать работу над созданием новых самолетов. Если нет…

У Якова Модестовича были все шансы рассчитывать на премию. Совсем недавно на Международной воздухоплавательной выставке в Москве его биплан получил золотую медаль. С тех пор прошло всего несколько месяцев, а Яков Модестович успел уже съездить в Германию, купить там новый мощный двигатель, испытать его, вернуться и поставить на самолет. Все это требовало денег, денег, денег… Золотая медаль помогла получить небольшой кредит. Но теперь он кончился.

— Не могу понять, что случилось с машиной, — сказал Алехнович, когда самолет откатили в ангар. — Вы видели?

— Да. — Гаккель внимательно разглядывал самолет. — Мне показалось, что это не вы летаете, а какой-то новичок, в первый раз выпущенный в небо.

— Мотор совершенно перестал тянуть. Давайте разберем, поглядим. Нашел! — крикнул Алехнович.

Яков Модестович подошел к разобранному мотору. На днище поршня чернела огромная трещина.

— Как же так? — удивленно произнес Гаккель. — Совершенно новый мотор…

— Бывает, — успокаивал Алехнович. — Усталость металла, повышенные нагрузки. Поставим запасной поршень — и все будет в порядке.

Встревоженный, недоумевающий ушел Яков Модестович вечером из ангара.

На следующий день Гаккель с утра был на аэродроме. Алехнович взлетел, как всегда, блестяще. И вдруг будто бы какая-то неведомая сила начала прижимать машину к земле. Пропеллер еле вращался, самолет клевал носом. Алехнович с трудом посадил его.

Не говоря ни слова, конструктор и пилот взялись за ключи. Один болт в сторону, другой, третий, крышка мотора. Огромная черная трещина не только у замененного вчера поршня, но и у остальных. Последние запасные поршни пошли в дело. Оставался последний шанс — завтрашний день.

Завтра повторилась та же самая история, Алехнович летать не мог. Вечером объявили имена победителей конкурса. Первое место занял конструктор Сикорский. второе — летчик-испытатель московского завода «Дукс», австрийский подданный Габер-Влынский.

«Я разрен, разорен…»

Притихшие сидели Гаккель, Алехнович, Булгаков в сарае возле самолетов «гаккель-VII» и «гаккель-VIII». Внезапно дверь распахнулась, вошел какой-то человек в спортивном кепи и крагах.

— Здесь мотор продается?

— Здесь, — ответил Гаккель.

Покупатель приблизился к мотору и стал его разглядывать.

— Что вы делаете, Яков Модестович, — зашептали Алехнович и Булгаков. — Не продавайте!

— Я разорен, — тихо ответил Гаккель. — Человек хочет купить мотор для своей лодки — пусть хоть ему послужит.

Мотор увезли. А ночью аэродром вдруг озарился ярким светом. Это вспыхнул ангар, в котором стояли самолеты Гаккеля. Яков Модестович прибежал, когда гасить было уже поздно. Руки его дрожали, губы тряслись; он повторял только: «Вот и все…»

Через несколько дней Алехнович сказал Гаккелю:

— Русско-Балтийский завод приглашает меня стать летчиком-испытателем авиационного отдела. Не хочу принимать предложение, не узнав сперва, что вы собираетесь делать. Если вы будете продолжать строить самолеты, я остаюсь с вами. Если нет… Я летчик по призванию, без неба мне не жить…

— Принимайте предложение. — Гаккель осунулся, говорил тихим голосом. — Человек, купивший мотор, сообщил мне вчера, что на днище поршней обнаружены следы серной кислоты. А недавно ко мне явился с повинной сторож ангара, где стояли наши самолеты. Он рассказал мне, что Габер-Влынский в дни соревнований каждый вечер совал ему в руку полтинник и уходил на всю ночь в ангар. Сторож говорит: он только теперь понял, что этот человек там делал.

— Будете что-либо предпринимать?

— А что? Все сгорело, и теперь уже вообще ничего не докажешь. Габер-Влынский мог ведь и крылья подпилить: это тоже практикуется. Так что мы еще должны быть ему благодарны. Нет, с меня довольно. Я инженер, могу сконструировать неплохую машину, могу даже построить ее. Но то, что произошло, к технике не имеет никакого отношения. Это подлость, действия по законам джунглей. Счастлив был бы сотрудничать с вами впредь, но, увы, это невозможно. Считайте себя свободным, ибо я сам теперь уже не авиаконструктор. Мне предложили должность технического директора аккумуляторного завода. Я принял предложение…

Новое направление

…Но еще несколько лет Гаккель сохранял за собой репутацию одного из ведущих русских авиаконструкторов. Европу сотрясали политические кризисы; каждый из них мог кончиться войной. Роль авиации как боевого средства не сразу доходила до сознания кадровых военных, но наиболее дальновидные из них понимали, что будет означать воздушный флот в надвигающейся схватке. Морское министерство решило строить многомоторные бомбардировщики. Разработку конструкции поручили Гаккелю.