Творцы и памятники - Ромэн Яров

И, заметив изумление на лице спрашивающего, Гаккель продолжал:

— Правда, акционерное общество основывать я не собираюсь и прибылей больших не предвкушаю. Да и капиталов хватит всего лишь на постройку нескольких небольших машин. Но заинтересовать людей, пробудить дремлющие силы, двинуть дело с мертвой точки считаю себя обязанным. Наконец, и самому мне это очень интересно.

Самолет русской конструкции

Был на окраине Петербурга поселок Новая Деревня. В ту пору — 1908–1909 годы — он и выглядел деревней — низкие одноэтажные домики, пыльные мостовые, тишина. Только в день крупных скачек нарядные экипажи катили один за другим к расположенному недалеко ипподрому. Жители этого поселка стали часто встречать невысокого, углубленного в свои мысли человека. Он выглядел подозрительным, но столяр Михаил Васильевич Егоров, который поселился в сарае, куда ежедневно приходил незнакомец, рассеял эти настроения.

Профессор электротехнического института, инженер Гаккель — вот кто это. Провел трамвай, шесть тысяч получил за это, а теперь их все на самолеты истратить задумал. Сам построить хочет.

Обыватели ахали. Таких денег человеку не жаль!.. Ведь свое дело открыть можно!

А из сарая, превращенного в мастерскую, доносился веселый стук молотков, звонкое пение пил, скрежет сверл. Строили Яков Модестович, его брат Борис, столяр Егоров, часто приезжала Ольга Глебовна, помогала обклеивать бамбуковый остов самолета. Это был биплан — машина с двумя парами крыльев. От мотора шла цепная передача — как на велосипеде— к двум расположенным сзади винтам. Мощность мотора была небольшой — сейчас такими оснащены тяжелые мотоциклы.

Первый полет

Несколько деревянных домиков — ангары, неровное — бугры, холмы, канавки — поле, в разных местах которого торчат деревья. Некоторые совсем уже высохли, вот-вот упадут. Это Гатчинский аэродром под Петербургом.

— Боюсь взлетать, Яков Модестович, — говорит пилот Володя Булгаков, надевая кожаную куртку и шлем с очками.

— Володя, вы же закончили школу воздухоплавания в Париже, — отвечает укоризненно Яков Модестович.

Булгаков уселся в самолет, завел мотор. Гаккель и Егоров держали машину за крылья, пока винт набирал обороты. Все быстрей и быстрей его вращение, вот уже не видно лопастей.

— Отпускай! — скомандовал Гаккель.

Самолет сделал небольшую пробежку и поднялся в воздух. Он летал невысоко — метрах в пяти-шести над землей. Первый полет первого самолета русской конструкции!

— Ура! — закричал Егоров. — Ура, летит!

И вдруг восторг на его лице сменился испугом. Самолет, пролетев метров двести, опустился и наехал прямо на дерево. Гаккель и Егоров наперегонки бросились туда.

— Знаете, сколько аварий было оттого, что пилоты натыкались на эти деревья? — оправдывался Володя Булгаков.

— Почему же их не вырубят?

— Дворцовое ведомство запрещает. У императрицы Марии Федоровны, видите ли, какие-то воспоминания юности с рощицей этой связаны. А люди калечатся.

— Вы живы, это главное, — облегченно вздохнул Гаккель.

— Я жив. А самолет сломался.

— Ничего, повреждения несерьезные. — Гаккель осмотрел нос самолета. — Исправим быстро.

Машину отвезли в мастерские. Через несколько дней, 5 июня 1910 года, она вновь поднялась в воздух. Было ветрено, холодно. Одетый в длинное пальто и котелок господин наблюдал за полетом. Это был Николаев, комиссар Всероссийского аэроклуба. Когда машина опустилась, он тут же на поле составил протокол о первом полете первого аэроплана русской конструкции.

Прекрасно испытать самому

Успех окрыляет. Не теряя времени, Гаккель приступил к постройке нового самолета — огромной машины с размахом крыльев в одиннадцать с половиной метров и весом более чем в полтонны. Но вот беда: на ней некому было летать. Володя Булгаков как следует делать этого не умел, То колеса поломает при посадке, то чуть самолет не разобьет.

— Эх, Володя, Володя! — сказал ему как-то в сердцах Яков Модестович. — Вы мой студент, может быть, станете неплохим инженером, но пилот из вас никудышный.

— Я стараюсь… — жалобно оправдывался Володя

— Что ж стараться, коли не дано…

— Сами бы попробовали, — пробурчал неудавшийся летчик.

Гаккель уже уходил; пущенная вдогонку фраза не только не обидела, наоборот, заключенный в ней смысл дошел до него мгновенно. Он даже остановился от неожиданности. В самом деле, почему не попробовать? Машины строить очень интересно, но если ты еще можешь их и испытывать, то это уж совсем прекрасно. Немедленно к инструктору!

— У нас очень мало машин, — сказал инструктор, штабс-капитан Руднев, — не хватает даже для обучения военных летчиков.

— Так я на своей буду учиться, — ответил Гаккель. — В случае повреждений с вас спроса не будет.

— Тогда другое дело. Начнем с пробежек. Гаккель и Руднев сели в самолет — он был двухместным. — и машина побежала по полю.

Две недели Гаккель управлял машиной только на земле. Семья его жила на даче, неподалеку от Гатчинского аэродрома. Ольга Глебовна часто приходила посмотреть, как готовится к полетам ее муж, и очень волновалась.

— Тратить деньги на строительство самолетов — это еще можно понять, — говорила она. — Благородная цель, возвышенные мотивы. К тому же это и твое прямое дело — ведь ты инженер. Но летать, не будучи пилотом, — безумие. Ведь у тебя же дочери маленькие.

— Ничего, ничего, я буду осторожен, — отвечал Яков Модестович. — Но ты вообрази, как это великолепно — самому и строить и летать!

Жена тяжело вздыхала, а Яков Модестович каждый день с утра отправлялся на аэродром. Стояло лето, занятий в институте не было, И вот однажды Яков Модестович, придя вечером домой, выпалил:

— Кончились мои пробежки по земле. Завтра поднимаюсь в воздух.

И, уловив испуганный взгляд жены, добавил:

— Ничего страшного. Завтра приходи с девочками смотреть.

На следующий день Ольга Глебовна с дочерьми Маней и Катей отправилась на поле. Яков Модестович, увидев своих, кивнул им головой и полез в машину. Он был спокоен и сосредоточен. Вот завертелся винт, самолет помчался по земле, быстрей, быстрей… Он уже в воздухе, делает круги над аэродромом.

— Папа летит! — кричали девочки.

А Яков Модестович видел сверху Гатчинский дворец — игрушечный домик на зеленом бархате, — поезд Балтийской железной дороги. Какой маленький паровоз, как он смешно пыхтит — пых, пых, пых! Волны теплого воздуха обдували лицо Гаккеля, и он думал, что не было в его жизни мгновений лучших, чем эти.