Первый из первых или Дорога с Лысой горы - Виктор Куликов

Тут даже Бен-Халим, даже Акцель и даже Захарий потупились.

Будучи людьми очень разными, в душе они оставались честными. И понимали поэтому, что безгрешным из них не был никто. И слышали в словах Вар-Раввана правду… Чем меньше грешит человек, тем острее он каждый свой грех принимает. Жители Гинзы грешили мало.

— Вот что скажу я вам, — голос Вар-Раввана опустился с былой высоты, звучал теперь тише, но слова его в молчании, придавившем площадь, слышали все. И хотели слушать. Потому что от слов назаретянина мир вокруг становился понятнее, а на душе делалось легче. — Если мы хотим, чтобы наш избранный Богом народ не перевелся, мы должны научиться прощать друг друга.

Иначе мы сами себя истребим так, как этого не сумели никакие враги. А до истребления будемь жить между собой в вечных ссорах, в грызне. Хуже, чем голодные псы, вырывающие друг у друга брошенную им кость!

Чем страшнее грех человека ты сможешь простить, тем чище душой станешь сам.

Вар-Равван нагнулся, поднял камень, который кинул Бен-Халим в Анну, и протянул его молчаливой толпе:

— Вот! Возьми его, кто безгрешен. И брось. Но не в Анну. А сначала — в меня. Я ведь тоже имею грехи…

Люди отшатнулись от этого камня, как будто он был ядовит.

Тишину раздавил, как яйцо сапогом, Станий-младший:

— Эй ты, как тебя там?! Оборвыш! Что за глупости ты говоришь?! — резанул по толпе его голос, и жители Гинзы заволновались. — О каком ты безгрешии рассуждаешь? И вообще, кто ты такой?

Назаретянин встал так, чтобы видеть и Анну, и Стания:

— Кто я такой? Странствующий иудей.

— Значит, бездомный бродяга! — гневно воскликнул легат. — Знаю таких я. Ходят от деревни к деревне и сбивают с толку людей. Не слушайте этого пустомелю, жители Гинзы! От его рассуждений вам проку не будет. Есть закон! И если в округе узнают, что в вашей деревне законы предков не уважают, то вы лучше меня знаете, как будут к вам относиться… Бродяга уйдет, а вы останетесь здесь. И каждый из вас будет жить со славою нарушителя закона, отступника, презревшего праотцов. Я не могу вас, конечно, заставить. Дело ваше, как вы поступите с Анной. Оставите ее в живых? Хорошо! Но здесь она не останется. Я заберу ее в Ершалаим и сделаю, как говорил. Солдаты! Взять ее! — скомандовал Станий-младший, но не тем легионерам, что пришли с ним к дому Минареффа, а семерым, прибежавшим на площадь, пока к толпе обращался Вар-Равван.

Солдаты послушно двинулись к Анне. Но толпа перед ними сомкнулась плотней. Это было для Стания неожиданностью.

— Что такое?! — взревел он схватившись за меч. — Сопротивление римской власти? Да понимаете ль вы, что творите?

— Подождите, досточтимый легат, — вкрадчиво заговорил Баас-мукомол, известный в Гинзе своей рассудительностью. — Как вы могли подумать, что в нашей деревне кто-то решится оказать сопротивление римской власти? Никогда!

— Тогда пропустите нас к этой женщине! Дайте забрать ее, — Станий стоял уже рядом с солдатами.

Никто в толпе не пошелохнулся. Наоборот! Многие почувствовали странную радость от того, что встали вот так вот — лицом к лицу с римлянами. Совсем как предки, которые никому не подчинялись и власти чужой над собою не знали.

С хитринкой в глазах поглядев на Вар-Раввана, бледный Баас-мукомол сказал:

— Досточтимый легат! Мы не понимаем, почему вы хотите забрать эту падшую женщину в Ершалаим. Объясните нам, что сделала Анна против власти кесаря-императора, какие законы римской власти она нарушала?

— Нет, правда! — осмелился заговорить и Трифон-пастух, изжаренный солнцем до черноты остывших углей. — Какое она преступление совершила? Скажи нам!.. Но если Анна преступлений не совершала, то зачем забирать ее в Ершалаим? Она, как мне кажется, ехать с вами не хочет. Значит, пусть остается!

Жителям Гинзы, сгрудившимся вокруг Анны, все происходящее казалось диким сном. Из поколения в поколенье будет передаваться в деревне рассказ о невероятном мужестве, с каким вели себя люди перед самим римским легатом.

Такого высокопоставленного римлянина нелегкая никогда не заносила в Гинзу. И вот занесла. И жители ее по идее, должны были бы беспрекословно выполнять любое его повеление, любое желание. Прекословить легату? Не отдавать ему человека, которого он решил увезти в Ершалаим? Да это же бунт… Если бы Станий-младший по-настоящему думал забрать с собой Анну, он бы забрал ее.

Ну что такое для десяти отборных, лучших легионеров какая-то горстка крестьян? Эти солдаты бывали и не в таких переделках. Вспомнить хотя бы стычку с разбойниками два года назад в день радости Торы. Эта же самая десятка, что примчалась со Станием в Гинзу, с ним была и тогда, на пути из Ямнии в Ершалаим где под вечер на них и напали разбойники. Двадцать шесть нападавших сразили солдаты, остальные, примерно столько же, разбежались, как тараканы, воспользовавшись темнотой, упавшей на землю в считан ные секунды. А ведь разбойники, отважившиеся напасть на римских легионеров, это вам не крестьяне, не жители Гинзы, представления не имеющие о настоящем оружье.

Но какая-то сила не позволила Станию-младшему отдать солдатам приказ силою вырвать Анну, толпу разогнав.

Лопнувшая пружинка в его железном сердце болталась и причиняла боль. Непривычную, страшную, неодолимую. И боль эта мешала Станию быть самим собой. Он знал, что после того, как солдаты вырвут Анну из-под защиты односельчан, с десяток из них предварительно разрубив пополам, ему не останется ничего, но выполнить обещанное и отдать Анну солдатам. А затем, в Ершалаиме, — рабам.

Но Станий этого не хотел, И уж если Анну не забили камнями, то лучше ее не забирать…

Будто не замечая толпы, будто не слыша вопросов Бааса и Трифона, Станий-младший обратился к Вар-Раввану:

— Посмотри на меня, оборвыш!.. Почему мне лицо твое кажется очень знакомым? Как тебя звать? И откуда ты?

Назаретянин повернулся к легату:

— Мое имя Вар-Равван. А родом я из Назарета.

— Вар-Равван? Вар-Равван… — напрягая память, наморщился Станий. — А ты не был разбойником? Не тебя ли на пасху, года четыре назад, помиловали Синедрион и прокуратор?

Бродячий философ мотнул головой:

— Мало ли в Иудее и всей Палестине Вар-равванов? А в разбойниках я никогда не ходил. В этом досточтимый легат ошибается!

— Ошибаться мне не положено! — воскликнул разгневанный Станий. Гневался он в первую очередь на себя, но не признаваться же в этом?

И еще… К оборвышу, к этому Вар-Раввану Станий испытывал ненависть. Это ведь он, оборвыш, спас Анну. Оборвыш, а не он, Станий!

Приказав жестом легионерам отойти от толпы, вернуться к стене, у которой, очухавшись, сидели, пытаясь понять происходящее, Зия-двужильная и Минарефф, Станий сказал: